Бельканто на крови (СИ)

— Да. Пожалуй, я начну концерт с «Аве Мария» на музыку Джулио Каччини.
Толпа возмущённо взревела. Не хватало ещё католических песнопений на Ратушной площади!
— Мерзкий католик! Своими молитвами ты призвал на наши головы чуму!
— Снимай рубашку и подставляй свою папскую жопу под наш лютеранский кол!
— Синьор Маттео! Синьор Маттео! — пронзительным дискантом звучал детский голосок.
Маттео, сбитый с толку криками публики, нашёл взглядом мальчишку со светлыми волосами. Он где-то видел его раньше. Маттео напряг память, но в голове путалось, а перед глазами плавали радужные круги. Мальчик зашевелил губами, произнося слова католической молитвы:
— Тебе, о господи, вверяем душу раба твоего Маттео, чтобы, умирая для мира, он жил для тебя. Прости все грехи его по великому милосердию твоему…
— Аминь, — успел шепнуть Маттео прежде, чем понял, о ком эта молитва.
Словно пелена упала с глаз. Он увидел море лиц — злобных, испуганных, торжествующих, равнодушных, похотливых. Он увидел фрау Катарину Майер, рыдавшую в платочек, а подле неё вместо всегдашней Хелен стоял седой капитан Леннарт. Увидел фрау Агнету Гюнтер, белую как полотно. Увидел бургомистра Карлсона и врача Клауса Финкельштейна, державшего флакончик с нюхательной солью у носа молодой беременной женщины. Увидел маэстро Роберто Мазини, который выглядел точно так же, как в тот день, когда привёл его к хирургу, только сегодня маэстро не рассказывал о богатстве и славе и не гладил его по голове. Маттео узнал даже уличного певца, отважно читавшего молитву на латыни в толпе протестантов:
— Ангелы господни, примите душу Маттео и вознесите к престолу Всевышнего…
Он увидел себя — полуголого, связанного, одурманенного, стоявшего на эшафоте в ожидании смерти. Концерт превратился в позорную казнь, а зрители — в палачей. Солнце обжигало лицо, он не мог вдохнуть полной грудью. Люди вокруг истошно орали и визжали, а Маттео наконец вспомнил, у кого зелёные глаза.
Эрик Линдхольм…
Слишком поздно…
— Приступайте, Свен, — бросил измученный жарой и адской болью ратман Клее.
  
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍59
 
Юхан уставился на искусанные губы и разбитый нос хозяина и чуть не присвистнул от удивления. Открыл рот, чтобы поинтересоваться, кто его так отделал, но потом заметил, в каком беспорядке баронская одежда, и промолчал. Иногда он поступал мудро. Сказал только:
— Пешком по чёрной лестнице будет быстрее, господин.
— Тогда не стой как пень на дороге, — буркнул барон, который и сам передумал ехать верхом. — Вперёд!
Впервые на его памяти ворота, ведущие в Нижний город, были закрыты на два внушительных чугунных засова. Вооружённый отряд охранял проход, и Эрик накинулся на офицера:
— Кто приказал запереть ворота? Немедленно откройте!
— Губернатор Стромберг отдал приказ изолировать и укрепить Верхний город, ваша милость!
— Изолировать? От Нижнего? — Такого не случалось лет сто или больше. — По какой причине?
— Он опасается предательства бургомистра Карлсона. У него есть информация, что магистрат планирует сдаться русским. Мы организовали дополнительную оборону по всему периметру.
Эрик понял, что ещё накануне Стромберг подготовил указ о складочном праве и распорядился об охране Верхнего города. Эрик хлопнул себя по груди, проверяя, на месте ли ценная бумажка.
— Значит, никто не сможет покинуть холм?
— Наоборот! Никто не сможет сюда проникнуть. А уйти может любой.
— Меня вы тоже не пустите обратно?
— Не пустим, ваша милость! Военное время. За невыполнение приказа — расстрел.
Из-за стены послышался людской рёв.
— К чёрту! Открывай.
Когда они добежали до площади, Эрик взглянул на эшафот и содрогнулся от ужаса. Сыновья Свена поставили Маттео на колени и толкнули грудью на плаху.
— Стойте! — заорал Эрик. — Карлсон! Клее! Остановите казнь!
Люди бесновались и подпрыгивали в попытках разглядеть, что происходит на помосте.
 
