Вдова Клико

— А вы — не солдаты, вы разбойники! Вон с глаз моих, пока под трибунал не загремели. Мы сюда пришли с миром. Ради освобождения, а не ради драк в темном переулке. Хочешь выпить — покупай! А теперь проваливайте! И передайте, что всем, кто не участвовал в этом налете, я принесу в лагерь выпить. Мадам, примите мои глубочайшие сожаления и извинения. — Почти совершенное французское произношение. — Вы сильно пострадали?
У нее болела голова так, что говорить было невозможно.
Он велел двоим своим солдатам доставить Ксавье домой и побыть с ним до прихода врача. Потом принес стол и два стула из кафе напротив и поставил их возле двери погреба. Когда он взял Николь за руку, она в испуге отпрянула.
— Вы ранены, присядьте. Этих людей посадят под арест. Пожалуйста, позвольте мне вам помочь.
— Я не могу уйти, пока дыру не заложат, — проговорила она заплетающимся языком.
— Разумеется. Конечно же нет. Присядьте.
Она опустилась на стул, положила локти на стол и подперла голову руками, пытаясь собраться с мыслями. Французский язык почти в совершенстве. Неужели это тот человек из парижского кафе, русский офицер, в третий раз появляется на ее пути?
— Ни шагу дальше, не смейте! Там все, для чего я всю жизнь работала.
— У меня не было ни малейших поползновений к подобным действиям. Я всего лишь посижу здесь с вами, пока вы наконец окончательно не придете в себя. Позвольте?
Он раздвинул ее волосы и тронул там, где болело. Николь вздрогнула.
Он отнял руку — пальцы были в крови.
— Давайте доставим вас домой.
— Не могу. Я должна остаться.
— Тише, тише, так больнее будет. Хорошо, пусть будет по-вашему. Посидим здесь. — Он протянул ей платок: — Прижмите покрепче.
Николь машинально сделала, как он сказал. Офицер накинул свой китель ей на плечи. От него пахло костром.
— Я поставлю охрану из своих людей. Такое больше не повторится. Это непросто, но все же попытайтесь мне поверить.
Николь проморгалась. Его лицо выступило из тумана, и она попыталась понять, насколько он честен.
— Я должна остаться. Никто так не заинтересован в этом погребе так, как я, — и зачем бы им? Вот что случается, когда меня здесь нет.
— Понимаю, понимаю, пожалуйста, не надо больше волноваться. Нам еще долго придется завоевывать ваше доверие. Я буду ждать с вами здесь.
Залаяла собака, где-то кто-то кашлянул. Часы на соборе пробили середину часа. Звезды смотрели с неба, и пульс у Николь стал успокаиваться.
— Значит, вы и есть знаменитая вдова. Я пил ваше вино — в другой жизни.
Она посмотрела на него непонимающе.
— Вдова Клико, — пояснил он. — Или «Вдова Клико и компания». Так написано над дверью, и я думаю, вы не стали бы с разбитой головой защищать эту дверь в одиночку, если бы она не была вашей. Это, видимо, и есть та степень увлеченности, которая сделала знаменитыми вас и ваши чудесные вина. Пока эта война не превратила нас с вами во врагов, приверженность к вашему vin mousseux была признаком безупречного вкуса. Но это было миллион лет назад.
— Вся моя жизнь заключена в этих бутылках.
— То есть вы и они — против всего мира?
— Иногда я чувствую именно так.
— Сейчас вы уже можете идти? Обещаю, что мои люди обеспечат неприкос…
— Не уговаривайте, я не стану рисковать. Не волнуйтесь, я выживу.
— Вам нужно пережить не только сегодняшнюю ночь. Где ваша чудесная дочь? Да, мадам, конечно же, я помню вас в том кафе в Париже. Есть кто-нибудь, кто может о вас позаботиться?
— Я хочу остаться. Мне нужно подумать. А вам следует пойти и поспать. И спасибо, что предотвратили несчастье.
— Я подожду вместе с вами.
— Вам совершенно не нужно этого делать.
— Ясно ведь, что нужно. Я вас оставил только на один день — и видите, что случилось!
Смеяться и плакать одновременно было больно. В горячке Николь не могла понять, радостно ей или грустно. Или, как она всегда говорила Ментине, то и другое одновременно. Но она знала, что поможет ей прийти в себя.
