Возвращение в Чарлстон

Она сидела на темном пляже и разговаривала со Скаем. На другом берегу залива мерцали огни Ниццы, а их сигареты казались в темноте светлячками. «Расскажи мне, как там, в горах», – просила Гарден. Или: «Какие представления вы устраивали с бродячими актерами?» Или: «Наверно, чувствуешь себя одиноко, если ты единственный ребенок. Твоя няня была очень строга?»
Темнота была необходима, потому что мешала Скаю видеть отражающее на ее лице желание и слезы, когда она слышала недоумение и горечь в его голосе. Она хотела обнять мужа, рассказать, как сильно его любит, пообещать заполнить пустоту, с которой он не может справиться.
Но она хорошо усвоила урок. Он хотел ее, она знала. И знала, что этого будет недостаточно, как только он удовлетворит свое желание. Он должен научиться любить ее. Доверять ей. Только тогда она сможет стать для него тем, чем хочет.
Вики подняла брошенную Гарден перчатку. К радости Гарден, действовала она довольно неуклюже. Звала Ская к себе, когда он был с Гарден, просила принести ей выпить или зажечь сигарету, брала его за руку, похлопывала по дивану рядом с собой, словно приказывая сесть. Гарден в этом случае сосредоточивала внимание на ближайшем соседе и, следуя наставлениям Элен Лемуан, начинала очаровывать его или ее. Почти всегда получалось так, что разговор, интерес к которому она сначала старательно изображала, действительно становился занимательным.
«Ты знала, что так будет, – написала она Элен. – Ты хитрая, как лиса».
Элен ответила ей одной-единственной загадочной строчкой по-французски: «Глупцы рассказывают все, что знают, и не едят ни винограда, ни земляники».
Гарден оставила эту записку на видном месте для мисс Трейджер. Слова не трудно найти в словаре, но понять она все равно ничего не поймет. Она была уверена, что Элен гордилась бы ею. Гарден и сама гордилась собой; она уставала все время играть, но была уверена, что сумеет выдержать до конца, – столько, сколько потребуется.
Но всего через две недели она сорвалась. Они со Скаем отправились пообедать вдвоем, подальше от похожей на свадебный торт виллы, с ее немыслимым хромово-лаковым интерьером.
– Давай поедем в Ниццу и притворимся англичанами, – весело предложила Гарден.
– Что это ты придумала? В последнее время я никогда не могу угадать, чего еще от тебя можно ждать.
– Ну теперь-то ты знаешь. Англичане считают, что Ницца – их личное открытие. Давай прогуляемся вдоль моря, по Английской набережной. Будем показывать пальцем на пальмы, лодки и говорить: «Послушай», «Что такое?» и «Клянусь Иовом»…
– Ух ты! – отозвался Скай. – Потрясающая мысль, старушка.
Гарден улыбнулась.
– Ты отлично выглядишь, ей-Богу, – сказал Скай.
– Ты жульничаешь, Скай. Так у нас иссякнет весь запас английских выражений, прежде чем мы приедем.
– Ату его!
Машина рванулась вперед по прибрежной дороге.
Они прогулялись по набережной, с удовольствием изображая английскую чопорность, а потом Скай предложил пойти на площадь Массена.
– Это рядом с торговым центром. Я бы хотел тебе что-нибудь купить.
– Но, Скай, ты же только вчера подарил мне чудесные серьги.
– Это было вчера.
– Ты такой милый. Но сначала я бы хотела поесть. Давай пойдем в «Негреско» и закажем негрони. Что это такое? Я никогда не пробовала.
– Точно не знаю. Возможно, розовый джин. Может, согласишься на шампанское?
– Только на английское. Мы должны быть последовательными.
– Тогда пусть будет джин, только не розовый.
– И салат по-ниццки. Люблю местный колорит.
– Ты говоришь такие смешные вещи. Знаешь, я тебя люблю.
– Ты говоришь такие милые вещи. Отлично, вот столик под зонтом. Сядем здесь и будем смеяться над американскими туристами. Мы, англичане, всегда так себя ведем.
– Отлично. – Скай пододвинул ей стул. Мартини был терпкий, холодный и вкусный.
– Совсем не английский, – заметил Скай, – но я все равно выпью. Как ты думаешь, они догадываются, что мы американцы?