— Католика — на кол!!!
Никто не расступался перед высокородным бароном, как он привык. Он с трудом вытащил шпагу, но в невообразимой толчее смог лишь поднять клинок вверх. Барона затёрли плечами и юбками, и непочтительно отдавили ноги.
— Юхан, расталкивай их!
Юхан принялся лупить кулаками по спинам и плечам, но люди, занятые ненавистью, не обращали внимания на тычки. Эрик со страхом увидел, что многие из них больны. Что их заставило подняться со своих смертных одров и стоять на жаре, обливаясь потом и гноем? Какая надежда вела их, какие желания обуревали?
Эрик выбился из сил. Ноздри заполнила тошнотворная вонь больных и немытых тел, рот наполнился кислой тягучей слюной. Ему казалось, что он сам — смердящая скверна. Остановился, шатаясь от дурноты. Тихо попросил:
— Юхан, кричи во всё горло.
Толпа вдруг заулюлюкала. Эрик извернулся, чувствуя, как затрещал шёлк камзола, и увидел, что Свен задрал на Маттео рубаху, оголив смуглые беззащитные ягодицы.
— Подсади меня на шею, Юхан. Они должны меня увидеть!
— А! Хозяин, у меня же есть… — слуга порылся за пазухой и вытащил древний начищенный пистолет. — У солдата купил. Война всё-таки, нехорошо без оружия.
— Заряжен?
— А то.
— Стреляй!
Юхан выпростал руку и пальнул в небо. Грянул оглушительный выстрел. Облачко порохового дыма сгустилось над головами, люди заорали и засуетились, пытаясь расступиться.
Карлсон, Финкельштейн, Клее, Мазини, фрау Майер и фрау Гюнтер — все обернулись на громкий хлопок. В людском море образовался проход. По нему шёл барон с измазанным кровью лицом. Его губы воспалились, под глазами наливались синяки, а у нарядного шёлкового камзола оторвался рукав.
Улыбаясь самой обворожительной из своих улыбок, он подошёл к бургомистру и протянул помятую бумагу:
— Поздравляю, Карлсон. Губернатор Стромберг внял вашим мольбам и вернул Калину складочное право.
— Наконец-то! — зашипела фрау Карлсон, досадливым жестом отодвигая нюхательную соль от носа. — Эту бумагу вы должны были принести ночью, как обещали в вашей записке!
— Сожалею, что заставил волноваться. Я не сразу понял, чего жаждет отцовское сердце губернатора.
— Отрадно, что в конце концов вам это удалось. Надеюсь, вы помните о нашем уговоре?
— Разумеется! Первый ряд, лучшее место. Спасибо, что задержали их, — Эрик наклонился и поцеловал ей пальцы, вызвав недоуменные переглядывания бургомистра и лекаря.
Карлсон понятия не имел, что его супруга накоротке с бароном.
Мазини стоял, не смея поверить в спасение Маттео. Он готов был кинуться на эшафот, но Карлсон уже степенно поднимался по лесенке. Он сделал знак Свену Андерсену, и тот молниеносно одёрнул рубаху и рывком поставил Маттео на ноги.
— Властью, данной мне жителями Калина, я дарую жизнь синьору Маттео Форти и приговариваю его к изгнанию из города. — Послышался гневный ропот и крики разочарования. Карлсон успокаивающе поднял руки: — Это помилование в честь нашей знаменательной победы! Я счастлив сообщить, что нам удалось вернуть древнейшую торговую привилегию, несправедливо отобранную шведским губернатором. Складочное право!
— Складочное право! Складочное право! — завопили купцы и торговцы, чьи опустевшие склады жаждали соли, роскошных тканей и мехов.
Их поддержали моряки, ремесленники и мастера всех цехов. Только больные не обрадовались. Они раздосадовано взвыли: кто-то должен был ответить за чуму!
Маттео не понимал, что происходит. Его бил запоздалый озноб, ноги тряслись. Он рассеянно скользил глазами по морю голов, пока не наткнулся на пристальный зелёный взгляд. Тот самый, из горячих лихорадочных снов. Губы Маттео дрогнули, словно он собирался заплакать.
 
— Да сколько можно! — воскликнул Эрик и взбежал на помост.
Достал шпагу, одним движением перерезал верёвки, стягивавшие запястья, и подхватил оседающее тело. Маттео обморочно прошептал: