Хрустальная пирамида

Стоит только начать, и конца нет этим воспоминаниям. Сейчас, когда я вернулся к тихой жизни в нашем иокогамском доме, трудно было поверить, что все это действительно существует. В голове все смешалось, как при алкогольном или наркотическом опьянении. Я чувствовал себя словно больной, который не может встать после того, как слишком долго пролежал в горячей ванне.
То, как Митараи устроил эксперимент с макетом пирамиды и разгадал тайну преступления, произвело на меня по-настоящему шокирующее впечатление. И до этого мне множество раз доводилось становиться свидетелем его расследований. Каждое вызывало мое удивление, но ни одно из них не может сравниться по силе с нынешним.
Демонстрация эксперимента с макетом одновременно очаровала и опустошила меня. То, что мне показали, было неоспоримой реальностью. В этот раз Митараи давал пояснения по-английски. Для меня это тоже было сломом шаблона. И хотя в этой ситуации я, казалось бы, не должен был ничего понимать, мне все стало ясно в тот момент, когда начался эксперимент и потекла вода.
Я осознал, что эта беспрецедентная, абсолютно потрясающая трактовка пирамиды Хуфу должна заставить переписать существующие учебники истории. Мы совершенно неожиданно напали на золотую жилу. Я не мог понять, почему Митараи не написал на основе этой трактовки научную статью и не начал прорабатывать с учеными возможность ее публикации. Наверное, он не считает себя специалистом в этой области. Жалко просто так бросить в неизвестности это удивительное свойство пирамиды. Но раз Митараи не шевелится, это теперь моя обязанность. Хотя бы ради этого мне нужно срочно приняться за описание этого случая, убеждал я себя.
Однако, по мере того как опьянение от приключений развеивалось, мое рвение тоже начало остывать. Острые воспоминания стали, наоборот, повергать меня в грусть. Это как неприятные ощущения в животе, которые приходят вскоре после веселых возлияний.
Невероятные приключения в странах, чей язык ты не понимаешь. Потом, Леона. Молодой человек — урод, родившийся из-за воздействия диоксина. Это выходило за рамки того, что допускало мое воображение.
К тому же неожиданно для меня Митараи снова утратил свою обычную бодрость. Нынешнее дело, принесшее нам огромный гонорар в сто тысяч долларов, далось ему, видимо, непросто.
Конечно, я говорю не о самой работе. Будучи бодр, как обычно, он и бровью не повел бы, если б работа заставила его мотаться по всему земному шару. Но на этот раз начало расследования застало его не в самой лучшей форме. Его силы были в упадке, и ему следовало бы хотя бы месяц отдохнуть. Несмотря на это, он начал действовать, пытаясь усилием воли вернуться к своему обычному состоянию. И на протяжении сентября и октября мне пришлось быть свидетелем последствий этого, отражавшихся на его психическом состоянии.
При простуде надо соблюдать покой, и тогда она пройдет быстрее. А если слишком усердствовать, то она только осложнится и лечение затянется. Я не знал, может ли осложниться депрессия, но беспокоился, чтобы этого не произошло с Митараи.
Только это одно и беспокоило меня в связи со здоровьем друга. Организм у него был крепкий. Его не беспокоили никакие проблемы, свойственные работникам умственного труда, не было никаких профессиональных болезней, и если он и болел, то только простудой раз в год. Увлекшись чем-то, мой друг и не думал ложиться спать. Питался скромно — никакого интереса к деликатесам, ни разу за всю жизнь не напился. Часто приходится слышать, что европейских сыщиков раздражает отсутствие черной икры или дорогого вина, а Митараи вполне удовлетворялся хлебом с чаем. С одной стороны, он мог быть привередлив, с другой — совершенно неприхотлив, потому не мог навредить своему организму обжорством или пьянством и заставлял окружающих волноваться лишь из-за своего расположения духа. Но повлиять на это не было никакой возможности.
Вот в таких обстоятельствах я приступил к наброскам рукописи о «Деле Хрустальной пирамиды». В это время пришли письма от Леоны и Грэма Алексона из Филадельфии. Господин Алексон прислал вежливую благодарность, Леона приложила к письму билеты в Лос-Анджелес. Работа над «Аидой-87» наконец завершилась, на тридцатое ноября назначили премьерный просмотр. Она очень просила нас приехать. На обратной стороне бледно-розового конверта Леона каллиграфически вывела иероглифами свое имя.
