Развод. Не жди прощения (СИ)

— Ви? — на всю прихожую раздается голос Тимура. Не злой, скорее обеспокоенный. — Ви, ты слышишь? Не молчи, любимая…
У меня сердце обливается кровью от его страдальческой интонации. Раскаялся, волнуется за меня. Хочется закричать, что я тут, со мной все в порядке, и с Германом у меня ничего не было и не будет. Но мозгом я понимаю, что Тимур все лжет. Как бы он сейчас ни волновался, когда мы встретимся, он меня по стенке размажет за предательство, было оно или нет.
Пантомимой показываю Герману, что хочу ответить, но он не передает мне телефон. Держит так, что из его лап гаджет я могу только вырвать. Бред — ну не буду же я с ним бороться?!
— Тимур, привет, — произносит Герман в микрофон. — Виктория в душе, сейчас подойдет.
Меня словно ледяной водой окатывает. Зачем он меня закапывает? Знает ведь прекрасно, как на такое отреагирует Тимур. Похоже, Герман нарочно делает все, чтобы мой брак неминуемо распался.
— Это Тимур, милая, — рокотливо произносит он, указывая мне на телефон, мол, говори. — Хочет тебя услышать.
У меня внутри все сжимается. Я, похоже, сейчас услышу много неласковых слов.
  
8. (Герман)
 
Виктория неуверенно тянет руки к гаджету, а я поднимаю его над головой. Пусть вслух говорит. Она качает головой и взглядом показывает свое несогласие. Поднимается на цыпочки, опираясь о мою грудь рукой, пытается выхватить телефон. Такая милая, точно собачонка, встающая на задние лапки по команде «служить». Стоит одарить ее суровым взглядом, прекращает попытки. Сдается. 
— Тимур? — произносит подрагивающим голосом, косясь на гаджет. 
Странно, я думал, она ему сразу выложит, что он на громкой связи. Что же, все интереснее и интереснее!
— Ви, скажи честно, у тебя с ним что-то было? — голос Тимура уже не такой слащавый, как во время первой реплики. 
Виктория вздыхает. Хех, что бы она сейчас ни сказала, это уже неважно. Я сделал все, чтобы ее индюк-муж счел, что я ее трахнул. 
— Честно? Ничего не было, — выговаривает она обреченно. — Но ты же не поверишь.
Умная девочка, говорю же! Все уже сама поняла. 
— Не поверю, — огрызается Тимур. — Но если ты вернешься в течение часа, у тебя будет шанс на прощение. 
— Шанс на прощение? — шипит Виктория. Ей, похоже, уже плевать, что телефон у меня в руке. — Ты член в штанах удержать не можешь, и мне за что-то надо прощения выпрашивать?!
Направляюсь в кухню проверить, как там запекается мой лосось, все так же держа телефон чуть выше головы. 
— Мы с тобой это уже обсудили, Ви, — из динамика раздается трескучий голос Тимура. — Пока ты во Франции, мне нужен секс. Этого не изменить. У меня всегда будет любовница. Просто прими это. 
Во Франции? Так эта девчонка — и есть тот самый сборщик, который нашел для меня то, что не мог найти никто?! Едва не закашливаюсь от изумления. Рехнуться, как круто я зашел! Все карты в руки. Я чертов везунчик, мать его!
— Ты меня называл архивной крысой, Тимур, — сурово отвечает Виктория. — И совал свой отросток в ту блондинку! 
На другом конце повисает гнетущая пауза, а я открываю духовку и смотрю на приятно набравшие цвета стейки. Еще пара минут, и можно подавать на стол. 
— Ты и есть архивная крыса, Ви, — вдруг едко произносит Тимур. — Ты себя в зеркало видела, курица тупая? Патлы нечесанные. Про маникуюр ты даже не слышала, по ходу дела, — ощущение, что он там пальцы загибает. — Ходишь в непонятном тряпье от Зары и Оджи. Ты даже парфюмами не пользуешься, которые я подарил! А там не один аромат. С десяток ароматов! Ты — неблагодарная тварь, Ви. Я в тебя вкладывался, а ты… 
Закрываю микрофон, чтобы приглушить дальнейший поток ругательств. Виктория застыла на пороге кухни, уставившись стеклянным взглядом в одну точку. Столько оскорблений разом выдержит не каждая психика. И ее тонкая душевная организация, похоже, на такое не рассчитана. 
Заметив, что я приглушил звук, Виктория отмирает. Жестом указывает на стол, и я кладу телефон. Уверен, она не попытается завладеть гаджетом, сейчас она в такой запальчивости. что слабо соображает, что происходит. 
 
