Взять измором или наказать сказочника (СИ)

— Угу, — буркнула я в ответ, между тем открывая дверь.
Он хотел еще что-то сказать, но мои пятки уже сверкали около подъезда. Это я должна была делать из него дурака, а оказалась дурехой я.
Когда я выглянула из окна, машины уже не было. Ощущение было, словно я пережила ураган. Писать ему не собиралась, во всяком случае не сегодня. Однако, мне и не пришлось.
Позже, зайдя в инстаграмм, я увидела от него смс.
«Ты дошла? Все в порядке?»
«Все хорошо», — немногословно ответила и тут же последовала новая смс.
«Спасибо за хорошую компанию и самые сладкие губы в мире. Сладких снов, малая;)»
Усмехнувшись, откинула гаджет подальше от себя. Теперь я обязана была ему отомстить, ведь отчасти и я оказалась среди тех, кого одурачили.
  
Глава 4
 
Варя
Сумки, сумки, сумки. Кажется, они преследовали меня всю жизнь. Что к родителям вечно ехала с сумками, что от них. А все почему?!
Потому что мама просила привезти ей то миксер, который забыла, то сервиз времён моей прабабушки, которому сто лет в обед, то еще какую-то дребедень. Вот и сейчас, выйдя из автобуса, я еле плелась, нагруженная сверху до низу коробками, а в руках по три пакета вдобавок.
Сгибаясь в три погибели, пыхтя, растрепанная, злая, я шла вдоль маленьких деревянных домиков. И уже была почти у цели, а на моем лице даже расплылась улыбка облегчения, как из двора напротив послышался знакомый голос.
— Да, батя! Щас сгоняю к Гришину, попрошу!
Ворота со скрипом открылись, а я, сжавшись в комок, покидав несчастные пакеты и коробки, сиганула в ближайшие кусты.
— Ай, черт!
Кто ж знал, что этими кустами окажется крапива?! Ужалив свой зад, ноги и руки, я с диким ором раненой гиены выскочила из этих клятых кустов, а из двора между тем выехал старенький дряхленький москвич, которому я едва ли не угодила под колеса.
— Варька! Дура! — выскочил с бешенными глазами из своей ржаной банки Петька.
— Сам дурак! — обиженно почесываясь, дабы избавиться от зуда, гаркнула.
— Ай! — махнул рукой. — Дай поглядеть! — вертя меня из стороны в сторону, принялся оглядывать.
И угораздило же меня прямо в крапиву! Кожа покраснела, неприятно чесалась и жгла. Слезы уже накатывались на глаза, и, не сдержавшись, шмыгнула.
— Ну и какого лешего, тебе туда понесло?
— Не твоё дело, какого, — вякнула я, и тут же зашипела, когда Петя ненароком задел мою руку.
— Варька, дуреха! Ты знаешь, как я за тебя испугался? Ей богу, думал, придавил! Ты так выскочила…
Промолчала, потому что сказать было нечего. Потому что вспомнила, чего так яро сиганула в кусты. Стыдно стало…
— Я сама не ожидала.
— Петька, прохвост, опять заглохла? — раздался громкий бас со двора.
— Дурень старый! — уже женский голос заверещал. — Толкую-толкую, продай свое корыто ржавое! Так, не слушаешь же!
— Э, бестолковая баба, что ты понимаешь. На этой ласточке еще мой дед ездил!
— А теперь ее твой сын толкает!
Родная деревня, что сказать… Казалось, не появлялась всего-то три недели, а так соскучиться успела.
Мы с Петей рассмеялись и напряжение спало. На минуту показалось, что все как прежде. Без глупых влюбленностей, без того идиотского поцелуя, но момент был разрушен, как только глаза парня опустились на мой рот. Тогда смех застрял где-то далеко в горле.
— Бегаешь от меня?
Петя — хлопец славный. Деревенский, простой, как пять копеек, а уж какой работяга… Да и внешне не подкачал. Все девчонке в деревне бегали за ним. В меру подкачен, выгоревшие светлые волосы, зеленые глаза… Все в нем было ладно, только вот не для меня.
 — Петька, охломон! Потом глазки строить барышням будешь, а ну бегом к Гришиным!
Парень недовольно выдохнул, расправил плечи и произнес:
— Дойдешь?
Не нашла смелости даже голос подать, лишь кивнула, да опустив голову под зорким взглядом, подняла коробки и почапала к своей калитке.
— Варь, — окликнул, а я остановилась.
— Ты это, к мамке то с папкой приезжай. Они скучают, а мы с тобой и так разберемся. Знаю же, что из-за меня не ездила.
 
