Возвращение в Чарлстон
– Нет! – Гарден попыталась освободиться, но он одной рукой обнял ее за талию и крепко прижал к себе. Другой рукой он прижимал к своему плечу ее голову.
– Послушайте, – тихо сказал Джон ей на ухо, – не надо ничего рассказывать. Я знаю о разводе, о показаниях свидетелей, о том, что писали газеты. И это не имеет никакого значения. Вы должны понять: что там правда, что ложь – не имеет значения. Я здесь. Я с вами. И мы будем сражаться с вашей свекровью вместе. Она не выиграет. Мы не позволим. Держитесь за меня, Гарден. Я буду вашей защитой. Я не позволю причинить вам вред.
Руки Гарден обвились вокруг него.
– О Джон, – вздохнула она, – мне так стыдно за то, что я сделала.
– Это было давно, – успокоил он ее. – Теперь это уже не имеет значения.
– Я так боюсь.
– Не надо. Бояться нечего.
– Не отпускайте меня, Джон.
– Нет, нет, я здесь, с вами.
– Я так боюсь.
– Больше не надо бояться.
Голова Гарден тяжело опустилась ему на плечо, а руки безвольно скользнули вниз. Она потеряла сознание. Джон отнес ее на диван, уложил на подушки и пошел искать Элизабет.
– Насколько плохо обстоит дело? – спросил он.
– Хуже некуда. Бабка влиятельна, безжалостна и, возможно, психически ненормальна.
– Что же будет? Что мы можем сделать? Элизабет коснулась руки Джона:
– Мы можем только поддерживать Гарден. Она не должна проиграть эту войну нервов. Я не знаю, что может случиться. Полагаю, многое будет зависеть от того, какое решение примет суд в Нью-Йорке. Просто невероятно, что ребенка Вандербильдтов могут забрать у матери, создать прецедент. Право матери священно.
Одиннадцатого ноября судья вынес решение по делу Вандербильдтов – против матери.
101
На этот раз не было ни полицейских, ни агентов в широкополых шляпах. Самый заурядный клочок обычной бумаги, принесенный безработным учителем, который был рад заработать три доллара, вручив повестку в суд.
Он пришел за четыре дня до Рождества; магазин был переполнен покупателями, и он так выделялся среди них, словно был в светящемся костюме. Гарден подошла к нему.
– Думаю, вы ищете меня, – сказала она. – Как раз в эти дни я вас и ожидала. – Она была абсолютно спокойна.
Это спокойствие охватило ее с того момента, как было вынесено решение по делу Вандербильдтов. Гарден словно отгородилась от окружающего мира. Она продолжала работать, играть с Элен, разговаривать, улыбаться, даже смеяться. Но была словно на расстоянии от всего.
– Ты меня беспокоишь, – сказала Элизабет.
– Извините, – ответила Гарден. – Мне бы не хотелось, чтобы вы волновались. Я, правда, больше не расстраиваюсь. Глупо было так расстроиться из-за вырезок. Я всегда знала, что Вики не успокоится. Мне не так больно, как вы думаете, тетя Элизабет. Я же вам говорила: я научилась не доверять счастью.
Повестка предписывала ей явиться в девять часов утра 12 января 1935 года к судье Джилберту Треверсу, зал 237, в помещении окружного суда. Красивое старое здание стояло наискосок от церкви Святого Михаила. Сидя в зале суда, Гарден считала удары колокола на башне.
Логан Генри настаивал, чтобы она оделась соответствующим образом, поэтому Элизабет повела Гарден по магазинам.
– Твои шелковые платья, дорогая, чрезвычайно привлекательны, а это нам не годится. Даже старый судья сообразит, что в этих расцветках и складочках есть что-то необычное. Ты должна выглядеть очень по-американски.
Сейчас на Гарден было серое шерстяное платье. Подол юбки в складку всего на девять дюймов не доставал до земли. У платья был белый воротник и манжеты и мелкие черные пуговки от ворота до подола. Скромная черная фетровая шляпка и белые перчатки.
«Черт побери, – подумала Элизабет, увидев Гарден в то утро, – она все-таки потрясающе хороша. Как я ни старалась, эти волосы и глаза ничем не приглушить». Элизабет сидела рядом с Гарден за столом, стоявшим напротив стола судьи. По другую сторону от Гарден сидел Логан Генри.
