Заложница в академии (СИ)

— Тогда не придётся таскать тарелки из комнаты в комнату!
— И одна гостиная…
— Меньше уборки.
— И никаких горничных, их никогда тут не было!
— Не придётся искать деньги, чтобы им платить.
— И давно не чинили крышу, наверняка за то время, что мы провели в Аркаиме в ней завелись птицы.
— Ну ты же Сирена, разберёшься с ними.
— Это расизм! А ещё тут запущенный сад.
— Ты забыла, кто я? Может я больше не сильнейший маг, но зато отличный садовник! Наследник Хейза станет твоим личным садовником. Рада?
— Всегда мечтала… 
Я смеюсь и тяну Рейва за собой в дом.
Мы с ним будто стали не просто свободны, а очистились вдобавок. Мне не грустно, я оставила всю тоску в каюте корабля мистера Терана, вместе со слезами, которые меня, кажется, совсем иссушили. А ещё я не испытываю ни страха, ни напряжения, ни неловкости.
Странно, но именно отец Бели уверил меня, что всё будет хорошо.
Мы взошли на корабль со страхом, что проведём сутки бок о бок с ужасным человеком, а он оказался добряком, находящимся под каблуком у жены. Выделил нам каюту, накормил и напоил. И я вдруг поверила, что достойные люди есть даже в Траминере, и, быть может, это хороший знак, что новая жизнь станет совсем другой. 
Стоило оставить яхту “Анча”, как я почувствовала конец всему прошлому. Причём совершенно для нас безнаказанный. 
Следующие дни в новом доме мы тратим на уборку, наслаждаемся этим, и мне трудно поверить в происходящее. Вот Рейв Хейз, тот самый, что морщился при виде меня и гнался за мной по берегу, обрывает древние шёлковые обои, а потом заявляет, что стены нужно будет покрасить. И мы с ним вместе рассуждаем о том, в какой цвет.
Мы очищаем старые кладовки, моем окна, снимаем шторы и вытаскиваем на улицу ковры. Избавляемся от диванов, тумбочек и почерневших кастрюль. Когда руки доходят до лаборатории отца, я замираю на пороге.
— Я сама, ладно?
Рейв кивает, уходит в сад.
Мы встречаемся только к ночи, и я замираю на террасе, выходящей в задний дворик. Там всё теперь чисто, ровно подстрижен газон, высажены идеальные кусты с крупными цветами, в которых я узнаю белые и розовые пионы. А ещё старая беседка, где никто никогда не сидел, очищена и украшена светляками, Траминерцы знают толк в этой магии. 
Двор никогда не выглядел так уютно. Когда я была маленькой, он представлял собой настоящую опасность для ребёнка, потому что всюду были высохшие колючие розовые кусты и заросли крапивы, а ещё эта беседка с прогнившим полом не внушала доверие. 
Сейчас там всё накрыто к ужину.
— Ты готовил?
— Ну… это не что-то особенное, скажу сразу, но я старался.
На столе большой кофейник и тарелка с гренками.
— Там что, сыр?
— Да, там сыр и чеснок, если это не вкусно, то прости, но я ничего больше не умею.
Он отодвигает стул, и я блаженно вгрызаюсь в гренки с сыром. Это очень вкусно, невероятно! 
— Ты справилась с лабораторией?
— Да, — киваю. — Теперь мы можем там работать, если захотим.
— Чем займёмся?
— Не знаю… ну, мы оба не получили дипломы… 
— Я мог бы попытаться закончить обучение в местном ВУЗе?
— Да, думаю, что можно это устроить. А я, пожалуй, не хочу.
— Чем займешься?
— Знаешь, как-то Энграм Хардин пошутил, что мне “к зверью”, не буду с ним спорить. Хочу стать ветеринаром! Людей мне на всю жизнь хватило, планирую иметь дело с животными. Справлюсь?
— Справишься. А я попытаюсь удержаться от расистских шуточек на этот счёт. Справлюсь?
— Не думаю, — я смеюсь и снова кусаю божественную гренку. 
Мы продолжаем чинить дом и тратим на это все сбережения, что хранятся в сейфе. Это кажется мне чем-то логичным, поскольку отец никогда не берёг и не считал деньги, он даже не знал, есть ли они у него. Рейв хмурится и всякий раз записывает сколько было потрачено, чтобы со временем возместить, но мне и правда это безразлично. Мы будто продолжаем традиции хозяина этого дома. 