— Хотите немножко подегустировать?
— Вино? Я думал, это только для французских губ.
 
— Мое вино кометы придаст мне сил и напомнит, зачем я тут сижу на холоде с русским офицером, оккупирующим мой город, пока я пытаюсь защитить свое имущество.
Она сунула руку в дверь, в шкаф, где Луи держал образцы вина для приходящих покупателей, по одному каждого винтажа. Бутылка определялась на ощупь: та, что справа, всегда самая лучшая. Потом Николь взяла с верхней полки два чистых бокала, поставила лампу в середине стола, расставила бокалы и наполнила их. Виноградник под звездами, жаркое лето, шипучими пузырьками созревающие гроздья «пино», юго-восточный виноградник на Авене-Валь-д’Ор, поглощающий ровно сколько надо золотых лучей. Этого хватило, чтобы забыть солдат, бывших тут лишь несколько минут назад, и опасность, которой подверглись они с Ксавье.
Он покрутил вино в бокале, посмотрел на его вязкость — внимательно оглядел «ноги» [58], — вдохнул носом и ртом и поднес к губам неожиданно деликатно.
— Из всех сортов «пино» лучше всего передает вкус терруара. Определенно вино отсюда, — сказал он. — Вишня, малина, карамель.
— Розы, слива, фиалки, — чокнулась с ним Николь. Он еще раз пригубил вино и улыбнулся:
— И это тоже. Как ваше имя? Не такой я себе представлял знаменитую винную вдову. Мне виделась суровая матрона, считающая франки на крышке бочки в перчатках без пальцев.
— Если так и дальше пойдет, вы окажетесь недалеки от истины, но вряд ли я смогу даже перчатки себе позволить. Николь.
— Похоже. — Он протянул руку: — Алексей. Вот что, Николь, я благодарен вам за чудесное вино, но вы действительно должны позволить мне отвезти вас домой. У меня есть повозка с одеялами…
— Я не очень умею подчиняться приказам от кого бы то ни было. Я вам уже сказала, что остаюсь здесь до утра, а когда я принимаю решение…
— Как скажете. — Он сделал еще глоток. — В вашей обширной коллекции, видимо, есть правильно размещенные виноградники, глядящие на юго-восток? Верно, вдова Клико?
Глаза у него были темные, с горечью — как ее любимый шоколад.
— Тоже верно. Откуда вы знаете столько о вине?
— Из другой жизни. Расскажите мне о комете. Это был одиннадцатый год? По нашему небу она тоже прошла…
— Такой винтаж бывает раз в жизни. Тысяча восемьсот одиннадцатый год был идеальным — по крайней мере, для вина. Попробовав его впервые, я почувствовала вкус прохладного ночного неба. Это было как откровение. А ваши люди вылакали не меньше половины его запасов.
Она присмотрелась к собеседнику: мундир с аксельбантом, ровные зубы, блестящие волосы. Усталость от войны виделась во всем его облике, но было заметно, что он принадлежит к самому высшему и изысканному обществу. И она видела его на Елисейских Полях рядом с царем!
— Если вы хотите мне доказать, что ваше вторжение такое мирное, — продолжила Николь, — и что вы умеете держать в узде своих громил, то пусть русская армия заплатит мне честную цену за уничтоженное вино.
— Буду счастлив купить ящик и заплатить из своего кармана.
— Это не то. Я хотела бы, чтобы русские официально признали нанесенный мне ущерб.
Он приподнял бровь. Видимо, ситуация его забавляла, но, как надеялась Николь, помочь он тоже хотел.
У меня на самом деле есть некоторый компенсационный фонд, откуда я могу черпать необходимые средства. Но почему эти деньги должны уйти именно вам? Тут все погреба в радиусе двадцати километров разграблены, и не только русскими.
— Потому что мои вина — самые ценные, и потому что любой винодел в радиусе двадцати километров хотел бы видеть мой провал. И уже много лет я, как только могу, этому сопротивляюсь.
— Вы совершенно очевидно доказали, что сопротивляться умеете! Какую компенсацию вы сочли бы справедливой, вдова Клико?
— Сомневаюсь, что вы можете себе ее позволить. Война всех нас сделала нищими.