Подглядывающая (СИ)

Деньги я оставила в условленном месте. Человек-который-не-спит подтвердил, что сумма получена.
В жизни нет ничего невозможно – теперь я знала это наверняка.
Расклад был таков. Когда Эй придет ко мне в кафе, я подам знак – уроню со стола вилку – и тем самым обозначу Эя. После нашей встречи в укромном месте его встретят нужные люди.
Я сказала, что хочу получить максимум эффекта за те деньги, которые заплатила, – что бы это ни значило. «Делайте, что хотите. Только в конце – передайте ему привет от Эммы».
Эю должно быть так же больно, как и мне.
Хотела ли я остановиться? Сотни раз. Меня злил этот крохотный огонек, который постоянно вспыхивал в моей голове: что будет, когда Эй искупит свою вину передо мной? Станет ли мне спокойнее? Смогу ли я жить, как прежде? Но некоторые короткие, бережно хранимые воспоминания, возвращали меня в реальность.
…Я открываю дверь, а за Сережиным букетом чайных роз – лицо Эя.
…Эй кладет руку в перчатке на мое плечо: «Эм и Эй. Мы как Бонни и Клайд. Мы – команда!»
…Мое измученное лицо на огромном фото. «У нее что – оргазм?»
…Мы танцуем с Сережей в комнате для чтения. Он зарывается носом в мои волосы, прижимает меня к себе еще крепче и шепчет на ушко: «С Новым годом, Эмма!»
...Я в машине. Дождь заливает окна. Мокрые манжеты. Мокрая майка на спине.
У меня этих воспоминай столько, что хватит на несколько жизней.
Так что, я не передумала.
Жажда мести только крепла во мне. Она становилась все холоднее и тверже – закалялась, как металлический прут. Если раньше меня штормило – слезы, внутренний холод, – то со временем месть стала похожа на жизненный план, четкий и продуманный. У меня была цель. Я знала что, где и в какое время произойдет.
Каждый день – деньги в копилку для осуществления моего плана и новый пост с номером в сети.
Я чувствовала – Эй следит за моими постами. Ни единого сообщения – но мы общались с ним – вот так, не говоря ни слова. Каждый хранил свою тайну: Эй – что читает мои записи, я – что пишу их только для него.
Но все заканчивается.
И мое ожидание – тоже.
Вечером первого января я села в автобус.
Ночной переезд.
Бессонница.
Родной город.
Я привожу себя в порядок в туалете привокзальной забегаловки.
Отрезаю ценник от шерстяного платья. Заставляю свое отражение улыбнуться.
Тоник, увлажняющий крем, тональный крем, пудра, румяна. Щеточка для бровей, карандаш, гель для фиксации. Тени, карандаш черный, карандаш светло-розовый.
И снова самое сложное – накрасить ресницы тушью.
Помада.
Расческа.
Новые сапоги. Новая куртка. Новый шарф. Новые перчатки.
До бизнес-центра я добираюсь на такси.
Интересно, Эй уже здесь?
Не чувствую его взгляда.
Сажусь спиной к выходу. Я сосредоточена на происходящем у двери и не сразу обращаю внимание, что за окном. А за окном – сахарная зима. Машины с белыми спинами оставляют на дороге ржавые полоски.
Заказываю кофе и кусок пирога. Мне сейчас не до еды, но нужна десертная вилка.
Эя нет.
И Кости тоже нет. На ступенях его подъезда – ни одного следа.
Кофе остыл.
Совсем чуть-чуть, но мне становится тревожно.
А вдруг не получится?
Вдруг я просчиталась?..
Я чувствую на себе взгляд Эя – будто он поскреб мне ногтем между лопатками – и только потом замечаю его отражение на затемненном стекле.
Заставляю себя сконцентрироваться на Костином подъезде, но боковое зрение хищно следит, как Эй замирает у двери. Затем, не спеша, снимает куртку и вешает ее на крючок. Делает шаг ко мне – и вплетается в мою историю.
Историю, которую пишу я сама.
Эй приближается медленно, будто крадется. Все посторонние звуки приглушаются. Кажется, я слышу, как поскрипывают его ботинки при каждом шаге. Под локтем у него зажата то ли коробка, то ли стопка бумаг.
В последние секунды я не выдерживаю – и встречаюсь с ним взглядом в отражении стекла. Меня прошибает коротким и мощным зарядом сожаления, грусти, ярости и злорадства.
Эй бросает кипу документов на стол: просто разжимает руки – и стопка папок падает с таким громким хлопком, что на нас оборачиваются посетители.
 
