Бумажный Тигр 3 (СИ)

Крамби уставился на него, озадаченно моргая.
- Ничего подобного, черт побери! Чудачества мистера Олдриджа были самого невинного свойства и никому не причиняли хлопот. Разве что последние два года…
Локомобиль издал несколько отрывистых рассерженных гудков, пытаясь спугнуть влекомую парой почтенных лошадей подводу с углем, тащившуюся перед ними и не горевшую желанием уступать дорогу. Возница даже не повернулся в их сторону, лишь безразлично махнул кнутовищем, лошади лишь лениво зашевелили ушами. Они явно были опытными участниками дорожного движения и никому не намеревались уступать, не обращая внимания, сколь много неудобств создают снующим по улице паровым экипажам.
Вот и я так же, подумал Лэйд с внезапно накатившей меланхолией, разглядывая эту жалкую колесницу, едва тащившуюся по мостовой. Тащу свою повозку невесть куда, стараясь не обращать внимания на обгоняющие меня экипажи, блестящие хромом и медью, глотаю дым и делаю вид, будто работа, которой я занимаюсь, имеет значение для кого-то кроме меня.
Если бы я вздумал бросить бакалейную лавку и устроиться в «Биржевую компанию Олдриджа и Крамби» деловодом, мне дали бы от ворот поворот – мои двадцать четыре миновали задолго до того, как сам Крамби появился на свет. Может, уважая мой возраст, мне предложили бы почетную должность швейцара у входа – кланяться посетителям и звенеть фальшивыми орденами?
Жизнь, хочется нам того или нет, принадлежит молодым. Их кипучая энергия поворачивает шестерни тех механизмов, которые крутят мир, пока мы льстим себе, пытаясь уверить себя в том, будто движущей силой является наша мудрость. Может, потому я и взялся за это дело, подумал Лэйд. Не из-за денег, и даже не из-за любопытства, которое невольно испытываю к этому загадочному мистеру Олдриджу, а только лишь потому, что отказываюсь признавать один простой факт – миру, в сущности, совершенно безразлично, жив Лэйд Лайвстоун или давно разложился в подвале своей лавки, смешавшись с табачной стружкой, рассыпным чаем и зубным порошком…
- Последние два года? – спросил он вслух, отворачиваясь от окна, - Что случилось в последние два года с мистером Олдриджем?
Крамби дернул плечом. Разговор на эту тему определенно не доставлял ему удовольствия.
- Я уже сказал вам, два года назад мистер Олдридж покинул пост оперативного директора компании, который занимал на протяжении всего ее существования. Передал его мне и удалился на пенсию из-за проблем со здоровьем. Это было мудрое решение, к слову. Вы даже не представляете, сколько сил требует управление предприятием с таким оборотом. Иногда, возвращаясь домой, мне кажется, будто я целый день не перекладывал бумаги, а добывал уголь в шахтах Нью-Касла!
- Мы заговорили о странностях, - напомнил Лэйд, - Меня не интересуют невинные чудачества. Я хочу знать, было ли в поведении вашего компаньона нечто, что… скажем так, что всерьез могло бы вас обеспокоить?
Крамби задумался на некоторое время. Не очень продолжительное, но паровому экипажу хватило его, чтобы преодолеть половину квартала, оставив позади сверкающий гальваническими огнями и витринами Айронглоу, похожий в ночи на выложенное на черную бархатную подушку ожерелье. С улиц пропали компании гуляк, украшенные лентами экипажи и беспечные прохожие, началось царство Майринка, не означенное никакими границами и линиями, царство серого камня и строгих фасадов. Даже уличная брусчатка отчего-то выглядела здесь иной, холодной и отполированной, будто ее вылизали тысячи языков…
Лэйд редко прогуливался в здешних краях – холодная чопорность здешней архитектуры быстро вгоняла его в меланхолию. Возможно, из-за близости Канцелярии. Ее зловещие шпили пока не были видны, скрытые прочими домами, но Лэйд ощущал ее присутствие так же отчетливо, как стрелка компаса ощущает магнетическое притяжение севера.
Канцелярия. Хранилище самых дурных, скверных и неприглядных тайн Нового Бангора. Вотчина никогда не спящих крыс. Ведомство полковника Уизерса. Он сам нипочем не смог бы работать спокойно, зная, что в нескольких кварталах от него притаилась эта холодная мрачная громада, но Крамби, кажется, не находил эту близость ни беспокоящей, ни пугающей. Должно быть, привык. Или относился ко всем опасностям мира, мнимым и реальным, со свойственной его возрасту легкомысленностью.