— Прости, — пробормотала под нос, еще больше съежившись.
Простой, да проницательный.
— Вечером зайду, — вслед донеслось.
Зайдет — не сомневаюсь. Вновь будет каяться, скажет, что сам виноват, а я буду себя еще больше корить. Что же ты, Петя, такой правильный?! Был бы как Морозов — козлом и жить проще было бы…
— Мам! Пап! — зайдя во двор, закричала.
— Доця, ты?! — отозвался отец, выходя из гаража весь чумазый да с руками по локоть в мазуте, но мне было все равно.
Забыла тотчас же про крапиву, что неприятно жгла кожу, про пакеты с коробками, которые кинула себе под ноги, про всё на свете. Я налетела на папу и вдохнула такой знакомый запах машинного масла и бензина. Папа всегда пах машинами и отнюдь не потому что был механиком. Откровенно говоря, ломать у Андрея Александровича, то бишь моего отца, получалось куда лучше. Однако, любил он возиться с деталями и все тут! Покопается-покопается, потом плюнет на все, отвезет машину в автосервис и угомонится на месяцок-другой.
— Тише-тише, ураган, — посмеялся отец. — Вся грязная сейчас будешь.
— Ну и фиг с ним, — пробурчала папе в грудь.
— Что уже с рукой? И ноги… Бог мой, Варька, тебя где так угораздило?
— В крапиву упала, — призналась и поежилась.
Тело все еще неприятно зудело, но для лихой девчонки у которой в детстве все ноги были в синяках, это было мелочью.
— Идем, пока мамка не увидела, а то щас за сердце хвататься будет.
— Что я там не должна увидеть? — как по закону подлости, раздался голос позади и мы с отцом дернулись.
Кирдык подкрался незаметно…
— Варюша! Девочка моя, что с тобой?
— Да, я… — почесала затылок и сутулилась, — нечаянно как-то в крапиву упала.
Как папа и сказал, мама схватилась за сердце. Эта женщина для директора школы была излишне сентиментальна. Даже когда я была маленькой хулиганкой, мама реагировала на обычные синяки, как на переломы, тогда как папа относился куда проще. Вот и сейчас, мама взирала на меня, будто в сей же час я начну пускать пену изо рта и падать.
— Мам, все хорошо. Ну, укололась немного. Пройдет.
— Все у тебя, Варька, пройдет! Все несерьезно! Вот и прошлый раз так говорила, а потом слегла на три недели с ангиной, — забухтела мама, припоминая мне случай двухгодовалой давности, когда я имела неосторожность упасть вставок в начале апреля. — Идем, горе луковое, лечить буду!
И понеслась. Маман с небывалым энтузиазмом взялась за мое «лечение», в коем я не особо нуждалась. Да, припекло немного мои нижние девяносто, ну руки с ногами малеха пострадали, но до вечера сошло бы, так нет… Нам же нужно все промыть, продезинфицировать, цитирую: «не дай бог, зараза какая!», а затем можно уже и помазать листьями алоэ. После того, как я была «исцелена», меня усадили за стол, дали чашку в руку с чаем и принялись устраивать допрос. Безусловно, маму волновали мои «успехи» в учебе, которые успехами можно назвать с большой натяжкой, и тот милый мальчик, с которым я болтала по телефону.
— Нет его, мам, — фыркнула. — Забудь.
— Как так-то, доця? — заволновалась Ольга Николаевна.
— Не заладилось.
— А я говорил, что не для тебя! — прогромыхал отец.
— Пап, — закатила глаза. — Ты его даже не видел.
— Дак, мне и не надо! Опять небось пижонишка какой-нить! Эх, Варька, тебе б такого работящего, чтоб с руками был, — вновь завел он старую пластинку, а я в свою очередь закипела, как чайник. Опять, двадцать пять!
— Папа, — устало потерла переносицу, — я сама разберусь, кто мне нужен.
— Вот Петька, ай да хлопец, ай да молодец! И мамке пакеты всегда поможет донести, а вчера ну, ей богу, целый день проторчал в гараже. И так, и эдак с этой машиной, а Петька пришел ать два и готово. Руки золотые у пацана. Душа человек!
— Ну что ты заладил со своим Петькой! — шикнула мама. — Хочешь, чтоб опять не приезжала?! Дите только с дороги, а ты ей уже устроил разнос по всем фронтам.