Заложница в академии (СИ)

— Но маги воды… из Пино. Это погибшее государство…
— Да. И единственная живая Пинорка — Эмма Гриджо даровала Траминеру магию воды. Стали рождаться голубоглазые дети, а в Траминер потянулись другие расы. Тут годами не тратили ни на что магию! Земля ею полнилась, любому ступившему на неё было в сто раз легче колдовать. Тут было много работы. Представь: маги земли не умели ни-че-го! Ни зелий, ни артефактов толковых, ни заклинаний, ни магических наук. Всё из прошлого века, всё в упадке. Экимцы, Фольетинцы, Аркаимцы — они были необходимы отсталому Траминеру, потому что ему не хватало знаний. А им была нужна работа. Стали открываться аптеки, современные артефакторские лавки. Появились гувернантки-илунженки, которые учили детей колдовству с пелёнок. Это стало даже модным.
Открылись ВУЗы, первый полимагический университет имени Марлы Католины Нуар, потом Академия Весны Доротеи, и ещё с десяток подобных. И всё это — не Траминерцы. Другие маги прижились. Стало появляться много смешанных браков. Истинных, чистокровных магов земли становилось всё меньше. Они всегда были очень… слабы. Это самая мирная и самая слабая магия.
— Не сказала бы, — усмехается Брайт и закатывает глаза, а Рейв строго на неё смотрит.
— Не поверишь, но это так. Считается, что земля — самая миролюбивая стихия.
— Что же тогда с вами со всеми стряслось? — ехидничает Брайт. — Вас всех в детстве уронили в чан с зельем бешенства?
— Мы заболели, — просто отвечает Рейв. — Есть дурацкий слух, что это как-то связано с тем, что наши родители творили тёмную магию, желая… вернуть траминерцам власть или вроде того, но я не верю в это. Кто-то считает, что виной всему смешанные браки, чужая магия в нас намешалась и стала убивать, но делать при этом сильнее. В это верю больше, но правда такова, что наше поколение практически полностью больно, и мы живём только благодаря этому, — он шарит в кармане штанов и достаёт оттуда чёрный кожаный футляр. Открывает. Там десяток флаконов.
Брайт тянет руку и касается пузырьков, качая головой.
— То, что ты забыл тогда принять.
— Да. Каждый день чуть ли не с самого рождения я должен это пить, — он жмёт плечами. — Если пропущу — страшная боль, потом, вероятно, смерть. По крайней мере так говорят, но никто не проверял. Теория о том, что смешение кровей сделало это с нами была очень красивой. Пока в пяти, условно-чистых семьях, Хейзов, Хардинов, Прето, Бланов и Блауэров не родились такие же больные, как и у остальных, дети… тогда был создан Орден Пяти. Это были и есть, самые влиятельные семьи Траминера. И последние двадцать лет они искали способ излечить нас. 
— А потом…
— Очистить Траминер от чужеродной магии. 
— Почему ты мне всё это рассказываешь? — спрашивает Брайт, поджав губы. — Как это…
Она отворачивается, но Рейв ловит её за подбородок и качает головой, будто умоляя не делать так больше. Потом отдёргивает руку и снова она ложится на колено Брайт.
— Мой отец собирается стать во главе Траминера. Его Орден станет основой нового мира. Мы, Дети Пяти и приближённые к ним, должны… выполнять определённую миссию. Готовить себе место в новой пищевой цепочке.
— Охота?
— Охота в том числе. Комендантский час в Бовале* — своеобразный… подарок нам, чтобы унизить Иных ещё больше. Чтобы они все, включая молодое поколение, знали своё место. Будущее — за нами. 
— Но я…
— Не возмущайся, — он качает головой. В его голосе нет жестокости и убеждённости. Брайт бы назвала это, разве что, горечью и потому совсем не чувствует себя ущемлённой или испуганной.
— Это как доказать, что власть — это сила. Что сила — это Истинные. Понимаешь? Просто жалкая попытка решить проблему жестокостью.
Она кивает. 
— Когда твой отец придумает лекарство для нас… моего отца уже ничего не удержит. И будет война. Все, кто страдал от Детей Ордена, первыми сбегут, опасаясь ещё более тяжкой участи. Их родители последуют за ними, если останутся в живых. Это гениальная идея Ордена — действовать через детей — это куда проще, чем терроризировать родителей. Никакой родитель не бросит своего ребёнка, — голос едва не надламывается, а Брайт еле держит себя в руках, чтобы не потянуться к Рейву и не обнять его. 
