Враг мой – муж мой (СИ)

Медведь его раздери, что это вчера было?!
В бездну!
В его планы не входили ни нежность, ни ласки, ни чувства в принципе.
Секс с принцессой тоже.
И можно было бы оправдаться плохим состоянием: слабость плоти вела к слабости духа. Из-за серьёзной раны железная воля ослабела. Нашлись бы и прочие оправдания слабаков. Но Эйдэрд привык судить прямо и жёстко и себя и других. Он никогда раньше себя не оправдывал, не будет начинать и теперь.
Медведь допустил, чтобы эмоции проникли в кровь, чтобы чувства, пусть и на короткое время, одержали вверх над разумом. Он позволил себе стать неопытным юнцом, чьими поступками руководит голос тела, а не воли. Но больше этого не повторится.
– Ищи себе другой объект для привязанности, – приказал он сердцу.
Не Леолию.
В какой момент она перестала быть для него пешкой в его планах и превратилась в нечто большее?
Эйдэрд остановился, глубоко вдыхая свежий утренний воздух, полный туманами и росой. Проанализировал, препарировал свое сердце, рассматривая его тайные струны холодным взглядом палача.
Пожалуй, это началось с того утра, когда девчонка заявилась к нему в особняк, чтобы заключить сделку. Очень глупый поступок. Даже с учётом, что она не знала о его плане. Безумно. Но смело. И эта решительность и отчаянная смелость кроме раздражения вызвали в нём… Да, сочувствие, симпатию и даже…
Эйдэрд хмыкнул, увидев затаившуюся нежность.
Герцог терпеть не мог глупцов. Его мало что бесило так, как людская беспомощность. Но принцесса не была ни дурой, ни беспомощной девочкой. Неопытной, наивной, но не дурочкой.
Зайти в берлогу к медведю, встать перед ним и предложить союз…
Да уж.
Придавленная железным сапогом разума, нежность вновь зашевелилась в каком-то потаённом уголке сердца.
Пожалуй, именно эта смесь невинности, решительной смелости и… обречённости – вот, что цепляло его странные, сильные чувства. Это притягивало его к Леолии.
– Ваша светлость? – потрясённый бородатый слуга смотрел на него широко раскрытыми глазами.
Оно и понятно: герцоги не рубят дрова. Плевать. Пусть привыкают к его капризам.
Эйдэрд бросил колун, и тот вонзился в последний, оставшийся целым чурбан. Кажется, липа. Царственно кивнул слуге. Затем герцог прошёл к колодцу, поднял ведро ледяной воды и опрокинул его на себя, смывая пот. Ничто так не освежает мозги, как тяжёлый физический труд.
Хвала Юдарду за открытые миру медвежьи камни!
Без магической силы амулета, его потомок сейчас валялся бы в горячечном бреду на ковре у постели своей супруги, и грезил бы о её нежных, горячих, полураскрытых губах, не владея ни собственной волей ни разумом, ни контролем над телом. Мечтал бы о замутнённом взгляде медовых глаз. О мягких на ощупь, шоколадных волосах…
«Стоп!» – зарычал мысленно, ощущая, как от паха поднимается жар. Никаких воспоминаний! Никаких мыслей, образов! Принцесса – обычная пешка в шахматной партии, которую он разыгрывает. Отныне Эйдэрд даже мысленно не станет называть её по имени. Теперь, когда он исследовал себя и понимает процессы, произошедшие в сердце, он сможет вырвать зарождающиеся чувства, как бурьян. И рука не дрогнет.
Накинув рубашку, которую предварительно заботливо повесил на ветку рябины, Эйдэрд отправился во дворец. Брак с Ле… принцессой дал герцогу возможность ночевать в королевском дворце, что, безусловно, было важной частью плана. Но как же его раздражало это пафосное чужое здание, с бесконечными коридорами и бесчисленными украшениями, картинами, статуями, побрякушками! В Берлоге не было ничего лишнего, ничего, чтобы не стоило усилий стереть с него пыль. И Эйдэрду нравилась её суровая лаконичность и простота.
– Эйд!
Герцог резко обернулся. На лестничной площадке, у скульптуры спящей богини стояла Алэйда. Алэйда, которая предпочитала открывать глаза, когда солнце уже достигло зенита. За год их отношений он ни разу не видел её пробуждения. Ко времени, когда любовница только начинала потягиваться во сне, Эйдэрд уже успевал решить массу неотложных дел. Однако герцог знал, что лицо его не выразило удивления. Он не стал утруждать себя бесполезным этикетом: интересоваться о её самочувствии, задавать какие-то вопросы и даже просто здороваться, а просто посмотрел в голубые глаза. Они выражали злость, ревность, смятение и… Торжество?
