Бог Войны (ЛП)

Я иду в ванную, смачиваю полотенце теплой водой, быстро вытираю член и одеваюсь, после чего беру еще одно полотенце и возвращаюсь.
Моя жена все еще лежит в той же позе, но ее ноги подняты вверх, скрещены в лодыжках, и она смотрит на дверь ванной.
Выражение ее лица теперь более мягкое, а с глаз стекает немного туши, потому что она, видимо, плачет во время секса.
И она не может выглядеть красивее.
— Почему ты трогаешь меня только со спины? — спрашивает она мягким голосом.
Я игнорирую ее и аккуратно вытираю свою сперму с ее киски, а затем с ягодиц. Я делаю это медленно, не желая стирать с ее кожи следы моего обладания.
— Ты не хочешь видеть мое лицо? — ее голос срывается на полуслове.
— Дело не в этом, — я провожу пальцами по красному отпечатку моей руки на ее фарфоровой коже.
— Тогда в чем? — настаивает она. — Почему мы не можем заниматься этим в позах, в которых нужно смотреть друг на друга?
— Мы не возлюбленные. Это всего лишь секс, так что я не вижу причин, по которым мы должны вступать в какую-либо форму близости.
Она сглатывает, ее лицо краснеет, и я чувствую, как ее гнев излучается и растет до экспоненциальных высот.
Но затем она одаривает меня своей самой фальшивой улыбкой. Кажется, она предназначена только для меня. Для остальных ей нетрудно быть абсолютным солнцем, но не дай боже он улыбнется мне.
Хотя сегодня она улыбалась, бесчисленное количество раз, пока я не задушил ее.
Снова.
— Ты прав. Я отнесусь к этому как к практике, чтобы научиться доставлять удовольствие своим будущим возлюбленным.
Моя челюсть сжимается.
— У тебя не будет будущих возлюбленных.
— Кто сказал?
— То, что ты моя жена.
— Этот брак временный, пока я не найду любовь всей своей жизни, — она встает во всей своей красе и упирается рукой в бедро. — А теперь приготовь мне ванну.
Мне приходится напоминать себе, что я не могу свернуть ей чертову шею.
И что она специально меня провоцирует. Ее фальшивая сладкая улыбка и медовый тон выдают ее.
Она просто ищет реакцию, которую не получит.
Я снова направляюсь в ванную и включаю кран теплой воды. Я добавляю соли, молочко для ванны и дюжину других средств. Проверяю температуру, когда она садится в ванную, опускает голову на подушку и закрывает глаза.
— Что-нибудь еще, Ваше Высочество? — спрашиваю я насмешливым тоном.
— Немного погорячее было бы неплохо, — она шевелит пальцами ног в воде и испускает долгий вздох. — Еще молочка для ванны. Целую бутылку, думаю.
Я подумываю вылить его ей на голову, но меня отвлекает неземной вид ее розовых сосков, проглядывающих сквозь белую пену, медленно погружающихся под воду.
— И это все? — спрашиваю я, когда заканчиваю.
— Да, хорошо. Теперь можешь присоединиться ко мне.
— Я не присоединюсь к тебе.
Она открывает глаза.
— Почему?
— Я не люблю принимать ванну.
— А вчера тебе нравилось, когда ты меня мыл.
— Я сделал это только потому, что думал, что ты спишь.
— А сейчас не можешь? — боль в ее голосе тронула бы любого другого мужчину.
Она способна превратить любого, у кого есть член, в щенка у своих ног.
К счастью для нее, у меня есть способность сопротивляться ее чарам, когда это необходимо.
— Нет, — отрезаю я в упор.
Ее губы дрожат, а влага окрашивает глаза в сверкающий голубой цвет.
— Ты такой ублюдок. Я действительно тебя ненавижу.
— Хорошо. Любить меня опасно. Но ты и так это знаешь.
Я разворачиваюсь и ухожу. Когда я закрываю дверь, о нее ударяется флакон с гелем для душа.
На следующее утро я просыпаюсь бодрым и отдохнувшим.
И голодным — после двадцатичетырехчасового голодания.
Я не помню своей жизни до того, как поклялся не есть, так что в каком-то смысле мой желудок привык выживать за счет моих протеиновых батончиков или просто ждать, пока я вернусь домой. Когда я уезжаю в командировку, Сэм готовит мне еду с собой, чтобы мне не пришлось долго голодать.
