Седьмой выстрел

Почти все следующие сутки царила неопределённость. Мы с Холмсом взяли билеты на ближайший пароход до Англии (это был «Олимпик» компании «Уайт стар лайн»), отплывавший на следующий день. Миссис Фреверт, которой Холмс позвонил только затем, чтобы рассказать, что тайна гибели её брата призывает нас обратно в Лондон, настояла на том, чтобы лично проводить нас, и заставила не только Роллинза с его «паккардом», но и Бевериджа помочь нам с отъездом. Вот как получилось, что спустя всего день после визита в библиотеку Бьюкенена мы с Холмсом, носильщики с нашим багажом, а также миссис Фреверт и Беверидж спешно пробивались сквозь толпу по невообразимо длинному 59-му причалу. Не далее как в прошлом году, объяснил Беверидж, причал был удлинён на девяносто футов для удобства огромных лайнеров компании «Уайт стар лайн».
— Как жаль, — посетовал я, — что мы так и не посетили статую Свободы. Ведь это символ всего американского.
— О, — отозвался Беверидж, — полагаю, доктор, ваша поездка в Вашингтон и пребывание в Нью-Йорке позволили вам сполна ощутить самую суть этой страны.
— Как это верно, сенатор, — подхватил Холмс, на прощание пожимая руку Бевериджу, — как верно!
Вскоре после того, как я расположился у поручня величественного лайнера, целая флотилия из двенадцати буксиров окружила корабль, словно свита королеву, чтобы помочь исполинскому судну выйти из гавани. Солнечный день сулил нам удачу. Я стоял и махал рукой миссис Фреверт, Бевериджу и шофёру Роллинзу (которого легко различил издали: он стоял рядом с жёлтым автомобилем). Бросая прощальный взгляд на знаменитую панораму Нью-Йорка, я осознал, что навсегда прощаюсь с Америкой (да и с заманчивым предложением Херста тоже). Что бы сказала миссис Уотсон, если бы вместо возвращения в Англию я телеграммой вызвал бы её в Нью-Йорк?
А Шерлок Холмс уже терзал скрипку в нашей каюте, где-то внизу, под четырьмя мощными трубами «Олимпика».
Недельное путешествие тянулось еле-еле. особенно для моего товарища. Океанский лайнер был для Холмса всё равно что ловчая сеть для камышового кота. Он расхаживал по каюте взад-вперёд, там же играл на скрипке и читал о Филлипсе.
— Зачем прикидываться, что я на свободе, Уотсон? — спросил он, когда я предложил ему прогуляться по палубе. — Моя цель — поймать негодяя, а не притворяться перед самим собой, будто я не на борту корабля, раз тут есть теннисные корты и бассейны.
Все семь дней вояжа он пребывал в скверном настроении. Мне оставалось лишь благословлять случай, помешавший нам вместе путешествовать в противоположном направлении. А я-то, глупец, полагал, будто с возрастом раздражительность Холмса пошла на спад, — его несносное поведение показало мне, как я ошибался. Мы ещё не добрались до моего дома на улице Королевы Анны, а я уже сомневался, мудро ли поступил, пригласив его пожить у меня, пока жена в отъезде.
Однако, когда мы прибыли в Лондон, спокойная сторона натуры Холмса возобладала, и я почувствовал, что вполне готов делить кров со старым другом в течение недели, что оставалась до возвращения жены из Мидлендса. Убедившись, что ещё какое-то время мы сможем спокойно продолжать расследование в штаб-квартире на улице Королевы Анны, Холмс тут же приступил к осуществлению плана поимки, который разрабатывал в море.
Первой нашей задачей было установить местонахождение сенатора Бьюкенена. Для этого Холмс связался с нашим старинным другом Уиггинсом, в прошлом юным уличным бродягой. Я познакомился с ним во время нашего первого с Холмсом совместного дела, рассказ о котором назвал «Этюдом в багровых тонах». Предводитель «ватаги с Бейкер-стрит», как называли тех уличных мальчишек. Уиггинс помогал Холмсу во многих расследованиях. Однако в конце концов и сам.