За столом напротив сидели Вики и пять ее адвокатов. Вики тоже была в сером; скроенное по косой платье из джерси подчеркивало моложавость ее фигуры, сверху была наброшена шубка из серой шиншиллы. Ничего, что Элизабет могла бы назвать шляпкой, на Вики не было. Низко на лоб была сдвинута крошечная шляпка-таблетка из серого бархата. Ее украшали длинные перья в серо-белых пятнах, укрепленные сзади на серой бархатной ленте, которая шла вокруг головы и удерживала на ней шляпку.
Когда затих звон колоколов на колокольне церкви Святого Михаила, бейлиф распахнул двойные двери и впустил свидетелей и зрителей. Элизабет они показались мчащимся стадом диких животных. Но она не обернулась. Не обернулась и Гарден, несмотря на крики репортеров.
– Сюда, Гарден!.. Давай, Золушка, покажи улыбку на миллион долларов!..
Логан Генри провел их в суд через черный ход, но теперь уже никак нельзя было избежать внимания газетчиков. Они хотели новых фотографий. Те, что имелись в архивах газет еще со времен развода, были уже использованы до суда.
– Всем встать.
Судья Треверс вошел и уселся в свое кожаное кресло с высокой спинкой. Вид у него был такой, словно он страдал расстройством пищеварения. Он сердито глянул на переполненный зал из-под густых седых бровей. Голова судьи была совершенно лысой, если не считать аккуратной каемочки седых волос.
– Мы сегодня собрались здесь, чтобы выслушать свидетельские показания по очень серьезному делу: речь идет о благополучии пятилетнего ребенка. Я не потерплю никакого нарушения порядка, никакого вмешательства или легкомыслия. Бейлиф немедленно удалит из зала суда любого, кто не будет вести себя должным образом. – Он постучал молоточком по столу: – Начинаем.
В этот момент в конце зала возник какой-то шум. Судья Треверс стукнул молоточком сильнее. Шум и восклицания продолжались. Он стукнул молоточком как следует, и после шарканья ног и двиганья стульев все затихло.
– Мистер Селфридж, вы готовы? – обратился судья к одному из адвокатов Вики.
Тот встал и поклонился:
– Готов, ваша честь.
– Начинайте, пожалуйста.
– Благодарю вас, ваша честь. С вашего позволения, в данном случае мы имеем возможность исправить серьезный вред, причиненный невинному ребенку, чья невинность – само воплощение детства – находится в опасности и может быть погублена вопиющей аморальностью того самого лица, которое более всех должно быть обеспокоено сохранением и защитой…
Усилием воли Гарден заставила себя сосредоточиться на своих мыслях. Она читала про себя длинную поэму, которую готовила к экзамену в Эшли-холл еще в первом классе. Она словно отгородилась ширмой от слов адвоката, от всех окружающих, от всего происходящего. Если она сумеет не слушать и не смотреть, то сможет с невозмутимым видом сидеть здесь, пока рушится вся ее жизнь.
– Это гнусная ложь! – раздался крик из последнего ряда. Все, кроме Гарден, обернулись назад. – А вы, кто бы вы там ни были, просто гнусный лжец!
Судья грохнул молоточком по столу.
– Уберите эту женщину! – крикнул он.
В заднем ряду началась какая-то возня, потом громко хлопнула дверь, и уже в холле послышался удаляющийся голос женщины. Элизабет перегнулась через мистера Генри и тряхнула Гарден за руку. Она смеялась.
– Гарден, да Гарден же, послушай! Пегги здесь.
– Пегги?
– Мы увидимся с ней в перерыв. Она ничуть не изменилась.
На мгновение выдержка оставила Гарден. Появление сестры было для нее лучом счастья. Потом тучи действительности скрыли его. Пегги тоже не дадут проходу репортеры, она будет унижена, опозорена из-за сестры. Дважды два – четыре, с отчаянием принялась считать Гарден, дважды три – шесть, дважды четыре – восемь, дважды пять…
Начались выступления свидетелей обвинения. Шоферы, бармены, парикмахеры, лакеи, горничные из Нью-Йорка – все рассказывали о сценах пьянства и разгула, свидетелями которых были.
– Старый Селфридж похож на шеф-повара, – сказал репортер нью-йоркской «Миррор» своему соседу, – он лишь разогревает аппетит закусками.