Возвращение в Чарлстон

Маргарет вовсе не хотела стать бабушкой, но из чувства долга спросила, надеется ли Пегги иметь детей.
– Мы с Бобом решили, что лет пять, во всяком случае, подождем. У нас достаточно времени. Мне же только двадцать.
Маргарет заметила, что дети появляются на свет не по заказу.
– Мама, не болтай глупостей. Они, конечно, рождаются не по заказу, но обойтись без них вполне можно. Разумеется, я предохраняюсь.
– Тише, – пискнула Маргарет, – Гарден может услышать.
– Боже правый, мама, да что плохого, если она услышит? Ей, безусловно, следует знать, что такое контроль над рождаемостью. Не зря же Маргарет Сэнгер столько перенесла, прежде чем после прошлогодней конференции получила возможность опубликовать свои работы. Если уж я во Франции о них слышала, в Америке об этом должна знать каждая женщина.
Маргарет сделала непроницаемое лицо. Пегги принялась мерить шагами гостиную, она размахивала руками и рассуждала о том, что женщина имеет право распоряжаться своим телом. Все было как в добрые старые времена. Она совершенно не изменилась.
Маргарет мысленно спрашивала себя, как ей прожить три недели до приезда Боба, который, повидавшись с родителями в Маллинсе, должен был отвезти Пегги в Техас. Гарден подслушивала сверху и тоже спрашивала себя, долго ли еще ждать, пока Пегги поднимется и объяснит ей, о чем шла речь.
Пегги не стала дожидаться ее расспросов. Этим же вечером, усевшись на постели сестры, Пегги заговорила о сексе. О самом акте она рассказывала деловым тоном, нарисовала соответствующие картинки в школьной тетради сестры и дала той зеркальце, чтобы Гарден могла рассмотреть себя как следует. А об ощущениях от близости вспоминала с нежностью и восторгом. Голос у нее стал мягче, синие глаза потемнели.
– Это блаженство, Гарден, – сказала она, – если мужчина и женщина любят друг друга.
А потом снова превратилась в прежнюю резковатую Пегги.
– И им совершенно незачем бояться появления нежеланных детей каждый раз, когда они ложатся вдвоем в постель. Колпачок выглядит вот так вот.
И Пегги снова начала рисовать в тетрадке. Она объяснила Гарден, как происходит оплодотворение и как его можно избежать.
Гарден спросила – а что, если хочешь иметь детей? Пегги снова принялась рисовать и рассказывать. Гарден вспомнился выпирающий живот беременной Ребы, девочка слушала и согласно кивала, пока Пегги не заговорила о родах. Тут Гарден снова взялась за зеркальце.
– Я не верю, – сказала она.
– Поверь, Гарден. Я работала сестрой милосердия у беженцев и несколько раз помогала медсестрам принимать роды. Женское тело действительно совершает чудо. И все, что с этим связано, чудо. Мне еще не пора, но со временем у меня будет полдюжины детей. Или больше.
Гарден так распирало желание поделиться полученными сведениями, что она едва дождалась утренней встречи с Уэнтворт по дороге в школу.
– Всем мужчинам нужно только одно. Так вот, я знаю, что такое это одно, – объявила она. – У меня есть про это картинки и вообще все.
В обмен на тайны, в которые посвятила ее Пегги, Гарден могла поделиться с сестрой только одним открытием. Гарден рассказала Пегги про тетушку Элизабет.
– Она никогда ничего у папы не крала, но я маме этого не говорила, и ты не говори. Она все равно не поверит: от папы она слышала совсем другое.
– Сама руководила целой компанией? Я хочу с ней познакомиться, – сказала Пегги.
Элизабет Купер стала новой героиней воображения Пегги. Старой даме Пегги сразу понравилась, но ее энергия и пылкое обожание утомляли Элизабет.
– Я все пытаюсь объяснить ей, что никогда не была феминисткой, а просто пыталась выжить, – жаловалась Элизабет Дю Бозу. – Но она непременно хочет видеть во мне крестоносца в юбке. И я очень устаю от ее ежедневных визитов. Ум у нее развит великолепно, душа прекрасная. Дю Боз, пусть Общество любителей поэзии поможет мне от нее отдохнуть.