 
Гм. Интересно.
Алэйда, соблазнительно покачивая бёдрами, отчего пышная юбка заманчиво колыхалась, подошла к нему и взглянула на него своим отработанным невинным взглядом. Моргнула. Надула розовые губки.
– Эйд, а ты знаешь, где твоя жена сейчас?
В голосе прозвучало скрытое злорадство. Но за время их связи, Эйдэрд научился читать любовницу как книгу, написанную большими «детскими» буквами. Он не стал переспрашивать, или пожимать плечами, отдавая девушке всю инициативу диалога. Медведь любил ставить человека в затруднительное положение и наблюдать, как тот выберется из него.
Алэйда помолчала, явно рассчитывая на его реакцию, но, очевидно, не дождалась. Смешалась, не понимая, что делать дальше. Эйдэрд терпеливо ожидал.
– Эйд, я не сплетница, – собралась, наконец, с духом дочь Золотого герцога и скромно потупилась.
Эйдэрд удержался от того, чтобы хмыкнуть. Он по опыту знал, что когда человек заявляет что-то в стиле «я не вор», или «я не предатель», «я не трус», то дальше последует опровержение слов действиями.
«Мне плевать, чем сейчас занята принцесса», – подумал устало. Но приготовился слушать. У него было ещё порядка десяти минут, которые Эйдэрд мог подарить бывшей любовнице.
– Ты злишься на меня, – голос девушки дрогнул, – и я сама виновата в твоем пренебрежении. Я отдала тебе свою честь, и я знаю, что мужчины…
Так, понятно. Пожалуй, десять минут это слишком много. Потеряв интерес, герцог отвернулся и двинулся было дальше.
– Стой! – крикнула Алэйда, но герцог не привык менять решений или объяснять их. – Она с Лараном!
Ч-что?
Он остановился, не оборачиваясь. Алэйда заговорила быстро и сумбурно, забыв про актёрскую игру.
– Они с Лараном любовники. Нет, подожди! Я не лгу. После вашей брачной ночи, принцесса, едва поднявшись, велела заложить коней и направилась в особняк Серебряного герцога. Ты не знал, что Ларана приютил Иннис, да? И да, я слышала про ваш поединок. Видимо, страх за жизнь любовника заставил принцессу забыть о приличиях…
Он всё же обернулся к девушке, и та отшатнулась, бледнея под его мрачным взглядом.
– Замолчи, Алэйда, – тихо сказал Эйдэрд. – Ты унижаешь себя сплетнями. Это я попросил Леолию съездить к моему другу. Поединок ничего не меняет между нами. Мог бы и не объяснять тебе таких простых вещей, но не хочу, чтобы ты опозорила себя в глазах всего двора.
Алэйда сникла. Эйдэрд отвернулся и шагнул в прежнем направлении, а потом, будто что-то вспомнив, добавил, не оборачиваясь
– И да, ещё. Если ты до сих пор не взошла на эшафот, то лишь из-за моей благодарности за твои прежние услуги. Но моё терпение не безгранично.
– Эйд? Что ты…
– Не заставляй меня тратить слова. Если решишься на самоубийство в третий раз, то я не стану тебе мешать. Но раньше поразмышляй о том, что топор палача – милость для убийц простых людей. А вот те, кто покушаются на лицо королевской крови, караются совсем иначе.
– В чём ты меня подозреваешь?! – завопила Алэйда в бешенстве, но герцог уже не оборачивался и не замедлял шаг.
Девушка зарычала и швырнула первую попавшуюся вазу об стену.
– Будь ты проклят, Эйд! – прошипела она, дрожа от гнева. – Будь ты проклят!
И разрыдалась.
– Ваша светлость? – пролепетала служанка, поднимавшаяся по лестнице. – Вам помочь чем-нибудь?
Она подбежала к дочери герцога с глупой готовностью помочь и с беспокойством на не менее глупом лице. Алэйда обернулась и ударила в это круглое лицо наотмашь, а затем стала избивать мерзкую простолюдинку, вымещая на ней свою обиду. Девушка зажмурилась, не смея не только уклоняться от ударов, но даже заслонить лицо. И только когда румяная кожа покрылась кровоподтеками и глубокими царапинами, Алэйду отпустило.