Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 3

Из аэропорта в центр можно доехать автобусом, очень быстро, примерно за четверть часа, или вызвать по телефону такси, если знаешь правильного оператора, выйдет дёшево, главное – не садиться в машину, которые прямо у входа стоят. Эдо всё это, конечно, знал. Но плюнул на транспорт и пошёл в город пешком, через какие-то пустыри, частично оборудованные под автомобильные стоянки, мимо магазина IKEA и дальше, вдоль трассы до улицы Лепкальнё, оттуда почти сразу свернул в микрорайон Расос и побрёл, петляя, в сторону центра, можно сказать, огородами: там частный сектор, всюду сады за заборами, деревья чёрные, голые, как положено в марте, но на клумбах цветут подснежники, и разноцветные крокусы пробиваются из жухлой прошлогодней травы.
Правильно, в общем, сделал, что пошел пешком. Универсальное правило: в любой непонятной ситуации или берись за работу, или вставай и иди, всё равно, куда. Придумал его, вернее, вывел методом проб и ошибок ещё в давние времена, когда был настоящим человеком Другой Стороны, чья жизнь по умолчанию чрезвычайно сложна. И сейчас она снова стала сложна – внезапно, без предупреждения. Больше всего на свете Эдо ненавидел, когда рушатся его планы. И, конечно, беспомощность. И ещё – когда вокруг начинает твориться унылая мутная хренота.
Коктейль из всех ингредиентов сразу оказался убойный. Под его воздействием Эдо даже не сразу понял, что его всё это мало касается. Ну, то есть, касается – но только в том смысле, что поездка на выставку накрылась понятно чем. Обидно, но на катастрофу не тянет. А так-то, – он сам удивился, что вспомнил об этом не сразу, – я здесь человек посторонний. Какое мне дело до дурацких проблем Другой Стороны.
По большому счёту, это, конечно, не было правдой, но когда ты зол и растерян, обозначить дистанцию между собой и источником огорчения – самое то. Наваждение, помрачившее его разум, пока шёл через пустой аэропорт, понемногу рассеялось. Больше не чувствовал себя беспомощной жертвой обстоятельств. Весело думал: ладно, чёрт с ней, поездкой. У меня есть три выходных, и уж их-то никто не отберёт. Предположим, я только приехал в Вильнюс. Не впервые в жизни, но после долгой отлучки. Буду гулять по городу, как праздный турист. Высплюсь наконец-то по-человечески. И с местными духами до полного обретения дзена напьюсь.
С этой мыслью он свернул к ближайшей детской площадке, сел на качели, слегка оттолкнулся ногой от земли. И подумал голосом Сайруса, но всё-таки сам подумал, а не услышал его: интересно, что теперь будет? Правда, что ли, все вокруг от дурацкого гриппа помрут? И Другая Сторона станет пустынной? Серьёзно? Постапокалипсис, битва за смузи с киноа и прочий Мэд Макс [9]? Ладно, мне-то понятно, чем заниматься в таких обстоятельствах: вооружусь до зубов и поеду грабить музеи. Тянет на дело жизни! Всё самое ценное утащить не успею, но пусть хотя бы экспрессионисты хранятся у нас.
Привычным усилием перенастроил зрение, сообразив, что если миру грозит какая-то крупная катастрофа, это наверняка можно определить по движению его сияющих линий. Но линии мира текли и мерцали обычным образом. И почти невыносимое счастье, немилосердное, как Тонин острый томатный суп, охватило его, как всегда в такие моменты. Одно из двух, – думал Эдо, блаженно раскачиваясь на качелях, – или линиям мира пофиг человеческие катастрофы, или паника на пустом месте, новости врут.
 
Снова Стефан
 
март 2020 года, сентябрь 2006 года
Стефан сидит, разнообразия ради, не на работе, не дома, не в своём вечном пасмурном тёплом сентябрьском саду, не в пивной, не в кофейне, не на холме, не на крыше чужого сарая, не под мостом, а в полупустом автобусе, у окна. Иногда он так развлекается: садится в первый попавшийся автобус, или троллейбус и едет – без всякой цели, просто катается, пока не надоест. Для того, кто родился чёрт знает сколько столетий назад, городской пассажирский транспорт – увлекательный аттракцион, даже лучше, чем лифты: поездка гораздо дольше, и можно смотреть в окно.
 