 
В повседневности немудреного иокогамского существования казалось невероятным, что вдали, на той стороне Тихого океана существует шикарный Голливуд, где прямо сейчас звезды живут жизнью, похожей на сон. Я снова стал ощущать себя обычным скучноватым и провинциальным японцем. И даже приключения прошедшего лета казались далеким сном, слишком роскошным и экстравагантным. Но письмо Леоны напоминало, что все произошло на самом деле, и приглашало вернуться в этот сон.
— Приглашает на предварительный просмотр, говоришь? — удивленно спросил Митараи, выслушав мой рассказ о письме Леоны.
— Ты разве не хочешь посмотреть? — ответил я.
— Немного подождать, и его покажут даже в кинотеатре в Исэдзаки-тё [36] . Можно будет пешком дойти. Зачем лететь на самолете?
— Там же люди, связанные с делом, которым ты занимался… Не хочешь еще раз увидеться?
— Хочу. Когда снова появится похожее дело.
— Но, Митараи…
— Исиока, жизнь коротка. Может быть, сейчас мы быстро движемся к какой-то цели. Время на работу ограничено. Некогда отвлекаться на цветочки у дороги.
— Может быть, ты и называешь это цветочками у дороги, но для одной женщины это — дело жизни.
— Поэтому я и не сказал, что не стану смотреть. Я говорю, что глупо идти на банкет с разряженными женщинами и принимать участие в дурацких разговорах.
— Но ведь книга об этом деле…
— Ты, надеюсь, не собираешься писать об этом книгу?
— Что? — Тут настала моя очередь удивляться. — Ты не хочешь, чтобы я писал книгу?
— Не очень.
— Почему? — непроизвольно крикнул я. — Где ты еще видел такой интересный случай? Сделать о нем книгу стоит хотя бы ради того, чтобы мир узнал об этой революционной трактовке пирамиды Хуфу. Ты с этим не согласен?
— История — это официально одобренная ложь. Достаточно, чтобы истину знал узкий круг людей.
— Да что ты такое говоришь…
— Это не я, Исиока. Это наше мерзкое общество.
— Ну и что, что говорят в обществе? Это моя работа!
Лицо Митараи приняло выражение, которое когда-то пародировала Леона.
— О, Исиока, ты так думаешь?.. Ты порядком вырос, но все равно ничего пока не понимаешь.
— Наверное, это так, но писать я буду. Я так решил, и сделаю это, несмотря ни на какое давление с твоей стороны, — уверенно заявил я.
Я никогда не понимал, что думает Митараи. И сейчас не понимал его настроения, но, по крайней мере, понял, почему он не склонен ехать в Америку.
— Дело расследовано. Больше никаких проблем не возникнет, — сказал он.
На следующий день утром позвонила Леона. Это был день рождения Митараи, и в коридоре образовалась горка из писем от его поклонниц. Было ясно, что и Леона звонит его поздравить.
По телефону он дал такой же расплывчатый ответ, что и мне, но, как это всегда бывает в его день рождения, мы с Митараи пошли в английский бар, выпили шампанского, съели торт, испеченный его поклонницами, и, в конце концов, на следующий день сели в самолет, направляющийся в Америку. Мы летели в такую даль не ради нового необыкновенного расследования, а просто чтобы посмотреть новый фильм Леоны Мацудзаки. Ничего удивительного, что нерадостное выражение не покидало лица Митараи, который считал, что побудительным мотивом любого его действия должен быть прежде всего творческий интерес.
 Голливуд, Америка — 16 
Из аэропорта Лос-Анджелеса мы, сев в присланный Леоной темно-коричневый лимузин, поспешили в кинокомпанию «Парамаунт» на Мелроуз-авеню в Голливуде.
Мы считали, что знакомы с Леоной близко, как соседи по лестничной площадке, и предполагали, что она встретит нас если не в зале прилетов аэропорта, то, по крайней мере, в вестибюле «Парамаунта», который находится сразу за воротами Мелроуз-гейт у въезда на территорию кинокомпании. Но Леона, популярная в Америке еще больше, чем в Японии, не могла здесь позволить себе такого простого поведения. Так что в этот день, 29 ноября, мы смогли увидеться с ней только после многократных проверок охраны в приемной в глубине здания кинокомпании.