Легенда о Вороне и Лотосе

Стоило запретить себе думать о том, какое наказание придется принять от Бай Сина, мне вспомнилось лицо генерала Лина и грязь, которую бросал в меня наместник Доу. Возможно, это было и к лучшему. Генерал не станет питать иллюзий, и Гао Фэнь не будет чувствовать вину перед ним. И все-таки вся эта грязь прилипла к моим рукам. Но я знала лишь одно: сколько бы грязи в меня ни кинули, они не коснутся моего сердца. Даже если эта грязь никогда не отмоется и будет вечно чернить мои одежды, сердце останется прежним. «Знай, те, кто видят лишь грязь, – слепы, а что взять со слепцов? Но помни, что, если есть слепые, есть и зрячие. Пока ты будешь хранить свое сердце незапятнанным, всегда найдутся те, кто сумеют разглядеть его». Моя наставница знала это как никто другой. Вот только мое сердце, было ли оно таким?
Скрип. Я подошла к решетке, но успела разглядеть только спину – кто-то вошел в камеру Чи Дяня.
– Прошу. – Спина поклонилась, Чи Дянь даже не взглянул.
Перед ним поставили поднос с вином и вновь отдали поклон. Я зря пыталась рассмотреть посетителя, это был обычный тюремщик. А вот Чи Дянь явно не был обычным заключенным, раз ему приносили сюда вино.
Служащий вышел и запер камеру.
– Кажется, кто-то все еще заботится о тебе, господин Чи.
Он посмотрел на меня и криво улыбнулся.
– Все еще скалишь зубы, Гао Фэнь? А ведь мы могли бы и не быть врагами. Ты первая вцепилась в меня.
– Да ну.
– Вцепилась своим взглядом, будто я непременно желаю зла.
– Ты и желал. Разве ты не пытался заманить Цзе Цзина, как только узнал, что это он привез меня в Хэши?
Смех.
– И ведь все-то ты знаешь. Тогда как же так вышло, что меня ты ненавидишь за нее, а Цзе Цзин ходит по земле и дышит свободно? Кажется, ты ведь даже зовешь его Наставником?
– Он не узнал ее, потому что она хотела этого. Если женщина захочет, кто с ней справится? А ты бросил ее здесь сам, а потом мучил своей любовью и ревностью.
Смех, он все еще смеялся. Я не смотрела. Только слышала, как наливает себе вина. Его смех наконец оборвался, и тишина закачалась каменным холодом.
– Не мож… – хрип. Я не сразу разобрала его. Когда я подбежала к решетке, Чи Дянь уже лежал на полу, схватившись за горло. Из его рта текла кровь. Он приподнялся и посмотрел на меня. Его вечная усмешка и боль. Кровь все вырывалась, пока он с глухим звуком не упал замертво.
Я звала, не знаю, почему начала кричать, призывая на помощь. Он был уже мертв. А я не могла перестать звать людей, будто из моей груди тоже вырывается кровь. Я кричала, пока они не пришли, пока не открыли камеру и не перевернули его. Мертв. Конечно мертв.
Горло схватил спазм. Я сидела на полу, прислонившись к стене. Холод льнул к рукам. Тот холод. Холод смерти.
«Пока ты будешь хранить свое сердце незапятнанным, всегда найдутся те, кто сумеют разглядеть его». Мое сердце, было ли оно все еще чистым, если руки уже впитали чужую кровь?
26
Кто-то разорвал темноту, и я устало открыла глаза.
Факел на стене с глухим шипением взял меня в круг. Я смотрела на дрожащий огонь, лишь бы не смотреть на тень, вошедшую в мою камеру. Тень тоже смотрела. На меня.
– Хорошо вам здесь спалось? – ледяной голос ударил по холодным стенам. Я больше не могла притворяться, что его здесь нет. Я подняла глаза.
– Кто?
– А как вы думаете, госпожа Гао?
Бай Син не знал пощады. Он смотрел на меня спокойно, безразлично, будто снова говорил: «Ты не можешь быть такой слабой».
– Не вы, слишком очевидно. Значит, У Баолин.
Глава Бай молчал.
– Либо его отец.
Дядя пытался спасти его, в конце концов, Чи Дянь наверняка был ему полезен. Значит, министр Ци. Убить оступившегося сына проще, чем смывать с себя грязь от связи с изменником. Сын выбирал смерть матери, отец выбирал смерть сына. Как когда-то дядя выбрал нашу смерть. Чья-то жизнь – чья-то смерть. Ничего не менялось.