В общем, Стефан сидит у окна в полупустом автобусе номер тринадцать, который вот прямо сейчас проезжает через район Маркучай, похожий на большое село, хотя от вокзала, который находится в центре, он совсем близко: даже с остановками и светофорами всего-то десять минут.
Стефан смотрит в окно – на пустые почти деревенские улицы и заборы, за которыми чернеют голые мартовские сады. Слушает разговоры шумной компании рыбаков, столпившихся на задней площадке и азартно рассуждающих о наживках: «На макуху леща не поймаешь! Лещ любит мотыля!» Всё это действует так умиротворяюще, что Стефан почти засыпает, уткнувшись носом в тёплое от его дыхания стекло. Он сейчас в кои-то веки чувствует себя не хозяином места и времени, а невесомой щепкой, подскакивающей на волнах. Такие моменты в жизни Стефана редкость и огромное счастье – не потому, что всю жизнь мечтал стать беспомощной щепкой, а потому что он всем своим чутким телом ощущает это неизъяснимое море, незримое, неназываемое, сущее сразу во всех мирах.
В кармане вибрирует телефон. Звонить ему, по идее, могут исключительно по работе, в консенсуальной [10] реальности такого номера нет, но Стефан в кои-то веки не обращает внимания на звонок. Полчаса любое дело потерпит, – с несвойственным ему пофигизмом думает он. – Мир без меня не рухнет; то есть, рухнет, конечно, но не весь сразу, и уж точно не в первые полчаса. В конце концов, – безмятежно качаясь в волнах неизъяснимого моря, думает щепка-Стефан, – я мог вообще на свет не родиться. Или в младенчестве помереть. Или не справиться с шаманским призванием. Или так распрекрасно с ним справиться, что сразу в мир духов навсегда усвистать и не приносить никакой общественной пользы. И не было бы здесь ни Граничной полиции, ни сверхъестественных Старших духов-хранителей, способных с этим городом совладать, ни десятков открытых Проходов в неведомое, да вообще ничего. Кромешный сиротский приют для голодающих низших духов, как во всех остальных по сути Граничных, а по факту обычных человеческих городах. Но я, молодец такой, родился и выжил. И с призванием справился ровно настолько, чтобы целиком из этой смешной реальности не исчезать. И такую прорву дел натворил, словно меня тут полсотни амбалов, а не один массовик-затейник на весь детский сад. Так что какие-то несчастные полчаса идеального отпуска я совершенно точно кармически заслужил, – весело заключает Стефан, и телефон умолкает. Больше не щекочет бедро.
* * *
Стефан идёт по дальней окраине парка Бельмонтас к подвесному мосту. Направление он всегда правильно чувствует, но дороги сейчас не видит, поэтому пробирается напролом через лес, который считается парком; это нормально, в нашем городе все леса притворяются парками, им нетрудно, а пользы от этой хитрости много. По крайней мере, людям понятно, что парки нельзя вырубать. И город очень доволен: ему нравится не просто стоять окружённым лесами, а сквозь них прорастать.
Стефан вышел из автобуса на конечной примерно четверть часа назад. Вроде, давным-давно должен был очнуться, собраться, прийти в себя, потому что быстрая ходьба по пересечённой местности, скажем так, убедительно мотивирует на прояснение зрения и за компанию с ним ума. Но вместо этого он всё глубже погружается в сон наяву о невидимом море, качающем его на волнах, и это такое счастье, что нет дураков отказываться, – думает Стефан. – Пусть баюкает, пусть уносит, да хоть с концами себе забирает – пусть. Потому что это неизъяснимое море и есть настоящая цель шамана, его тайная родина, драгоценная суть, а все остальные дела, какими бы важными ни казались – просто подготовка к тому, чтобы однажды нырнуть.
 
Тем не менее, руководствуясь скорее инстинктом, чем осознанной необходимостью, Стефан идёт, куда надо и добирается до подвесного моста над Вильняле, в этом месте узкой и такой быстрой, словно она – настоящая горная река.