Взять измором или наказать сказочника (СИ)
— Ничего!
— А я видел, — игриво подурачился. — Втюрился наверно кто-то в тебя, Цветочек, — а затем чмокнув меня в щечку, озорно подмигнул. — Пока, малая! — было последнее, что я услышала прежде чем дверь хлопнула.
Глава 13
Варя
Гуп-гуп-гуп!
— Хозяйка открывай! — ломился ко мне Петька.
Среда. Семь утра. Я и глаза открыть не успела, как это стихийное бедствие принялось штурмом брать мою конуру. Петькин голос, казалось, еще услышала во дворе. Уж больно, красноречиво юноша бранил свою колымагу.
— Варька!
— Да, иду я! Иду! — крикнула этому паразиту.
Завязала халат, поправила волосы, хотя, не то чтобы это помогло моему гнезду на голове, да почапала открывать незваному мной, но моей маменькой, гостя.
— Петька, ты бы еще в пять утра приехал! — как только открыла дверь возмутилась и дальше бы принялась отчитывать обормота, если бы не лицезрела перед собой, сверху донизу нагруженного торбами, хлопца.
Даже сбитому Петру, который привык к труду, мамины банки были тяжеловаты, судя по выкатанным шарам парня.
— Посторонись! — гаркнул, а я от его баса аж подпрыгнула и тотчас же отскочила, отворяя дверь шире. — Фу-ух! — стер со лба невидимые капельки пота, поставив три сумки. — Ты, Варька, не серчай! Я бы и сам, ни свет ни заря, никуда не поперся, так папка пристал со своим авторынком. Купи да купи, ему эти свечи! Вот и приехал пораньше, дабы успеть, а то еще дел по горло!
Стало стыдно, что вот так с порога и накинулась на бедного! И правда, чего это я как фурия взъелась?! Не без предупреждения же. А то что рано… Так это в городе жизнь после девяти начиналась, а в деревне в пять, как штык!
— Та ничего, Петь, — растеряв весь свой запал, постаралась сгладить ситуацию. Негоже так с гостями обращаться, пусть и навязанными.
— Ты тоже меня, дуреху, прости. Спала, вот и не ожидала, — неловко пожала плечами. — Ты проходи-проходи, небось устал? Дорога неблизкая…
— Та ничего, Варюша. Обниматься-то будем? Че как не родные-то? Ну поругались с кем не бывает! Не обижайся на меня, лады? Вспылил сгоряча, — почесал голову, исподлобья на меня смотря, как нашкодивший ребенок, а у меня ком в горле стал.
Это нужно талант иметь, так пристыживать. И главное глаза чистые, правдивые, нет в них умысла злохитрого. Хлопец, как на ладони! Оттого и горько, что последней дрянью себя чувствовала.
— Проехали, Петька, — брякнула, даже не попытавшись исправить ситуацию и взять вину на себя. Не от того что гордая барыня, а от того что бестолку. — Давай обниматься!
И как схватил да прижал к себе, что весь воздух из легких выбил. Не было в этих объятиях ничего, что говорило бы о его симпатии ко мне. Все, как в прежние славные времена. Что ж, тем лучше для нас обоих.
Позже, когда я привела себя в порядок, банки разложила, да и гостю комнату выделила (свою причем), сама буду почивать в родительской, мы сидели на кухне и гоняли чаи. Петька без устану нахваливал мой пирог. Мне вчера что-то в голову стукнуло, и я давай печь. Не знаю, ждала ли кого… Или просто так, от нечего делать.
— Ты, Варька, не подумай. Я тебя стеснять не буду. Так, на пару деньков перекантоваться. Дел выше крыши. Я только вечерком приду, ночь переночую и с утра меня, как ветром сдуло!
И все же гадость я редкостная! Петька ведь со всей душой. Вот, банки мне притаранил. Некоторые закрытые, а некоторые еще придется закрывать, но то дело нехитрое. Сил своих не пожалел, сам гостинцы привез, а я только и могла что нос свой неблагодарный воротить.
— Петька, даже не думай! — пригрозила пальцем. — Чтоб высыпался у меня. И куда ж я тебя без завтрака отпущу-то?! Ишь чего удумал! Ключик — знаешь где, чай, не первый раз у меня.
— Спасибо тебе, Варюш.
— Да, не за что, — пробормотала, и глянула на время, а та-ам…
— Господи, я опаздываю! — подорвалась. — Так, Петь, дверь закроешь, а я побежала. У меня через двадцать минут пара начинается, а я тут лясы точу. Если что, набирай!