Через два дня Пегги с восторгом печатала для журнала. А через неделю принялась донимать покупателей и владельцев магазинов на Кинг-стрит, добиваясь от них пожертвований в пользу Общества.
 
Когда приехал Боб, она была вне себя от счастья. Она привела его знакомиться к Элизабет и смотрела на него так, что старая дама едва не прослезилась.
– Я даже жалею, что нам надо уезжать в Техас, – сказала Пегги мужу. – Здесь, в Чарлстоне, я так чудесно провожу время.
Боб удовлетворенно кивнул:
– Пегги, тебе и в Техасе будет хорошо. Работа найдется повсюду.
– Муж Пегги – прекрасный человек, – говорила Элизабет друзьям. – И она тоже. Из-за нее я состарилась лет на десять, но я очень рада, что с ней познакомилась.
Пегги уехала, и Гарден ее очень не хватало. Гарден скучала и по сестре, и по той атмосфере возбуждения и кипучей деятельности, которая вместе с Пегги исчезла из их дома. А от разговоров Маргарет о старшей дочери Гарден делалось еще тяжелее: мать постоянно сравнивала сестер, и сравнения всегда были в пользу Гарден. Гарден очень дорожила добрыми словами Маргарет, но девочке было больно слушать ее язвительные отзывы о старшей сестре. У Гарден было верное сердце, а Маргарет заставляла ее выбирать между верностью сестре и верностью матери. Как же Гарден хотелось, чтобы мать нашла для разговоров другую тему.
Но когда это произошло, Гарден лучше не стало. Новым предметом обсуждения оказался Мэн Уилсон. Гарден в отчаянье слушала, как Маргарет с удовольствием рассуждала насчет его «знаков внимания» и насчет того, будет ли он для Гарден хорошей партией. Гарден понимала, что из-за этой материнской болтовни она не сможет чувствовать себя свободно с Мэном Уилсоном.
К счастью, весь этот месяц она с Мэном не виделась. Каждый день она была очень занята в школе: готовилась к экзаменам и репетировала для выпускного вечера роль в пьесе Шекспира.
Занятия кончились. Гарден аплодировала подругам, когда те по очереди подходили к мисс Мак-Би получать дипломы. На следующий год она, Гарден, также наденет длинное белое платье и в руках у нее тоже будет букет алых, с длинными стеблями роз. Она чувствовала себя совсем взрослой.
А еще через два дня она, держа в руках охапку желтых роз, поднималась рядом с Уэнтворт по ступеням церкви Святого Михаила. Они были в числе десяти подружек невесты, Люси Энсон.
Потом настало время ехать во Флет-Рок. Садясь в поезд, Гарден с облегчением подумала, что это лето будет таким же, как предыдущее.
Но ее надежды не сбылись. Как бы Гарден ни пыталась остановить время, она становилась старше. Приближался день, когда ее положение в обществе должно будет измениться, когда состоится ее дебют – официальная процедура вступления в мир взрослых. Вокруг нее все только об этом и говорили.
Уэнтворт и ее мать Каролина взяли с собой модные журналы и образцы тканей. То же сделала Маргарет. Соперничество между матерями утонуло в бесконечных дискуссиях о бальных платьях и платьях для приемов, перчатках, шляпах и нарядных туфельках. И, что самое ужасное, Уэнтворт все это интересовало не меньше, чем Каролину. Теперь она охотнее смотрела модные журналы, чем ездила на велосипеде в Гендерсонвиль, где они с Гарден могли поесть мороженого и украдкой сходить в кино.
– Что с тобой такое, Гарден? – раздраженно спросила Уэнтворт. – Не будешь же ты говорить, что ты не любишь нарядов?
– Нет, это с тобой что случилось? Ты мне читаешь нотации почти как наши мамы. А я думала, что ты моя самая близкая подруга.
– И я про тебя так думала, пока ты не украла у меня Мэна Уилсона.
Гарден ужаснулась несправедливости этого обвинения. И очень рассердилась. Но замкнутый мирок отеля «Лодж» и привычный уклад летней жизни, подразумевавший их дружбу, оказался сильнее, чем обида Гарден и ревность Уэнтворт. Через несколько дней девочки снова стали неразлучными. Гарден включилась в обсуждение модных фасонов, а Уэнтворт вновь открыла для себя прелести езды на велосипеде и плаванья.