Возвращение в Чарлстон

– Боже правый, я помню Пэнси. Она, должно быть, прожила лет сто.
– Если не больше. И очень этим гордилась. – И Гарден стала рассказывать про Пэнси, про плоский глаз, про свой ожог и про то, как она для Пэнси пела. Одновременно она ловко вытряхнула остатки заварки из чашек в специальный серебряный сосуд, ополоснула чашки кипятком, вылила его туда же и налила новую порцию чая для Элизабет, а для себя – молоко. Скай был заворожен ее грациозными движениями и, помимо воли, увлечен ее рассказами о чудесах, в которые ему было так трудно поверить. Только сейчас он понял, каким бесцеремонным чужаком оказался он в Эшли Барони и вообще на Юге. И на мгновение позавидовал этим чарлстонцам, у которых на протяжении многих поколений так сложно и причудливо переплетались жизни белых и негров.
– Спой нам песню о младенце Моисее, Гарден. Я всегда ее очень любила. – И Элизабет стала тихонько подпевать себе под нос.
Гарден пела на чистейшем гулахском диалекте. Скай не понял ни слова.
– Это было прекрасно, – сказала Элизабет. – Я надеюсь, вы останетесь с нами петь рождественские гимны. Сейчас сюда придут петь колядки моя дочь с мужем и внуки, а потом мы будем ужинать. Твой голос, Гарден, нам очень пригодится. Я боюсь, что мы все поем, как лягушки в пруду. Но я надеюсь, что Бог на нас не обидится. А вы поете, мистер Харрис?
– Не слишком хорошо, миссис Купер. Но думаю, Бог не обидится и на меня. – Элизабет рассмеялась. Скай почувствовал себя польщенным.
Вскоре появились Уилсоны. Скай был не в восторге, когда увидел Мэна. А когда заметил, как тот смотрит на Гарден, его недовольство превратилось во что-то похожее на ненависть.
Когда с приветствиями и представлениями было покончено, Ребекка села за рояль, Гарден встала возле него, Мэн придвинулся к ней, и для Ская как-то не осталось места. Элизабет откашлялась и, когда Скай поднял на нее глаза, знаком подозвала его к себе.
Рождественское пение звучало не слишком музыкально, зато достаточно громко. Его шум заглушил для посторонних слова Элизабет, обращенные к Скаю.
– Вы мне, пожалуй, нравитесь, Скайлер Харрис, – сказала она. – Но у меня нет оснований вам доверять. Мать Гарден – дурочка и не сможет ее защитить, так что эта ответственность лежит на мне. Может быть, когда-нибудь у Гарден и разобьется сердце, но я не хочу, чтобы это случилось слишком рано. Какой бы красавицей она ни была и как бы она вас ни волновала, она еще совсем неоперившийся птенец. Если у вас нет, как выражаемся мы, викторианцы, серьезных намерений, я хочу, чтобы вы уехали, пока она не успела в вас влюбиться. Если вы этого не сделаете и будете намеренно играть ее чувствами просто так, для развлечения, я вырву сердце у вас из груди и скормлю его дворовым псам. Скай с восхищением посмотрел на нее.
– И голову даю, вы бы так и сделали. – Он наклонился и поцеловал Элизабет в щеку. – Не беспокойтесь, тетушка Элизабет. Мои намерения столь серьезны, что они пугают меня самого.
После знакомства с Элизабет Скай понял, что легко завоевать Гарден ему не удастся. Семья, традиции и южные представления о чести охраняют ее и поддерживают, помещают в мир, совершенно отличный от мира искушенных, независимых, свободомыслящих девушек, к обществу которых он привык.
Когда Мэн Уилсон дотронулся до руки Гарден, Скай понял, что не допустит, чтобы она принадлежала другому мужчине. Она должна была принадлежать только ему. Так сильно, как ее, он никого и никогда не желал. Он хотел научить ее пользоваться всеми радостями жизни, радостями любви. Он хотел на ней жениться.
Мэн что-то сказал Гарден, она закинула голову и рассмеялась; он смотрел на нее взглядом, полным тоски и желания. Элизабет беззвучно хихикнула.
– Желаю удачи, мистер Харрис, – сказала она. – В наших краях браки между троюродными заключаются довольно часто.
На следующий день Элизабет позвонила Эндрю Энсону.
– Расскажите мне об этом молодом Харрисе, – приказала она.
Эндрю замялся:
– Ну, мисс Элизабет, вы же знаете, банкир не имеет права разглашать информацию частного характера о своем клиенте…
 