И упорхнула в родную альма-матер. На пару все-таки опоздала. Да еще и к этой грымзе Весслаковой. Выслушала лекцию о своей несерьезности, а затем принялась грызть гранит науки.
* * *— Вот же, гаденыш! — топнула ногой Дунька, не сдержавшись. — Вы посмотрите-ка, как хвост свой кабельный задрал! — прошипела с ненавистью, смотря в сторону.
От столь грозного тона, что у нашей Дунечки прорывался крайне редко, мы все застыли истуканами. Подруга застала нас врасплох. Переглянулись, пожали плечами и посмотрели на причину испоганившегося настроения Бобрич.
Белов, кто бы сомневался, стоял около двери в кабинет. Белозубо улыбался какой-то девице. Нельзя сказать что заигрывал, не во вкусе такие ботаны у таких фраеров, как Белов…
Та что-то заикаясь щебетала, едва ли не свернувшись в три погибели, так заинтересованно пялясь в пол.
Очечки поправила, а после, потянувшись к сумке на плече, достала оттуда несколько тетрадей и боязливо протянула поганцу. Тот их беспардонно вырвал, шустро пролистал, что-то посмотрел на обложке и с довольной харей покивал головой. Должно быть, его величеству угодили!
Девушка плечики опустила и намылилась уже бежать, как Герман схватил её за рюкзак. Достал из кармана куртки несколько завидных и отнюдь недешевых шоколадок и похлопал по плечу.
— А-а-а, так это Наташка Стрельцова, — осведомила нас Фролова. Она была всегда в курсе всех событий. Наш маленький справочник и почтовый голубь. — Она староста группы у Белова. Заучка, каких поискать, — сморщилась, — на красный диплом поговаривают идет!
— И что же эта заучка возле Германа трется?
У Аиды Бобрич не было врагов. В самом деле, как у этого светловолосого ангелочка могли быть ненавистники? Она же прелесть! Однако то, как ее глаза швыряли молнии в Стрельцову, говорило о том, что и у нашей святой простоты порой просыпались дьяволята.
— Дунь, ты чего?
Девчушка, будто очнувшись, ойкнула. Видать, ослепила жгучая ревность. Застелила глаза пеленой ярости, вот и не сдержала знойного норова. Подобную вольность, на моей памяти, Бобрич позволяла себе всего несколько раз. Зачастую она держала маску невозмутимости и некой отрешенности, а нынче что так заставило вздуриться ее нутро?!
— Ничего, — пискнула. — И вообще, мне на него все равно! Плевала я на этого Белова с высокой колокольни!
— А вот плевать на меня, Бобр, не надо, — вдруг откуда не возьмись, нарисовалась физиономия Германа из-за плеча Дуньки.
Кажется, Бобрич сейчас дуба даст. Побелела, покраснела, а сама и шелохнуться боялась.
— Че застыла? — ущипнул ее за бок этот охламон вездесущий.
— Ничего! — отскочила от него, как от прокаженного. — Мы про тебя не говорили, — упрямо отрезала эта врунишка, а у самой-то глазки забегали, — это вообще про другого Белова… — запнулась, когда он изогнул бровь и поджала губы.
— Ну да, Дусь, тут же этих Беловых не пропихнешься! Ей, Беловы, отзовитесь! — крикнул на весь холл, а мы между тем закатили глаза. Вот это привычный Герман. Задира каких еще поискать, а не тот, что был на парковке. — Чет как-то молчат, — постучал пальцем по подбородку, — так может все же про меня сплетничали?
— Нет!
— Признайся, Бобр, — сделал шаг на нее, — может, я тебе еще и снюсь? — поиграл бровями.
— Не строй иллюзий, Белов, — вместо Дуньки ответила Фролова. И пусть это было против правил, однако Бобрич уже едва стояла на своих двух.
Хмыкнув, Герман дернул Дуньку за косу, сказал:
— Не умеешь врать не берись!
И потопал, а девица наша краснощекая прислонилась к стене лбом, что-то невнятно ворча.
* * *Дом сегодня не встретил меня тишиной. Вместо этого он встретил меня отборным хорошеньким таким матом, который еще в коридоре заставил меня скривиться и поежится.
Раздевшись и разувшись, прошла в комнату и обомлела.
— Ну давай-же закручивайся, хреновина!