( Не ) мой ребенок (СИ)

Последним словом она будто иглой прошивает мне сердце.
Глубоко вздыхаю, стараюсь говорить максимально убедительным тоном:
— Я буду для тебя таким же надежным, как швейцарский банк. Я подвел тебя, знаю, но обещаю, что впредь…
— Не надо, Глеб! — качает она головой. — Мы с тобой больше не будем парой. Но мы можем выстроить другие отношения.
— Это какие же? — интересуюсь с прищуром.
— Дружественные, ведь нам предстоит воспитывать ребенка. Будет проще, если мы сможем полюбовно договориться…
— Вот именно о ребенке ты и должна подумать в первую очередь, Мира, — говорю с нажимом. — Давай собирайся, поедем домой. Я обеспечу тебя всем, что может понадобиться, я…
— Мой дом теперь здесь, Глеб, — строго перебивает она.
— Ну что за глупости? — наконец не выдерживаю. — Ты всерьез собираешься растить ребенка в этой халупе с Горцевым под боком? Я ни за что этого не позволю!
Сразу понимаю, что перегнул палку. Та теплая, почти доверительная атмосфера, что образовалась здесь совсем недавно, вдруг исчезает. Мира снова становится колючей как еж.
— Я же сказала, что разобралась с Горцевым. А по поводу халупы…
— Я не хотел тебя обидеть, — пытаюсь спасти ситуацию.
— Но обидел, — говорит она напряженным голосом.
— Но я же ничего плохого тебе не предлагаю, всего лишь хочу позаботиться, обеспечить всем…
— Не надо, — в очередной раз перебивает меня она. — Я не хочу от тебя зависеть. Я только и делала, что всю жизнь от кого-то зависела, пора самой становиться на ноги. И чем раньше я стану самостоятельной, тем будет лучше для ребенка.
Мои брови взлетают.
— И каков же у тебя план?
— Есть план, — говорит она со значением. — И работа у меня тоже теперь есть.
Ох ты ж гордый воробушек. План у нее есть, и даже работа.
— Я твою службу в цветочном магазине за перспективную должность не считаю, извини.
Вроде бы говорю очевидную вещь, но Мира все равно обижается.
— Это не единственное, — вдруг сообщает она. — Если хочешь знать, я планирую развивать творческую жилку, рисовать дальше…
О-о, кажется, я где-то уже это слышал. А, вспомнил где — у себя дома, от Анжелы.
«Милый, ты женился на гении…»
«Дорогой, скоро мои картины будут продаваться за миллионы…»
«Котик, дай денег на выставку? Это же вклад в будущее!»
За три года жизни с этой ведьмой из творческой семьи я успел наслушаться подобного до мозолей на барабанных перепонках. С меня хватит.
Про себя считаю до пяти, чтобы не начать орать слишком громко.
— Мира, неужели ты всерьез думаешь, что можешь этим прославиться и что-то заработать? Это нереалистичный бред!
— Слава меня не интересует, — заявляет она. — А по поводу заработка ты ошибаешься, я тебе сейчас докажу.
С этими словами она подскакивает с места, быстро убирает тарелки, вытирает столешницу. А потом юркает в комнату и возвращается с подаренным мной ноутбуком, ставит его на стол.
— Вот, смотри, — говорит она, когда аппарат загружается. — Это мой аккаунт на стоке.
— На стоке? — переспрашиваю, не понимая.
— Ну… — она на некоторое время задумывается, а потом начинает тараторить: — Сток — это сайт, где художники, фотографы выставляют свои работы, а клиенты их находят по тегам и покупают право на коммерческое использование работ. Американская компания, очень продвинутая. Так вот, я много рылась в поисковике, когда поселилась тут. Искала любые возможности заработать онлайн, наткнулась на видео одного художника, который рассказывал про то, как можно заработать на своих рисунках. Потом полезла на этот сайт и поняла, что у меня фактически уже есть что-то, что я могу продавать, я ведь последние полгода только тем и занималась, что рисовала. Ничего сложного, так, ерунда. Я пока совершенствуюсь в инфографике… Вот, посмотри, у меня уже даже есть первые покупки!
Забираю у нее ноутбук, начинаю листать картинки с ее страницы.