 
– Вы все еще не желаете возвращаться в Учение?
Я подняла глаза. Сегодня он и правда был Главой Баем. Все те же белые одежды и твердая поступь.
– Как ваша рана? – прошептала я.
– Вы все еще не расплатились за нее.
– Знаю.
– Сидя здесь, как вы сделаете это?
Я смотрела на него, но так и не могла понять, сердится он или правда так безразличен.
– Кажется, вам и правда нравится здесь.
Он подошел ближе и чуть нахмурился.
– Вы ждете, когда я подам вам руку и помогу встать?
Он опять застал меня врасплох.
– Нет! – Я резко поднялась, все еще не понимая, чего он хочет.
– Тогда я должен взять вас за руку и вывести отсюда?
Он не сердился, он просто издевался.
– Я не могу уйти. Приговор, подписанный наместником, все еще в силе.
– Приговор? Вы о том приговоре, который я сжег еще до приезда генерала?
– Вы сожгли его?
– Должен был оставить на память?
Он все же сердился? Я не могла разобрать. Я напряженно всматривалась в его лицо, когда он вдруг протянул руку и коснулся моих волос. Я замерла, перестав дышать. Что он делал?
– Солома.
Я растерянно коснулась волос. Тюфяк, на котором я спала.
Вместо того чтобы поблагодарить Главу, я продолжала неподвижно стоять.
– Кажется, здесь вам и правда плохо спалось.
– Глава…
– Оправляйтесь домой и ждите моего приказа.
Он ушел, оставляя дверь открытой. Я была свободна. И он даже не вышвырнул меня из Учения.
Учение поможет исполнить вашу месть. Но с того момента ваша жизнь принадлежит мне. Кажется, так он сказал во Дворце Безмятежности. Моя жизнь принадлежала ему. Оставалось надеяться, что она понадобится ему не скоро.
27
Стражи беспрепятственно пропустили меня. Я и правда была свободна.
У ворот тюрьмы меня ждал Цзянь Фэн. Скрестив руки и чуть прищурив глаза, со своей неизменной равнодушной беспечностью.
– Госпожа Гао, как поживают тюремные крысы?
– Они были рады видеть меня вновь.
Он рассмеялся и махнул рукой в сторону рынка:
– Так отпразднуем твое счастливое избавление!
– Глава Бай приказал не спускать с меня глаз?
– Больно ты нужна Главе, я всего лишь приглашаю пропустить пару кувшинчиков вина.
– Всего пару?
Цзянь Фэн бросил на меня выразительный взгляд, и я рассмеялась.
– Я все еще должна тебе кувшин сливового.
– Всего один?
Я привела Цзянь Фэна в наш дом. Вечер медленно погружался в воду, оставляя золотые круги, и дышалось по-особенному легко.
– Подожди здесь.
Я оставила Цзянь Фэна во дворе и спустилась в погреб. Их осталось всего семь. Семь кувшинов, приготовленных наставницей. Я взяла три и осторожно поднялась.
Цзянь Фэн сидел на краю пристани и кидал камешки в воду. Слева от него лежал забытый Шуанцзин. Справа сидел, вертя головой, сяо Хуань.
– Фэнь-цзе! – Заметив меня, мальчик подскочил и понесся ко мне. – Они не разрешали прийти к тебе.
– Они?
– Мой господин и твой господин.
Я рассмеялась и потрепала его по голове.
– Эй, братец Фэн! – Я бросила Цзянь Фэну кувшин. Он даже не обернулся, но поймал его одной рукой. Цзянь Фэну хватило секунды, чтобы открыть кувшин и атаковать вино. Если он был так же быстр в битве, одолеть его было совсем непросто.
– Мы играем! – Сяо Хуань раскрыл ладошку и показал мне плоские камешки.
– Я выиграл! – Цзянь Фэн с довольной улыбкой обернулся.
– А вот и нет!
Сяо Хуань тут же примостился около него и принялся атаковать реку своими кругами.
Я присела рядом, но не стала открывать вино.
Их всего было девять, когда умерла наставница. Один кувшин я вылила у ее могилы, один выпила с Бай Сином в ту ночь. Их оставалось все меньше. И я знала, что это вино было для него. Когда я возвращалась в Отряд Лунного Серпа, всегда приносила несколько кувшинов Наставнику.