 
— Вы… убиваете?
— А ты слышала хоть об одном убийстве?
— Нет… 
— Нет, как правило — нет. Специально — нет. При мне такого не было. Что делает сам Орден я не знаю наверняка, но нам такой задачи не ставили.
— А я думала тогда, что ты меня… — она хлопает в ладоши, намекая на убийство, и Рейв смеётся.
Так искренне и громко, что Брайт тоже начинает смеяться и сама не замечает, как её пальцы оказываются запутаными в его волосах, потому что он утыкается лбом в её колени.
А потом медленно поднимает голову и переводит дух, но теперь его руки лежат на её бёдрах.
Пальцы горячие, Брайт это нравится слишком сильно, чтобы заставить его прекратить.
— Почему ты тут?
— Самое интересное, — кивает он. — Как ты думаешь… Что станет с тобой, когда будет готово лекарство?
— Я… надеюсь уйти? — в груди начинает жечь. Брайт боится услышать правду, потому что подозревает, что она ей не понравится.
Рейв медленно кивает, а губы изгибаются в горькой усмешке.
— Я так не думаю, — шепчет он.
Кожа Брайт покрывается мурашками, и Рейв невольно смотрит на её бёдра, чуть проводит по ним руками, и вдруг хочет вцепиться в её ноги, прижаться к ним.
А ещё представляет Брайт мёртвой, лежащей на холодной земле, ледяной, бледной, с синими губами. Коченеющей.
— Что с тобой? — шепчет она, касаясь его лба, висков, скул кончиками пальцем. Брайт вконец смелеет и даже не задумывается, прежде чем коснуться Рейва.
— Что?
— Тебя что-то испугало… Такая жуть, что это?
Он качает головой и опять утыкается лбом в её колени, к собственному удовольствию чувствуя, как её это волнует. Даже усмехается. 
И она ощущает, что волнует его, и губы тоже изгибаются в улыбке. Чары Фиама сводят этих двоих с ума, открывая все карты.
— Твой отец найдёт лекарство и, в лучшем случае, его отпустят. Тогда, возможно, ты могла бы уйти. Если бы мы не были связаны, — он смотрит ей в глаза, так внимательно, будто ищет ответы. — Брайт. Если мы не отвяжемся друг от друга, — говорит медленно, осторожно сжав её бедро. — То нам не поздоровится. Победит мой отец — и тебя убьют. Победят Иные — убьют меня. Хотя в сущности это равнозначно.
В его взгляде на секунду появляется холодная решимость, грозящая разрушить установленный между ними нежный мир.
— Отец ждёт, что меня накажут мои же люди. Дети Ордена. Они увидят это, — он трясёт браслетами, — и поймут, что я оступился. Просто так браслеты не одевают, причина должна быть серьёзной. Отец ждёт, что они “вправят мне мозги”, и тебя в моей жизни больше не станет. Что я одумаюсь и избавлюсь от этой связи потому что она ему поперёк горла.
— Но ты…
— Я — часть Ордена. И выбора у меня нет.
— Но мы…
— Нет “нас”. 
— Но если…
— Нет. Мы должны от этого избавиться и не дать… — он кривится, потому что должен произнести правду, которая жжёт горло, как кислота. — Этому зайти слишком далеко. 
— Как? — закономерно спрашивает Брайт.
Они больше ничего не говорят какое-то время и тонут в этом молчании, глядя друг другу в глаза. Брайт чувствует касания горячих пальцев к коже, Рейв чувствует её мурашки и внутренне ликует. Эмоции перекликаются, смешавшись так, что невозможно разобрать где чьи. 
Рейв чуть наклоняется, так что губы касаются колена Брайт. Совершенно непотребно и абсолютно возмутительно, но она жмурится, запрокинув голову, и болезненно выдыхает. 
Он всё усугубляет. Сам! К чему эта болтовня про то, что нужно держаться подальше если сейчас его губы так чертовски медленно касаются её кожи.
— Ты ненавидишь меня, — ему не нужно спрашивать, он знает, что она подтвердит, но всё равно заполняет пустоту этим вопросом.
Она ощущает вибрацию его голоса на своём колене и жмурится, не в силах открыть глаза. Его слова проникают под кожу, мурашат её и по венам скользят внутрь, в живот, где сгорают в пекле.