Краем глаза замечаю, что Мира отчего-то начинает смущаться, даже краснеет. С чего бы? Думает, буду критиковать? А потом и вовсе начинает оправдываться:
— Я пока только учусь, и вообще, это еще несерьезные работы. Я изучаю «Фотошоп», там столько разных инструментов и техник… Не осуждай, пожалуйста.
 
А я бы и рад осудить, да язык не поворачивается.
Если обструкционные рисунки Анжелы напоминали мне детскую мазню, то рисунки Миры, наоборот, кажутся вполне зрелыми. Хотя тематика у нее чисто детская: схематичные наброски младенцев, тролли с разными забавными лицами, цветы, игрушки.
Эдак она, того и гляди, действительно начнет зарабатывать. И тогда на кой хрен я ей сдался такой, на всю голову двинутый? Со своими списками и мозгами робота…
Закрываю ноутбук, поворачиваюсь к ней и говорю со всей серьезностью, на какую способен:
— Мира, я люблю тебя.
Ее глаза на миг стекленеют, будто бы даже влажнеют. Видно, как она с собой борется. Но любовь не побеждает, потому что она с кислым выражением лица отвечает:
— Глеб, ну давай не будем, пожалуйста…
Это ее «пожалуйста» сказано с такой болью, будто я ей ткнул палкой в рану, а не признался в любви.
Чувствую ее слабость и как никогда ясно понимаю, что конкретно сейчас я, пожалуй, мог бы ее додавить. Например, тыкнуть ей в лицо копеечным заработком, спросить, на что она собралась покупать вещи для ребенка. Наконец, поставить вопрос ребром — или она прямо сейчас едет со мной, или я найму свору адвокатов и отберу у нее родительские права.
Только ведь так не поступают с любимым человеком, верно? Его оберегают, о нем заботятся. Это все, чего я хочу, — заботиться, защищать эту хрупкую, но в то же время такую отважную девушку. В конце концов, не обязательно ведь все решать прямо сейчас.
— Хорошо, не будем, — киваю. — У тебя отличный план, малышка. И рисунки у тебя красивые.
Она выдыхает с явным облегчением, улыбается. Мне! И я таю, дико благодарный за подаренную эмоцию, век бы смотрел на ее улыбку.
А потом мы слышим, как открывается входная дверь:
— Мира, ты скоро? Мы так опоздаем на работу.
В кухне появляется ее мать.
— Мам, мы договорили, — отвечает она, немного смущаясь.
— Я пойду быстренько переоденусь, — говорит Вера Николаевна. — А ты иди, проводи молодого человека.
Нехотя встаю, иду с Мирой на улицу. Соображаю, как бы ей сказать, что домой все равно не поеду. Ну не могу я вот так просто оставить ее тут одну.
Осторожно начинаю, когда оказываемся на улице:
— Мира, я понимаю, ты не хочешь моего присутствия, но…
В этот момент на улице слышится шум шагов, а потом мы оба видим рожу Горцева в калитке.
— Мама… — пищит Мира тихо.
Я буквально задыхаюсь от злости. А если бы я этим утром к ней не приехал?
— Вот так ты разобралась с этим с пихом, да? — строго смотрю на нее.
Глаза Миры расширяются до невероятных размеров. Она смотрит то на меня, то на бывшего мужа, с ее лица быстро исчезают все краски.
— Я не знаю, что он тут делает… — лепечет она, глядя мне в глаза.
А Горцев заходит во двор.
Без приглашения.
Зато с цветами и наглым выражением на своей козлиной морде.
— Мира, я не понял, что здесь делает этот хмырь? — восклицает он. — Вы же расстались!
— Антон, я тебя не приглашала! — отвечает она звонким голосом.
— А я не нуждаюсь в приглашении, я твой муж! — заявляет Горцев.
У него амнезия, не иначе.
— Бывший муж, — тут же его поправляю. — Тебе в прошлый раз не хватило синяков на морде? Еще наставить?
— Не лезь в семейные отношения, — гаркает он и поворачивается к Мире. — Я в последний раз тебе предлагаю, пошли домой! Я даже купил тебе новое кольцо, ждет тебя дома…
— Горцев, ты хочешь, чтобы я опять наведалась к твоему отцу? — не пойми с чего храбрится Мира.
На это он нахохливается как индюк и отвечает с самодовольным видом:
— Наведайся, он как раз отдыхает в больничке с инфарктом.
При этом так довольно ухмыляется, словно рад, что отец болен. Не понимаю я этого типа. Что творится в его голове?