 
Я прохожу на кухню и останавливаюсь, бегло оглядывая стол. Клубничный пирог, свежеиспеченные круассаны, булочки, джем и сгущенка. Меню определенно отличается от моей обычной гранолы или яичницы.
Нет нужды говорить, что я — существо привычки. Это одна из форм контроля. Я не ценю никаких миниатюрных изменений в своей жизни.
Поэтому женитьба на Аве ничем не отличается от приглашения катастрофы под мою крышу.
— Что это значит? — спрашиваю я Сэм, которая занята тем, что вытирает посуду.
— Я подумала, что вам не помешают перемены.
— Ты меня не знаешь? Я не люблю перемены.
— Очень по-британски с вашей стороны, — она делает паузу. — Почему бы вам не попробовать? Вам может понравиться.
— Ты серьезно? Ты прекрасно знаешь о моем пренебрежении к сладкому.
— Очень противоречиво, учитывая, что вы женились на самой милой девушке.
Я делаю паузу. Сэм продолжает вытирать посуду, как будто она только что не бросила в меня бомбу.
— Ты только что назвала Аву милой?
— Так и есть. Не моя вина, что вы слишком слепы, чтобы это увидеть.
— Кто ты такая и что ты сделала с безэмоциональной Сэм, которую я знал всю свою жизнь?
— Я не безэмоциональная. Я избирательна. Как и вы. А теперь садитесь и ешьте. И прежде, чем вы спросите, я больше ничего не приготовила и не буду готовить.
Я сужаю глаза, но, поскольку я голоден, сажусь и беру булочку со сливками и клубничным джемом.
Вкус у нее другой, и мне кажется, что она немного подгорела, но я прогоняю эту мысль прочь. Сэм никогда бы ничего не подожгла.
— Она принимала лекарства вчера вечером? — спрашиваю я, съев две булочки и круассан за рекордно короткое время.
— Во второй раз, да. Есть ли причина, по которой вы не проверили ее сами?
— Она была зла на меня.
— Видимо, это закономерность.
— Видимо.
На самом деле мне нужно было оставить между нами некоторую дистанцию. Ава всегда вращалась вокруг моей орбиты, даже когда думала, что избавилась от меня. Я — зависимость, которая течет в ее крови, нравится ей это или нет, поэтому я не могу подкидывать ей никаких гребаных идей.
Она — моя ответственность, моя жена и моя собственность. Я был серьезен, когда говорил, что могу дать ей все, кроме любви.
И если она будет продолжать требовать этого, то пострадает только она.
А ее разуму нельзя страдать.
— Как вам еда? — спрашивает Сэм, пока я проглатываю порцию торта.
— Если не считать того, что она тошнотворно сладкая, то вполне приемлемо.
— Тогда вам лучше проявить должную благодарность.
— Я плачу тебе в качестве благодарности, Сэм.
Она качает головой.
— Следуйте за мной.
Подавляя недоумение, я иду вместе с невысокой женщиной в прилегающую зону отдыха.
Мое замешательство постепенно рассеивается, когда я обнаруживаю, что моя жена лежит на диване, тихонько похрапывая, в грязном розовом фартуке. На ее щеке размазана мука, а три пальца обмотаны пластырем.
Голос Сэм разносится в воздухе.
— Она проснулась со мной на рассвете и настаивала на том, чтобы приготовить вам завтрак, если я скажу, что его сделала я. Первые две попытки у нее провалились, но она продолжала пытаться совершенствовать свои навыки. Она умоляла меня не говорить вам, кто приготовил еду, потому что, цитирую, «я его сейчас ненавижу». Конец цитаты.
Мои губы кривятся в улыбке, когда я сажусь перед ней на корточки и поглаживаю пластыри на ее нежных руках. Руках, которые не были созданы для готовки или какой-либо работы по дому. Ава — избалованная принцесса своего папы и зеница ока своей матери. Мало того, ее обожают бабушка и дедушка, и с ранних лет за ней ухаживают, поэтому она даже не думала учиться готовить.
И все же она решила приготовить мне завтрак.
— Если она просила тебя не говорить мне, зачем ты это сделала? — я обращаюсь к Сэм, но все мое внимание приковано к жене.