Полынь - трава горькая (СИ)

Сергей послушался, лег на приятные сухие, с легким запахом лаванды простыни. И глаза закрылись сами собой. И полслова сказать не успел, как уснул.
А Нина смотрела на Сергея, долго, задумчиво, точно также, как прошлой ночью на Рому.
Разве нельзя чтобы у них с Сережей было так? Неужели он не понял бы — море, звезды, степь. С Романом было легко, а Сергею она не смогла бы объяснить… да она сама толком не понимала, что именно надо объяснять, все у них всегда было предопределенно и понятно. И сейчас, вот он приехал, как будто вчера расстались, буднично, просто. Спросил только почему не звонила, ничего не сказал скучал ли, беспокоился. Наверно беспокоился, раз приехал. Нина улыбнулась, протянула руку, хотела потрогать его взлохмаченную голову и не стала — разбудить побоялась. Пусть спит, ведь устал. Она прилегла рядом и прижалась, Сергей вздохнул и не просыпаясь, обнял её. Надежный, привычный, сильный, всегда знает, как поступить — послушалась бы, сейчас в Анталии отдыхали бы, в пятизвёздочном отеле. Но Нина не жалела, не хотела она в Анталию, остаться бы тут, у Ромы… странные у неё мысли, желания.
Ей на себя саму странно было, не узнавала она новую Нину. Что случилось? По сути дела совратила парня, сам бы он не решился. Никогда раньше Нина не вела себя так с мужчинами. Да какой он мужчина? Она улыбнулась и теснее прижалась к Сергею. Нет ни стыда, ни страха, ни чувства вины. Совесть молчит. И откуда-то уверенность, что все правильно у неё было с Романом, никак по-другому и не могло. Со стороны посмотреть, так сейчас рыдать должна бы, запершись в ванной, а ей хорошо, так хорошо! Сергею бы только объяснить… Нет, рассказывать она не будет, нельзя, Сергея жалко, не заслужил он такого, лучше пусть не знает, он не так поймет и останется это с ним на всю жизнь — обида. Пусть она одна знает и мучается. Только она не мучается, ей хорошо, что Сережа здесь…
О себе Нина не понимала — почему так поступила, ей казалось не для себя она это, для Ромы, не было у него никого рядом, кто понял бы, пожалел, не оскорбительной жалостью снисхождения, а от сердца, по-женски. И близость у них чистая была, не такая, как мать Романа говорила про «этих».
Так Нина думала, думала, пока окончательно не запуталась в «плохо» и «хорошо». Да, для Сережи плохо, нельзя было так, а для Ромы хорошо, или теперь и для него стало плохо, когда Сергей приехал? А для неё самой как? Почему ей сейчас так хорошо? Нет унылости питерской, что за неё все всё решили. Родители Сергея, её мама, другие родственники, друзья. Все предопределили им счастливое будущее, а счастье… ну не может оно быть запрограммированным и точным, как математическая формула. Счастье — это свобода выбора. И тем обиднее! Она сама Сергея выбрала, а он — её, но не правильно все пошло, сухо, как будто по расчету: разумно, удобно, выгодно, предопределенно. Потому она и уехала одна, хоть раз хотела по-своему. Глупо, конечно. Хорошо, что Сережа здесь, теперь будет по-старому, а это все забудется. Наверно он прав, скорее надо уезжать, и для Ромы так лучше.
Роман поговорил с рабочими, вернулся в дом, но понял, что с Ниной сейчас встретиться не сможет, натворит что-то, внутри в нем все переворачивалось, протестовало. Хотелось пойти к ней прямо сейчас, кричать, плакать, доказывать, что нельзя так! А главное, спросить с кем она на самом деле хочет быть? И чтобы ответила правду, плевать, что там Сергей…
Роман схватил мольберт, краски, кисти, холст. Бежать надо скорее отсюда, пока непоправимого не произошло. Лучшим средством успокоиться, прийти в себя — было рисование.
Он пошел в бухту, ту самую, где они купались ночью, сел под скалами, приготовил все, чтобы начать этюд, но так и не смог, бесцельно скользил глазами по морю, а потом картина дрогнула и поплыла от навернувшихся слез. Роман закрыл лицо руками, не хотел видеть ни неба, ни моря, ни холст — зачем все, если Нина не может остаться с ним? Он перестал сдерживаться и заплакал.