Эй садится на стул напротив меня. Складывает ладони на столе.
Чуть подается вперед.
Его взгляд пронзительный и колкий, но в нем тоже запрятано что-то, похожее на сожаление. Или мне кажется.
Эй тщательно выбрит.
Полоска на виске.
Рукава джемпера чуть подтянуты.
Я помню его руки…
– Здравствуй. Эм.
Перевожу взгляд на его глаза.
– Ккак ты нашел меня?
Сжимаю в кулаке вилку.
Сейчас…
Нет, вот сейчас...
Смотрю на Эя, а представляю, как разжимаются мои пальцы, как вилка падает на плитку. Я словно слышу звон удара, он отстает от картинки на доли секунды.
Ни капли сожаления.
Только сердце вот-вот прорвет грудную клетку.
– День номер ноль, Эм. Когда-то ты рассказала мне, что каждый год второго января ты ждешь своего принца в кафе на втором этаже бизнес-центра. Во всем городе только в двух бизнес-центрах есть кафе на втором этаже. И только в одном – окна кафе выходят на жилом дом…
Я это знаю, Эй. Я же должна была убедиться, что ты придешь именно сюда.
И вот ты здесь. Единственный раз, когда все получилось, как хочу я.
Единственный – и последний.
Потому что, после того, как ты выйдешь из этого кафе, долгов у тебя передо мной не останется.
– …Если честно, я надеялся, что ты не придешь. Не потому, что не хотел тебя увидеть – очень хотел. Но предпочел бы потратить еще время на поиски, чем узнать, что день номер ноль до сих пор важен для тебя...
А я ждала тебя, Эй. Ждала, когда ты придешь ко мне, такой расслабленный, довольный, – ведь ты сам так хитро придумал, как меня найти! И от меня ты не ждешь подвоха – какая женщина способна ждать шанс, чтобы отомстить, целых девять месяцев? Только та, у которой разбито сердце.
– У меня к тебе важный разговор, Эм. Очень нужно, чтобы ты поняла: у тебя не было выбора, – Эй откидывается на спинку стула с таким видом, будто только что поставил мат своему сопернику.
Сейчас, наверное, я должна оценить всю красоту шахматной партии. Но я понятия не имею, о чем говорит Эй.
– У тебя не было выбора – ни разу с тех пор, как мы встретились, – его голос звучит спокойно, но словно что-то предвещает. Будто в каждом слове – подтекст. Я невольно вслушиваюсь в его слова. – Никаких судьбоносных перекрестков и поворотов, Эм. Только лабиринт с единственным выходом. Так что, ты ни в чем не виновата.
Этой тирадой Эй отвлек меня даже от мыслей о вилке.
Я по-прежнему не понимаю, к чему он клонит.
– Ты считаешь, что нападение бродячих собак заставило тебя набрать мой номер – и тем самым продолжить общение со мной? Это не так, Эм. Не было бы истории с собаками, я нашел бы десятки других способов, чтобы заставить тебя позвонить мне.
Эй говорит, а его взгляд договаривает: ну же, Эм, давай, соображай! Но пока я нащупываю только нелепую, невозможную мысль, на которую и внимания обращать не стоит.
– А, может, ты думаешь, что могла бы сорвать выставку, уничтожив карты памяти, которые выкрала из моего дома? Так у меня были копии, Эм. Ты должна была увидеть эти фото – и очень сильно на меня разозлиться. Я даже комнату запер именно ту, где дверь – со стеклянной вставкой, – чтобы ты меньше возилась с замком.
Наверное, что-то исходит от Эя упрямое, зловещее, темное, потому что официантка замирает у барной стойки вместо того, чтобы принять у него заказ. Она подходит к нам только, когда я встречаюсь с ней взглядом. Мне очень нужна пауза. Просто пара минут, чтобы придти в себя.
Я открываю рот, чтобы заказать еще кофе, но Эй отсылает девушку нетерпеливым жестом. Она тотчас же исчезает.
 
– Ты делала то, что нужно было мне, – просто с большей или меньшей эффективностью. У меня всегда был план Б. Зачастую, и В, и Г, – он давит на меня тоном голоса, взглядом – но я не верю Эю. Никогда не верила. – Если бы ты не связалась с телерепортерами, я бы написал письмо от твоего имени – и правда об авторстве фото все равно бы всплыла. Но, согласись, эффект был бы совершенно не тот, – Эй мельком обводит взглядом окружающих, склоняется над столом и продолжает на полтона тише: – Но я постарался разозлить тебя достаточно сильно, чтобы ты действовала самостоятельно. Ведь исповедь молодой красивой модели – уязвленной, доведенной до отчаяния – совсем другое дело. Ты была невероятно убедительна! Ты так драматично рассказывала с экрана о том, какой я негодяй, что я и сам себя почти возненавидел.