 
К облегчению Лэйда, локомобиль не стал сворачивать в ее сторону, напротив, повернул на Баффин-стрит в противоположном направлении.
- Был один момент, - Крамби произнес это через силу, не глядя на Лэйда, - Когда мистер Олдридж сделал нечто такое, чего от него никто не ждал. Раз уж вы заговорили о чудачествах, это было величайшее его чудачество. Скажите, вы помните кризис девяносто третьего года?
***
Лэйд поразмыслил несколько секунд.
- Еще бы не помнить. Мне приходилось пересматривать прейскурант по три раза на дню, причем вечерние цены, бывало, так отличались от утренних, что мне хотелось заколотить лавку, лишь бы не иметь дела с новой волной разъяренных покупателей. В тот год добрая треть лавок в Хукахука разорилась в прах!
Крамби кивнул.
- Нелегкая пора для всех нас. Можете вообразить, что творилось в это время на бирже! Состояния с шестизначными цифрами сгорали в мгновение ока, превращаясь в золу, рынок лихорадило как тифозного больного, а курсы фьючерсов скакали так, что мы за день стирали ящик карандашей, чертя прогнозы и пытаясь предугадать, куда швырнет нас следующая волна – на морское дно или прямиком на луну. Мы назвали этот кризис Вторым Ферт-оф-Тей[9] или Великой железнодорожной катастрофой девяносто третьего года.
- Причем здесь железная дорога? – осведомился Лэйд, - На острове ведь нет железных дорог?
- Нет, - подтвердил Крамби, - Это остроумно придумал мистер Розенберг, наш главный аналитик. Дело в том, что весь кризис случился из-за железнодорожных воротил в Новом Свете. Недовольные своими дивидендами, тамошние дельцы решили обрушить курс акций с тем, чтобы прибрать хозяйство к рукам, но немного перестарались. Падение акций железных дорог в Соединенных Штатах стало обвальным и превратилось в лавину, которая погребла под собой бесчисленное множество прочих предприятий. Всего две недели потребовалось хаосу, чтобы перекинуться через весь Тихий океан, точно через лужу, на берега Нового Бангора и причинить обильные разрушения здесь, погрузив весь биржевой сектор в Геенну Огненную. Это были тяжелые времена, доложу я вам. Утром можно было пожать руку преуспевающему джентльмену, который глядел на тебя свысока, точно генерал, а уже вечером вложить в нее, дрожащую, пенни – иначе ему не хватало на кэб, чтобы вернуться домой. Это был первый серьезный кризис, который я встретил на борту нашего с мистером Олдриджем предприятия и до сих пор мне кажется чудом, что мы выбрались из него, пусть и потеряв паруса.
- Я весь во внимании.
Крамби вздохнул.
- Вы не знакомы с биржевым делом, вам скучны будут детали. Достаточно будет сказать, что мистер Олдридж сотворил чудо, чтобы спасти нас. Этот человек умел делать чудеса, именно потому его будут помнить даже спустя много лет, когда забудут всех нас. Жаль только, это было последним из всех чудес, сотворенных им… Едва только мы выбрались из переделки, как мистер Олдридж рухнул, сраженный приступом, и в течении двух недель бредил, не приходя в себя. Врач говорил, что ситуация крайне тяжелая и не исключал самых плачевных вариантов. Он утверждал, что это какой-то вид местной лихорадки, но мне кажется, что мистера Олдриджа, нашего доброго гения, сразил нервный удар. Слишком много сил он потратил, спасая наш обреченный корабль, слишком близко к сердцу принимал его участь… Сейчас я понимаю, что именно этот случай его подкосил. Мистер Олдридж оправился, но…
Крамби замолчал, бессмысленно ковыряя пальцем каучуковый уплотнитель окна.
- Но?
- Этот кризис надломил его. Преданный мистер Госсворт, его слуга, неотступно ухаживал за ним две недели и в конце концов поставил на ноги, но мистер Олдридж, мне кажется, так и не оправился полностью. С тех пор он лишь единожды побывал в Конторе – для того, чтобы сообщить о своей отставке и передать мне, своему компаньону, полномочия оперативного директора, которые прежде неукоснительно выполнял двадцать лет. Вы спросили про странности в его поведении, мистер Лайвстоун – вот вам странность. Странность, которая заставила всех нас изумиться больше, чем когда бы то ни было.