Холмс оказал Уиггинсу значительную услугу. Много лет назад он устроил парня младшим слугой в одно знатное семейство, и теперь мы с Холмсом гордились тем, что мальчик оправдал наше доверие. За годы беспорочной службы в этом доме он дорос до должности лакея, а затем и камердинера. Теперь, в свои сорок с лишним, моложавый, с копной чёрных волос и ослепительной улыбкой, Уиггинс служил дворецким в небольшой, но влиятельной семье, обитающей в фешенебельной Белгравии.
 
— Да уж, мистер Холмс, — говорил Уиггинс в день нашего возвращения в Лондон, — разыскать этого сенатора Бьюкенена будет вовсе не трудно. Мы, слуги, хорошо знаем тех, кто принят у нас в лучших домах. Нужно будет осторожненько порасспросить кого следует — и мигом всё выясним.
Не прошло и часа, как верный своему слову Уиггинс, оправдывая репутацию, приобретённую на Бейкер-стрит, доложил, что Бьюкенены остановились неподалёку, в отеле «Лэнгэм». Этот выбор был предсказуем: роскошный «Лэнгэм», облюбованный важными персонами (здесь останавливался король Богемии, когда посещал Холмса), особенно привлекал американцев. Среди самых прославленных постояльцев числился Марк Твен. Поскольку отель находился прямо за углом, на Портленд-плейс, мы прогулялись туда этим же вечером. К несчастью, у стойки портье мы узнали, что сенатор с женой сейчас на представлении «Дон Жуана» в Ковент-Гарден (оперный сезон только что начался), и Холмсу пришлось оставить Бьюкенену записку, в которой он выражал горячее желание немедленно встретиться с американцем.
— Мы вернёмся в полночь, — сообщил Холмс хмурому усатому портье за стойкой. А мне с улыбкой сказал: — Ну, Уотсон, самое время вернуться к английской кухне. Полагаю, ростбиф у Симпсона окажется весьма кстати, пока мы ждём окончания достойного зависти свидания сенатора Бьюкенена с Моцартом.
Когда пробило полночь, мы возвратились в «Лэнгэм» и дожидались появления Бьюкенена, сидя в роскошных бархатных креслах в вестибюле. Несмотря на поздний час, в отеле царило оживление. Гости Лондона, не желавшие терять впустую ни минуты, сновали туда-сюда, словно был полдень.
Через три четверти часа в вестибюле появились сенатор Бьюкенен во фраке и его жена в элегантном платье из белой парчи и белых мехах. Их сопровождала ещё одна пара в вечерних нарядах, очень юная тёмноволосая девушка и мужчина намного старше её, выделявшийся благодаря густым усам и внушительному росту.
— Полковник Джон Джейкоб Астор с супругой, — пояснил Холмс. — Владельцы нью-йоркского отеля, роскошью которого мы так недавно наслаждались. Из-за скандала, спровоцированного разницей в возрасте, вынуждены были проводить медовый месяц за границей, кажется в Египте.
— Какая красивая женщина, — заметил я. — Она вся так и светится. Должно быть, брачный союз уже принёс свои плоды и она ожидает дитя.
— Уотсон, Уотсон, — вздохнул Холмс, — вы неисправимый романтик. Соединяете медицинские познания с навыками дедукции, а после этого полагаетесь на интуицию.
У меня не было времени ответить на эти слова, которые я предпочёл посчитать комплиментом (хотя, возможно, и ошибался), поскольку портье отдал записку Холмса сенатору и кивком указал на нас.
Бьюкенен внимательно прочёл записку, извинился перед Асторами и что-то прошептал жене, которая недоуменно подняла брови, как будто встревожившись. Пожелав всей компании спокойной ночи, сенатор сквозь толпу постояльцев отеля пробрался к нам. Я, уже знакомый с Бьюкененом, представил его Шерлоку Холмсу, а затем мы втроём разместились за маленьким круглым столиком в углу просторного холла. Бьюкенен настоял на том, чтобы заказать для всех нас бренди с содовой, и только после этого Холмс приступил к делу.
— Вам известно о гибели Алтамонта? — спросил он. — А также ван ден Акера?
— Да, бедняга, — ответил Бьюкенен. — Я читал о ван ден Акере. А Алтамонт оказался грабителем. По крайней мере, мне так сказали в посольстве. Его ведь убили во время какой-то странной попытки ограбления?
— Так считает полиция Нью-Джерси, сенатор, — сказал Холмс, — но у меня другая версия.