— Нет, Тимур, — Виктория нависает над гаджетом и диким взглядом окидывает кухню. Ни на чем не фокусируется. — Это ты неблагодарная тварь и озабоченный кобель. Изменник! У меня с Германом правда ничего не было, а теперь будь уверен, я это исправлю! Я к тебе не вернусь, и не жди прощения за свою измену!
Она отталкивается от стола и отходит к окну. Всматривается в ночное питерское небо. 
— Ты однажды вернешься, Ви, — рычит Тимур, — ты вернешься за документами. И знаешь, что тогда будет? Лучше тебе не знать, Ви, лучше не знать. Я верну тебе все страдания, которые ты мне причинила, и возвращать буду долго. С толком, с чувством, с расстановкой. Я тебя…
Пока Тимур не успел сказать, что убьет ее, отрубаю звонок. Хотя он наговорил и так достаточно, чтобы нанести серьезную эмоциональную травму. Виктория стоит у окна, обхватив себя руками. Шмыгает носом. Похоже, плачет. 
Подхожу и, встав у нее за спиной, ласково глажу ее по плечам. 
— Ужин готов, — наклонившись, шепчу на ухо. 
Она вздрагивает, но не оборачивается. Закусывает палец. 
— А можно… можно я не буду, госп… — снова это идиотское обращение! Но я не успеваю разозлиться, Виктория исправляется. — Герман, можно я не буду есть? Аппетит совсем пропал. 
Слова звучат слабо, безжизненно и так жалостливо, что мне невольно становится ее жаль. Муж, конечно, по ней проехался, как каток. Разворотил самооценку, оторвал клок самолюбия, подсадил комплексов и заодно напугал до одури. 
Запах этой девушки, не заглушенный никакими парфюмами, сводит меня с ума. Ловлю себя на мысли, что готов трахнуть ее прямо сию минуту, но она слишком разбита, чтобы это доставило мне наслаждение. Легкая подавленность приятна, но при такой, как сейчас, это будет похоже на изнасилование. Виктория точно не скажет мне «нет», но и отдаться с удовольствием не сможет. 
— Можешь не есть, — произношу твердо. Сейчас наилучший момент внушить ей подчинение. — Но сядешь со мной за стол. Примешь участие в ужине. 
Стискиваю пальцы на ее острых плечах, и она тут же сжимается. Мне того и надо. Хочу, чтобы моя Виктория воспринимала любые мои слова, как приказ. 
— Садись за стол, Виктория, — требовательно произношу ей на ухо и направляюсь к духовке.
Виктория исполняет мою волю почти автоматически. Веки чуть припухли, покраснели, и ее миловидное личико сейчас выглядит хуже, чем могло бы. 
Ставлю на стол тарелки со стейками, приправленными салатом, достаю приборы, усаживаюсь напротив Виктории.
— Прекрати по нему реветь, выглядишь отвратительно,— произношу с нажимом. — Сейчас ты моя. Я хочу, чтобы ты блистала и привлекала взгляды, как товар на витрине. Некондит туда не поставят. Поняла?
  
9.
 
Я даже не знаю, почему реву. Нервы сдали, наверное.
Осознавать, что любимый человек тебе изменил — больно, но стократ больнее слышать, что тебе предпочли другую, потому что ты не котируешься. Ты — второй сорт. Тимур наговорил откровенных гадостей, а Герман ему вторит. Некондит. Витрина. Я — его. Да уж, наверное, его. Идти мне некуда, если я хочу жить.
Слова Германа бьют даже больнее пощечин, на которые Тимур никогда не скупился. Я верю всему, что он сказал. Если я вернусь, он действительно может меня убить. И самое ужасное, ему за это ничего не будет. Он может от меня хоть неделями по кусочку отрезать, пока я не умру от потери крови, у него такие покровители, что никакого следствия даже не будет. Была какая-то Виктория Воронова и не стало Виктории Вороновой. Куда делась? Никто не знает. И всем плевать.
Хотя с большей вероятностью Тимур посадит меня под домашний арест. Пока можно работать из дома, я буду сидеть в квартире взаперти. А для поездок во Францию он запросто выделит мне амбала-телохранителя, который будет скорее следить, чтобы то самое тело никуда не слиняло. Тимуру я нужнее живой, чем мертвой. А вот на мои желания и чувства ему плевать с высокой колокольни.