– Быть такого не может, старина. – От джина Гарден почувствовала легкое головокружение. Они со Скаем никогда так не дурачились и никогда так много не смеялись. Это был чудесный день.
 
Салат оказался произведением искусства, его составные части были уложены разноцветными кругами.
– Даже есть жалко, – вздохнула Гарден. – Но ничего, я заставлю себя. Ум-м-м-м… Почему это на Средиземном море оливки настолько вкуснее? Вот попробуй. – Скай сжал ее пальцы зубами. У Гарден перехватило дыхание.
Она отняла руку, пока та не начала дрожать. Нужно было немедленно что-то сказать. Она оглянулась, ища кого-нибудь в смешной шляпе – что угодно.
– Скай, смотри, Айседора Дункан! Помнишь, танцовщица, мы ее видели. Как ты думаешь, она будет здесь сегодня выступать? Похоже, нет. Он не похож на Кокто.
Айседора держала под руку слишком молодого и слишком красивого мужчину. Он подвел ее к длинной, низкой открытой машине, усадил.
– Вот это авто! Незнакомая марка. Как ты думаешь, итальянская? – Гарден схватила Ская за руку: – Нет, Скай, останови их. Скорей! Разве ты не видишь? У нее на шее… Этот длинный шарф свисает на колесо. Не дай этому мальчику отъехать! О Боже! – Гарден вскочила, уронив стул. – Стойте! – закричала она. – Стойте!
Теперь уже кричали все. Гарден закрыла лицо руками, терла его, словно пытаясь стереть память об увиденном. Она бросилась к Скаю, прильнула к нему:
– Я не могу, увези меня домой. Держи меня, Скай, держи не отпускай.
По дороге в Антиб ее вырвало.
– Что с Гарден? – спросила Вики, когда они вернулись на виллу.
Гарден, рыдая, направилась к себе. Скай рассказал матери о нелепой смерти танцовщицы. Вики бросилась на террасу – рассказать собравшимся там гостям. Гарден весь день пролежала в постели, плача и вздрагивая. Скай справился у Коринны, как чувствует себя жена, но сам к ней не пошел. «Слабая, ты непривлекательна, – сказала себе Гарден. – Запомни это. Когда он тебе нужен, ты становишься бременем, вызываешь скуку и беспокойство».
Больше она уже не теряла контроля над собой, даже когда, спустившись к ужину, обнаружила, что приятели Вики собрались возле бронзовой статуэтки Айседоры Дункан, танцующей с цимбалами в руках, в развевающейся одежде.
– Знаете, – рассказывала Вики, – я тут же бросилась в магазин. Хозяин еще ничего не знал, я купила ее за ту цену, что стояла на ней. Сейчас он, должно быть, волосы на себе рвет.
После ужина все отправились в Иден Рок потанцевать в ночном клубе. Там было полно голливудских актеров и актрис. Мыс Антиб считался в конце лета очень модным курортом.
Гарден на них даже не взглянула. Они смотрели на нее. Среди множества загорелых людей она единственная была белокожей. Она была в белой шелковой тунике от Фортюни. К плечу бриллиантовой заколкой с синей бусиной приколота гардения. Бусина, глаза и волосы Гарден казались невероятно яркими на фоне белого платья и прекрасного застывшего бледного лица. Фотографы побросали голливудских звезд. Ее легенда родилась в тот вечер, когда репортер поставил под ее фотографией подпись: «Дама с гардениями».
На следующий день Гарден взяла себя в руки. Она быстро вернула потерянные было позиции. Вскоре после этого, лунной ночью, когда они были одни на пляже, она вошла в воду.
– Как чудесно, давай поплаваем, – позвала она.
– Гарден, ты же одета, ты с ума сошла!
– Я уже не одета. И ты раздевайся.
Когда они со Скаем занимались любовью, Гарден не могла притворяться, играть, контролировать происходящее. Ее страсть была подлинной, и любовь, преодолевая все преграды, становилась полновластной хозяйкой. Это по-прежнему казалось чудом – слияние двух существ в одно. На это короткое время Гарден становилась сама собой.
Но чтобы он и дальше принадлежал ей, заново сотворенная Гарден должна все время находить для него что-то интересное.
– Поедем куда-нибудь, – предлагала она, почувствовав, что его вновь начинает охватывать беспокойство. – Я никогда не была в Лондоне… Венеции… Риме… Афинах, Вене… Копенгагене…