– Не говорите ерунды, Эндрю, – отрезала Элизабет. – Вы с Эдит протежируете этому молодому человеку, вводите его во все дома. Я хочу знать, кто приходит в мой дом. Не заставляйте меня вытягивать из вас слова клещами. Говорите.
И Эндрю Энсон выложил то, что знал. Скайлер Харрис, сказал он, сын княгини Монтекатини, она входит в совет директоров банка. Нет, он не сын князя. Его отец, первый муж княгини, происходил из хорошей нью-йоркской семьи. Его тоже звали Скайлер Харрис, но он умер, и сына уже не зовут Скайлер Харрис-младший. Скайлера воспитывала мать, он учился в лучших закрытых школах и в лучших университетах, никогда, по сведениям Эндрю, не был замешан ни в каких сомнительных историях и вполне может быть принят в приличном обществе.
Ответ не удовлетворил Элизабет.
– А что насчет его матери, Эндрю? Я слышала, она разведена.
Мистер Энсон откашлялся:
– Да, мисс Элизабет, это так. Но она из Нью-Йорка. У них другие представления на этот счет. На Севере она занимает очень видное положение в свете.
– Эндрю, иногда вы бываете просто дураком. Какое мне дело до того, что принято на Севере? Но все равно, спасибо вам. Всего доброго.
Элизабет положила трубку и долго смотрела на телефон. То, что рассказал Эндрю, ей не понравилось.
Как можно доверять такого невинного младенца, как Гарден, мужчине из Нью-Йорка? Если он не видит в разводе ничего особенного, ему никогда не понять норм, по которым живут в Чарлстоне.
А потом она сказала себе, что зря она беспокоится и сует свой нос в чужие дела. Этот Харрис недолго пробудет в городе и не успеет натворить бед. Янки – хозяева плантации – никогда здесь не задерживаются. А Гарден через неделю-другую пойдет в школу. Так что тревожиться не о чем.
 
48
Следующая неделя показалась Гарден волшебным сном. Утром, в день ее рождения, все совершенно изменилось. Бессчетные букеты, браслет Ская, его камелии у нее на коленях. Она чувствовала себя желанной, взрослой, ей казалось, что она стала совершенно другим человеком, что стоило ей только дождаться семнадцатилетия, и все, что у нее в жизни не ладилось, исправилось само собой.
Она в это поверила, и это стало правдой. Ее неуклюжесть исчезла. Она не танцевала, а порхала как перышко. Ей стало легко поддерживать разговор – нет, мило болтать ни о чем и кокетничать она не научилась, но она больше не стеснялась беседовать, задавать вопросы, слушать, смеяться, выражать одобрение и восхищение.
Ею заинтересовался Мэн, и это подогрело интерес к ней у других мужчин. А целеустремленные ухаживания Ская довели его до точки кипения.
И внезапно Гарден стала царицей сезона. Ее гостиная была заставлена букетами, рассыльные приносили ей стихи в коробках шоколадных конфет, на танцах у нее не было отбоя от кавалеров, на приемах ее окружала толпа поклонников. Маргарет была на седьмом небе от счастья. А Гарден стала еще красивее.
Все это сводило Ская с ума. Он не мог сказать с Гарден двух слов, чтобы кто-нибудь не вмешался. У нее был расписан каждый танец, у нее был официальный сопровождающий на каждом приеме, балу или званом завтраке, и каждая минута ее принадлежала сезону. Скай таскался на все приемы, танцевал с Гарден, если это ему удавалось, приносил ей пунш, если трое других поклонников его не опережали.
Скай умел покорять сердца, у него был по этой части немалый опыт, но тут ни один из его методов не годился. Он не мог пригласить Гарден ни в ресторан, ни в театр; он не мог преподнести ей драгоценное украшение, его букеты терялись в море цветов, которые она получала от других поклонников.
В полном отчаянье он пришел за советом к Эндрю Энсону.
– Мистер Энсон, я как рыба на суше. Мне нужна помощь.
Мистер Энсон оторвал от стола ладони, сложил кисти рук клинышком, сведя кончики прямых пальцев.