Через неделю Рейв получает письмо от матери, она половину страницы его ругает, а вторую половину хвалит. А ещё в конверте Рейв обнаруживает то, что она назвала одной шестой наследства, но на самом деле это огромные деньги, и я останавливаю его за секунду до того, как золотые клереты оказываются в Жемчужном море.
 
— Что? Я сам заработаю деньги, — рычит он.
Письмо его расстроило, я и сама это вижу.
— Не надо… она же хотела помочь. Если оставим их, то ты сможешь доучиться, как мы и обсуждали… 
— Но Брайт.
— Сочти меня мелочной сучкой, которая с тобой только ради этих денег, возьми себя в руки и положи их в сейф. Нам нужно что-то есть, а твои божественные гренки мне уже надоели! И я хочу вина, купи мне вина, наследник Хейзов!
Он ломается, но послушно оставляет клереты, на которые даже не смотрит, и мы их так и не тратим.
Я называю это вкладом в будущее.
Через две недели курс клерета рушится вместе с самим Траминером и монеты превращаются в простые жестянки, а Рейв от этой новости просто светится.
Он спускается на берег, находит там каких-то мальчишек-семилеток, выдаёт им по монете, и они соревнуются, кто дальше кинет. 
Вечером мы ждём сообщений от друзей, потому что в Дорн очень долго доходят новости, местных не особенно интересует чья-то жизнь.
Письмо от Лю приходит одновременно с письмом от Блауэра.
“Дети Ордена разделились на тех, кто выпил противоядие, и тех, кто собрался пить яд до конца жизни. 
Фандер не с нами. Дорн стал одной из стран, согласившихся принять к себе детей-траминерцев, которые выпили противоядие. Кстати, глаза Листана оказались совсем чёрными, а у Блауэра они ярко-голубые, жаль, что он всё-таки хоть немного маг земли, и эта магия задавила ту, что окрасила его глаза. Мы уже третий день спорим, кто его предки — экимцы или пинорцы. Я уверена, что экимцы! 
Мои родители вроде бы собрались бежать из Траминера, как и родители Нимеи. Мелона и Овада уехали на прошлой неделе, у них по крайней мере есть родственники в Илунге, а нам некуда пока деться. 
Якоб спорит с отцом каждый день и возвращается совсем убитый… бедняжка. А вот родители Листана встали на сторону Иных Детей, так теперь называют тех, кто добровольно выпил лекарство. 
Вообще, Рейв был прав. Теран развязала войну. Она выпила лекарство, её глаза стали совсем как у меня, она лишилась сил и пошла рассказывать всем направо и налево, что она излечилась. К вечеру её прижучили свои же, сказали, что она обманщица, и её семья не чистокровная. Тут же нашли её бабку, которая была экимкой, и Теран рыдала прилюдно, что это ложь. В итоге, она бросилась в драку со своей подружкой, та её легко победила, и обе загремели — Бели в больничную палату, а Айрен Ито в участок. Можешь себе представить, но декан не стал защищать ни одну, ни другую, зато слухи поползли. А Листан и Якоб выпили противоядие и смело вышли на улицу, и всем и каждому пояснили, что, мол, да, Бели Теран на самом деле не чистокровная, как и они сами. 
Блауэру устроили скандал, но он сказал, что отец не дурак, он просто не хотел, чтобы сын с этим всем связался. А Прето пришли и сказали, что вообще-то так и есть. Оказалось, что его мать из Бревалана, представь! Просто отец боялся, что им не дадут быть вместе и маскировал её всю жизнь… Романтично же! 
Энграм расплевался с семьёй и очень от этого страдает. Он оказался таким ранимым, я в шоке. Кажется, его утешает Марион Порт, которая решила забить на Теран и тоже выпила противоядие. Шеннен уехала из страны, даже приходила к нам, чтобы попрощаться.
Я говорила? Лис и Якоб переехали в Р-1, девчонки визжали от восторга, освободили им комнату, теперь у нас один из очагов сопротивления.
В общем, жизнь тут кипит, но вас двоих все ненавидят и ищут.
Жди новостей! С любовью, Лю!”
— Что у тебя? — интересуется Рейв, отложив письмо от Якоба.
— Лю называет Блауэра и Прето “Лис и Якоб”. Мне кажется, что это неспроста.