Нина с Сергеем проспали весь остаток дня и ночь, зато проснулись рано и одновременно, солнце еще не встало, с открытого балкона тянуло свежестью. Нина спрыгнула с кровати, вышла на балкон босиком, хотелось вдохнуть утренней чистоты, не прохлады, потому, что все равно было тепло.
Сергей тоже поднялся, вышел за ней следом, Нина подумала, что может быть он сердится, что она так, может быть, надо было утром любовью заняться, ведь давно не виделись. И опять царапнула мысль, что «надо» по шаблону, но тут же и ушла. Сергей вел себя странно, Нина не могла понять, что изменилось, а спросить не решалась. Она вдруг поняла, что боится его потерять, не обида, а одиночество этих дней встало перед ней во всей наготе. Не хочет она без Сергея!
— Сережа…
— Да? — он смотрел на небо, за горные хребты, — что Нинуша?
— Не знаю… хорошо…
— Да, хорошо, я и не представлял даже, что в таком глухом месте может быть такое. И сервис ничего себе. Молодец этот твой хозяин, как его…Роман?
— Он и не мой вовсе, — Нина снова удивилась, что не испытывает неловкости. Нет, ей, конечно, было бы лучше рассказать Сергею, но она всеми силами удерживала себя от этого. Еще тогда, в степи, она твердо решила, что Сережа ничего не узнает. Да и ей надо забыть, не мучить же себя до конца дней.
А ведь поэтому она и не смогла утром… хорошо, что Сергей не пытался, а то бы понял, что она не хочет.
— Молодой совсем и что, правда художник? Работники говорили хорошо рисует, — все расспрашивал Сергей
— Мне кажется, хорошо. Меня в степи рисовал, там славно в степи, ветер, травы…
— А пойдем погуляем, — предложил Сергей.
— Сейчас? И без завтрака?
— У нас все равно ничего нет, заодно разведаем, что тут, да как.
— Я еще никуда не ходила, ничего не знаю… — засомневалась Нина
— Вот и узнаем, давай, одевайся и вперед.
Они умылись, собрались, выпили по стакану воды, а потом тихонько спустились по лестнице, вышли со двора и зашагали по дороге в сторону гор.
— Ты думаешь нам туда? — усомнилась Нина, — мне кажется поселок в другой стороне.
— Нет, в той, я с балкона смотрел, сверху видно было домики, не так и далеко.
"Не так и далеко" — было смотреть, а вот идти… пологий, на первый взгляд, склон холма был прорезан глубокими оврагами и напрямую дойти до поселка не получилось бы. Дорога изгибалась, петляла, поднималась, опускалась, становилась тропинкой, снова расширялась и неожиданно закончилась у пересохшего русла. Странно выглядели остатки моста над белесыми обкатанными водой валунами. После выгоревшего открытого склона растительность по обе стороны несуществующей реки радовала тенью. А за мостом дороги уже не было.
— Обратно пойдем? — спросила Нина.
— Давай лучше по руслу, вниз. Мы точно к морю выйдем, — ответил Сергей и взял её за руку.
Шли они налегке, местами кустарники и деревья смыкались над руслом и получался зеленый коридор. Солнце поднялось, пробивалось сквозь зелень, а деревья по руслу росли разные, больше все тополя, но попадались и плодовые — абрикосы, сливы. Нина остановилась, смотрела наверх.
— Надо же! Прямо так растут, я никогда не видала. Сережа, смотри, спелые какие! А попробовать можно, или они чьи-то?
— Да чьи же тут, — засмеялся он, — стой, сейчас я наклоню, — и полез в кусты.
— Осторожно, там колючки! — предупредила Нина, но поздно, тонкая рубашка Сергея жалобно затрещала.
Но сам он появился над колючей порослью и пригнул ветку с плодами. Нина нарвала горсть душистых бархатных абрикосов, а больше ей некуда было собрать. — У меня в руки не помещаются уже! А сладкие… — она попробовала один, — прямо медовые, сейчас я в косынку наберу. Нина сняла с плеч платок, разложила его на камнях, а когда набрала достаточно, то связала торбочкой. Сергей держал ветку и смотрел на неё сверху. Здесь, в этом зеленом мире, он видел другую Нину. И зря вчера усомнился, все также хорошо у них, наверно даже гораздо лучше, чем он думал. Это Сергей понял, когда засыпал рядом с ней, без секса, в простой родной близости. Но сейчас…он бы хотел поцеловать её в губы, душистые и сладкие от спелых абрикосов.