Полынь - трава горькая (СИ)

С рабочими он вёл себя ровно, они даже любили «молодого хозяина», приглашали его обедать и ужинать вместе. Роман не отказывался. Ему тоже нравились эти простые люди — строители, нравилось то, что они делали. Пусть многие из них выпивали — Роман относился к этому спокойно. Главное, что они строили дом, о котором он мечтал не меньше матери. Жаль только, что она не позволяла вложить больше средств в это строительство и поскорее закончить его. Этим летом рабочих даже не нанимали, мать воспротивилась, поговорив с бригадиром и ужаснувшись новым ценам. Дом в горах так и стоял долгостроем и начинал уже терять свой вид. Не то чтобы ветшал, но становился унылым, как любое брошенное жильё.
Без ведома матери Роман договорился со строителями, которые работали по соседству, на дорогом, хорошо раскрученном объекте, и они подсоединили коттедж Романа к коммуникациям. За проект и работы платил Роман. Пока не закончились его деньги, работа продвигалась.
В результате в доме появилась горячая вода, электричество, заработал санузел. Кухня, душ туалет и две комнаты наверху были совсем готовы, туда вела внешняя лестница, пристроенная к дому снаружи. Так в последнее время стали строить, чтобы разделять дом на автономные части, те, кто снимал только верх, никак не касались тех, кто жил внизу, у них был отдельный вход. Но первый этаж зиял провалами дверных и оконных проёмов, прошлым летом там только закончили складывать стены из желтоватого ракушечника. Делать что-либо внизу, пока не вставили окна и двери, смысла не было.
Второй этаж можно было бы сдавать хоть сейчас, если бы мать знала, то она не преминула бы сделать это. Но Роман не мог сказать ей, что потратил деньги, потому что откладывал их без ведома матери, на учёбу.
Он хотел поступить куда-нибудь сразу после окончания школы, но тогда не получилось, мать была против, говорила, что дома работы много, вот достроят дом, тогда и об учёбе подумают, а так до армии ещё год есть. Только Роман знал, что она вообще не хочет отпускать его, он ей нужен был дома, и потому она даже собиралась откупить его от армии или делать медсправки. Его согласия она не спрашивала. Говорила: «лучше получить справку, что ты псих, чем ехать куда-то мыть сортиры в военной части, дома ты их моешь, так за это деньги идут, а там даром придётся, ещё и оголубят тебя, вон ты какой красавчик. Так что лучше психом…»
Роман не знал, что лучше, иногда он готов был бежать куда угодно, лишь бы подальше от дома, от матери. Но эти желания были неосуществимы. Единственное место, куда он мог сбежать ненадолго, был недостроенный дом в горах. При том, что рабочие прекрасно справлялись и без его постоянного присмотра, Роман мог бы ездить в Коктебель и пусть недолго, но свободно жить там пёстрой летней жизнью этого курортного города. Но, отвыкнув от общения с людьми дома, постоянно ограничивая себя в этом среди знакомых, Роман не мог расслабиться даже там, где его никто не знал. Он чувствовал себя скованно, неуютно и потому оживленным улицам и набережной Коктебеля предпочитал горы. Поднимался на Карадаг, подальше от троп, по которым водили туристов, брал с собой кисти, краски, или только бумагу и уголь, или пастель.
Он рисовал и рисовал горы, небольшие каменистые бухты, кудрявые можжевельники, ещё рисовал дельфинов, которые жили в заброшенном дельфинарии на геологической станции. Там у него тоже были друзья и Роману разрешали приходить к дельфинам, когда те не выступали перед публикой.
В недостроенном доме у Романа была настоящая мастерская, мать не приезжала сюда, пока коттедж в горах нельзя было сдавать, он её не интересовал. Потому Роман не прятал холсты и наброски, как делал это дома. В коттедже в одной комнате он жил, в другой рисовал. Он не знал, хочет ли стать художником — наверное, да. Но это было настолько нереально, что даже про себя высказанное желание тут же вызывало чувство безнадёжности. Роман предпочитал совсем не думать об этом. Пока была возможность, он рисовал, пользуясь любым свободным и подходящим временем.
Сегодня рисовать не придётся и купаться тоже. Роман стоял под горячими струями душа. Из бака вода шла через уличную колонку только для отдыхающих, а в доме для хозяев был свой душ, настоящий, с хорошим напором. Года два назад в посёлке проложили новые трубы и теперь вода шла без перебоев, чистая, такая же как в городском водопроводе в Феодосии. А вообще у моря с водой было не так хорошо, как в горах.
Если Роману предложили выбирать, он не стал бы жить на берегу. Но отдыхающих в первую очередь привлекало именно море.
Роман медлил и всё стоял под душем, хотя знал, что мать будет ругаться, она не разрешала подолгу жечь газовую колонку. Ехать на станцию ему совсем не хотелось, он каждый раз переламывал себя, чтобы подойти к кому-то из приезжих и предложить комнату на съём. Лучше уж уборка, чем это.
Но с матерью спорить было бесполезно и в сезон отдыха Роман, безропотно ей подчиняясь, ездил на станцию «ловить дикарей». Особого толка из этого не выходило, он плохо умел убеждать и совсем не получалось у него «заманивать». Кроме того, без машины шансы сводились к нулю, мало кто соглашался ехать на такси смотреть комнату, отдыхающие садились на автобус и добирались до посёлка своим ходом. И так же самостоятельно находили жильё внаём. Предложений было гораздо больше, чем требовалось, люди перебирали комнаты и выискивали то, что получше, многие даже не выгадывали в цене, а хотели именно приличных, приближенных к городским условий, потому комнаты без удобств спросом не пользовались. Особенно в начале сезона.
Никакой уверенности, что сегодня выйдет по-другому, у Романа не было. Но он заставил себя, повернуть кран, выключить воду, одеться, выйти из дома.
За железной дверью, которая отделяла двор от улицы, для Романа начинался внешний мир. Роман самым коротким путём через посёлок шел к морю, к шоссе на автобусную остановку и по своему обыкновению смотрел под ноги, чтобы не встречаться глазами с людьми.
  
