Вуаль из виноградных лоз (ЛП)
И если быть честным, я не был готов попрощаться. Это письмо было последним, что мой отец когда-либо скажет мне. Несмотря на то, что его не было рядом уже несколько месяцев, я дорожил этим письмом. Потому что после него… отца больше не станет. Он по-настоящему исчезнет.
Воспоминания о последних часах его жизни заполнили мои мысли, и мне стало трудно дышать…
Я подошел к его кровати и сел на край. Рак захватил его тело. Он всегда был худощавом, но сейчас его хрупкое тело было истощенным и слабым. Его темные глаза, которые всегда были яркими, были тусклыми и уставшими. Он с трудом мог поднять руку и положить на мою.
Его дыхание было медленным и тяжелым, врач говорил мне, что это скоро произойдет. Мой отец не хотел умирать в больнице. Он хотел вернуться домой и провести свою оставшуюся жизнь на своей земле. Эта земля была всем для него.
Он был всем для меня.
Его рука задрожала в моей, когда я крепко сжал ее.
Он закашлял.
— Как… прошла работа сегодня? Уже… все готово к посадкам… весной?
— Да, Папа, — ответил я, протянув руку, чтобы подложить подушку повыше ему под спину, когда он начал кашлять и с трудом дышать. — Все будет хорошо. Я подготовил все именно так, как ты меня учил. У нас будет хороший урожай в этом году.
В его взгляде показалась печаль.
— У тебя будет хороший урожай, Ахилл. Этот год полностью твой.
В моем животе и сердце образовалась дыра. Я кивнул, когда слова предали меня. Я не хотел потерять его, не хотел говорить «прощай». Но он был так сильно болен. Не хотел, чтобы он еще больше страдал.
Я посмотрел на фото, которое держал мой отец в другой руке, надежно прижатой к боку. Моя мама. Мама, улыбающаяся в камеру и стоящая рядом со своей лошадью. Она выиграла чемпионат по дрессуре, и любой, кто посмотрел бы на ее лицо, увидел бы, что она счастлива.
— Она будет единственной, кто встретит меня, — произнес мой отец, видя, как я смотрю на фото женщины, которую никогда не знал. — Нет никого кроме нее, кто смог бы меня поприветствовать.
Отец улыбнулся, и из его глаз потекли слезы.
— Я представляю рай таким же, как наш маленький виноградник «Белла Колина». Место, где я могу ухаживать за виноградом, пока твоя мама катается в загоне, позади меня, а ее лошадь танцует под звуки Верди.
Я сжал его руку; сильная грусть мешала моим словам. Мой отец повернул свое лицо ко мне.
— И я хочу рассказать ей о ее сыне. Я расскажу ей, каким мужчиной он стал, и как она должна им гордиться. Как им горжусь я. Хороший человек с большим сердцем. Добрый и заботливый, и лучший винодел, кого я когда-либо знал.
— Папа, — прошептал я.
— Это правда, Ахилл. Ты превзошел все, чему я тебя учил. Ты самый талантливый, естественный в этой сфере из всех мужчин, которых я знал.
Мой отец подвинулся и схватил мою руку так крепко, насколько мог — его прикосновение почти не ощущалось, показывая, насколько он был слаб.
— Ахилл, когда я умру, ты должен двигаться дальше. Ты привязан к этой земле, так же, как и я, но у меня были ты и твоя мама. Эта жизнь временами сложна, и у тебя есть способность любит так глубоко. Где-то для тебя существует женщина, сын. Твоя потерянная половинка, женщина, которую будет помнить твоя душа, единственная, которую ты полюбишь на всю жизнь, — он наклонился ко мне ближе. — Пообещай мне Ахилл. Пообещай мне, что ты будешь жить.
— Я обещаю.
— И научишься читать и писать. Испытание для тебя — научиться. Ты любишь литературу. Ты любишь читать. Я думаю… думаю, защищал тебя очень сильно. Я должен был настаивать на том, чтобы ты получил помощь, в которой нуждался. Я должен был настоять, чтобы король сдержал свое слово.
Мой отец снова закашлял, и меня пронзил настоящий страх. Ему становилось гораздо хуже, и я видел, как он борется, чтобы оставаться в сознании. Но он не отпускал моей руки. Даже когда его глаза закрывались, борясь со сном он продолжил:
— Ты живешь одинокой жизнью, Ахилл. Но так не должно быть. Когда… когда ты найдешь ее, борись за нее. Пообещай мне… пообещай…
— Я обещаю, — я задыхался, но этот ответ осветил улыбку на лице отца.
И когда его глаза закрылись в последний раз, он прошептал:
— Твоя мама будет улыбаться, когда я расскажу ей, сын… твоя мама будет улыбаться…
Когда я вернулся в настоящее, слезы лились из моих глаз. Через несколько часов, которые я оставался рядом с ним, мой отец сделал свой последний вздох и присоединился к моей матери, к своей потерянной половинке.
После этого еще некоторое время я был рядом, не в силах сдвинуться с места. Я знал, что как только встану, это будет означать, что он действительно ушел. И я не был уверен, что был готов повернуться лицом к миру без него. Я не был уверен, как смогу жить в нашем маленьком коттедже без его музыки, кофе, его голоса, читающего одну из его драгоценных книг.
Недели спустя адвокат моего отца вручил мне наследство: денежный чек с накоплениями, о которых я даже не знал, и написанное от руки письмо.
Письмо, которое мне все еще было страшно прочитать.
Сделав глубокий вдох, я посмотрел на сильный дождь за окном. Затем положил письмо обратно в ящик и поднялся с кровати. Смерть моего отца была еще так отчетлива в моих мыслях, ненавистная тишина, которая наполнила мой пустой коттедж. Каждый день, на протяжении пяти дней, я работал, пока Кареса не приходила ко мне на ночь.
Я больше не был одинок.
Но сегодня я снова почувствовал это.
В это время года шторма и дожди становились сильнее, что давало хороший шанс тому, что к Рождеству выпадет снег. Кареса и я обсуждали, что в такую погоду как сегодня, ей не стоит приходит так поздно. Когда я посмотрел в окно и увидел, что дождь все еще не прекратился, я знал, что она не придет.
Но мне нужно было ее увидеть. Воспоминания о последних часах жизни моего отца и странный визит Зено на мой виноградник, запутали мои беспокойные мысли.
И я не хотел быть один.
Я надел ботинки и направился к двери. Белая роза лежала на журнальном столике в гостиной. Я срезал ее сегодня к приходу Каресы.
Она не придет, поэтому я решил ее к ней отнести.
Спрятав розу в свою рубашку, я вышел под проливной дождь. Через минуту я уже насквозь промок, поэтому не стал утруждать себя бегом и направился быстрым шагом в полной темноте по тропинке, ведущей к покоям Каресы. Она рассказывала мне про свою комнату и про то, что у нее был собственный балкон.
Я незаметно добрался до лестницы на балкон и оказался у двери в ее комнату. Отодвинув слегка приоткрытые шторы, я увидел Каресу в тусклом свете ламп, лежащую на огромной кровати с балдахином. Она была так прекрасна, что мне было наплевать на то, как сильно я промок. Увидеть ее такой умиротворённой и красивой, стоило того.
Подняв руку, я легонько постучал по стеклянной двери, чтобы не привлекать лишнее внимание. Темные глаза Каресы распахнулись и посмотрели в направлении стука — прямо на меня.
Она заморгала в растерянности, прежде чем на ее лице появилась счастливая улыбка. Она поднялась с кровати и подошла к двери, отдернув штору. Я смотрел на нее через стекло. На ней была короткая шелковая сорочка, и даже с ее обычно идеальными волосами, которые сейчас находились в легком беспорядке, она была прекрасна. Я не мог поверить, что она была моей.
Замок на двери щелкнул, и Кареса тихонько ее приоткрыла, выглядя удивленной. Прежде чем она заговорила, я развернул, теперь уже мокрую рубашку и протянул ей розу. Она тоже была мокрой, лепестки слегка увяли. Я пожал плечами.
— До дождя она выглядела лучше.
Я не мог не улыбнуться, когда Кареса прикрыла рот, чтобы заглушить смех.
Она взял цветок, и прижала к груди.
— Мне нравится, — прошептала она — Завядшая или нет.
Она взяла меня за руку и завела внутрь. Я зашел в ее комнату и поразился ее размерам. Это была всего лишь ее спальня и, все же, она была по большей мере вдвое больше всего моего коттеджа. Картины в золотых рамах украшали стены, деревянные полы были застелены дорогими коврами.