Глава 3. Станция "Айвазовская"
 
Нина подъезжала к Феодосии. Как могла отвлекала себя незначительными мыслями, чтобы не думать о том, что будет делать дальше, когда выйдет из поезда. Сразу ли пойдёт брать обратный билет, или сначала позвонит Сергею, или, может быть, сначала посмотрит город?
У неё была карта, которую они с Сергеем распечатали из Интернета. Нина достала из сумочки и развернула измятый лист, начала рассматривать его, но в памяти сейчас же всплыл тот вечер, когда они с Сережей смотрели вместе, а потом поссорились. Как теперь звонить ему? Нет, Феодосию смотреть ей совершенно не хотелось, разве что взглянуть на море. Нина крутила карту и так и сяк, пытаясь определить в какой стороне относительно вокзала находится пляж.
Морпех заинтересовался, свесился с полки и тоже начал изучать карту. Он делал это достаточно бесцеремонно. В другой обстановке Нина отшила бы его, но сейчас даже не обратила внимания. Морпех воспользовался этим и завёл разговор.
— Вы, девушка в первый раз в эти края? Дислокацию составляете?
Нина посмотрела на него и даже не сразу поняла, о чём он спрашивал. «Дислокация»… военный жаргон, они же не в ставке главнокомандующего, спросил бы нормально, а то перечитал своих книг, по-человечески говорить разучился. От жары и неопределённости своего положения Нина стала такой же раздражительной, как большинство пассажиров этого злополучного плацкарта.
— Дислокация меня никакая не интересует, я просто смотрю, где тут пляж, — всё же довольно резко ответила она и снова уткнулась в карту.
— Так вы ж неправильно держите, — миролюбиво, не обращая внимания не её тон, усмехнулся морпех. — Вот так поверните и смотрите. Здесь — железная дорога, мы вот отсюда едем, вот сюда, а это железнодорожный вокзал и пляжи в этой стороне, вот тут.
Он несколько раз в продолжении своего комментария ткнул коротким мясистым пальцем в карту. Ногти у морпеха были грязные и неухоженные, но Нина не стала придираться к мелочам, по крайней мере, хоть один человек из всего вагона пытался ей помочь. Морпех свесился с полки ниже и сказал: