Вдова Клико

Николь мысленно помолилась за свой драгоценный груз, идущий к Луи сухим путем.
— К несчастью, он не станет меня слушать, даже если я ему прикажу.
— Одно могу утверждать: ваши люди вам преданы, — сказала мадам Оливье. — Ксавье не может слышать ни слова критики в ваш адрес, тут же рвется в драку, как бык, — так мой муж говорит. У меня снова язык развязался, но сейчас я это рассказываю, чтобы поддержать вас в трудные времена. Как я теперь ясно вижу, вы решительно настроены продолжать свое дело, и простите, если мои слова вас оскорбили. На самом деле я искренне хочу вам помочь. Я могу приносить вам сведения от других виноделов. Этим людям не терпится поделиться друг с другом своими высшими знаниями, и они всегда толпятся у меня в доме, обсуждая все свежие случаи и подробности удачных и неудачных сделок.
— А почему вы хотите это для меня сделать? — спросила Николь.
— Вы — свободный дух. Хотелось бы мне быть такой, только сил не хватает. Это будет моей маленькой тайной свободой. — Она приподняла рукав, показывая размер кровоподтека чуть ниже локтя. Вид у него был зловещий. — И моей местью. — Она выставила ладонь навстречу Николь, которая бросилась ее обнимать: — А вот сочувствовать не надо! Не хочу.
Николь отступила.
— Тогда я с благодарностью принимаю ваше предложение, мадам Оливье. Спасибо.
Когда женщины ушли, она прошла в свой кабинет. Новые друзья, и в таком неожиданном месте! До сих пор, в битвах и горестях последнего года, она не осознавала, насколько одинока.
Отложив перо, Николь стала смотреть на виноградники. По двору давильни бежал Эмиль, размахивая письмом. У нее бешено забилось сердце.
— Эмиль?
— Очень важное сообщение!
— Тебе было велено передать что-нибудь на словах?
— Это от Терезы, и вы должны с ней связаться сразу, как прочтете. Мне ждать?
— Да. Пойди скажи Жозетте, чтобы тебя покормила. Скажи, что это я велела.
Николь вскрыла письмо. Из Санкт-Петербурга, от 23 сентября 1806 года. «Почти два месяца назад», — подумала она. Медленно даже по русским меркам.
Мой дорогой маленький винодел!
Ваш компаньон весь светится, когда говорит о Вас. Свою любовь к Вам он вкладывает в любовь к Вашим винам, мой дикий сельский виноторговец. Передаю Вам это знание, чтобы Вы с ним поступали, как захотите. Мне известно, что Вы, сельские девушки, храните верность даже мертвым.
Это была хорошая новость, но есть и плохая. Луи арестован как французский шпион. Тюрьмы в Санкт-Петербурге не более полезны для здоровья, чем парижские, а я, как Вы знаете, отлично знакома с их грязью и холодом. Я смогла пробраться к нему, подкупив красивого молодого тюремщика единственным известным мне способом (небольшой просвет во мраке, не стоит благодарности). Луи мне велел просить Вас простить его. Какая дурацкая романтика! Еще он сказал, что сбежит, чтобы составить Вам имя. Не плачьте: Вы даете ему надежду, а это то, что нужно ему в черные дни.
Я сделаю все, что смогу, когда выйду из этого опасного положения, при котором все французские граждане, даже я, обвинены в шпионаже.
Ваша Тереза
Николь выпустила письмо из пальцев. Быть может, сейчас Луи уже мертв. А все из-за ее безжалостной одержимости фирмой «Вдова Клико и компания».
  
Глава пятнадцатая
 
КАМУФЛЯЖ
 
Март 1810 года
Луи не вернулся ни тогда, ни на следующий год. Медленно проползло четыре года. Николь озабоченно следила за продвижением Наполеона по Европе и молила Бога, чтобы Луи был жив. Когда пришли вести, что Наполеон взял Берлин, а потом осенью 1806 года отхватил здоровенные куски Пруссии, она закладывала бленды и планировала следующую поставку, все еще не теряя надежды, что Луи даст о себе знать.
В 1808-м поздние морозы погубили урожай на корню, а Наполеон короновал своего брата королем Испании. Ропот несогласия слышался даже среди самых горячих сторонников Наполеона, тиски нищеты все сильнее сжимали Францию из-за бесконечных войн и отсутствия европейской торговли. Спасая, что можно, из пораженных болезнью лоз, Николь тосковала по Луи, ожидая, что он, как всегда неожиданно, появится с чудом добытыми заказами. Но вестей от него не было.
 
И даже умение Терезы творить чудеса здесь не помогало: арестованные французы не были настолько важными персонами, чтобы начальство следило, где кто из них находится. Порой казалось, что известие о его смерти было бы лучше этой тупой боли от обманчивой надежды. Теперь, в 1810-м, Наполеон развелся с Жозефиной, самой давней подругой Терезы, и через новую жену Марию-Луизу заключил союз с Австрией, но свою политику разжигания войн не изменил.
Не проходило и дня, чтобы Николь не представляла себе, как вдруг появляется Луи — скелет в волчьей шубе с теплой коньячной улыбкой и миллионом рассказов. Может быть, верно то, что говорят в городе: она приносит несчастье и ее самоуверенность стоила жизни двоим.
Николь резко проснулась. Было еще темно, соборные часы пробили пять утра. Она зажгла свечу, набросила на себя утренний халат, пробралась в подвал и посмотрела, как идет ее эксперимент. Безрезультатно. Четверть бутылок погибла, затуманилась — не лучший процент, чем в любом погребе Реймса. С чего она взяла, что найдет решение, не дававшееся никому за всю историю виноделия?
В кабинете она открыла бухгалтерскую книгу. Цифры были теми же, что в пять утра вчера, или позавчера, или, уж если на то пошло, в пять утра каждого дня за последние четыре года. Какие-то продажи были — Николь не жалела времени, добиваясь высочайшего качества каждой бутылки из своих погребов, и у некоторых покупателей еще оставались деньги платить за роскошь, но вообще-то продажи падали по всем товарам. Ей удавалось поддерживать виноградники и давильню с помощью экономии и одолжений. Но у ее предприятия не было никаких денежных резервов для длительных операций, а сейчас денег оставалось так мало, что их едва хватало, чтобы выплачивать жалованье.
Две из последних черных записей в книге появились после продажи сапфирового кольца и золоченого футляра со столовым серебром, принадлежавшего Франсуа. Не время сейчас для изысканных званых обедов. Хорошо, что у нее есть родители — хотя бы голодать им с Ментиной не придется, — но их деньги дела не спасут.
Она тронула желтого алмазного светлячка, которого подарил ей Франсуа в ночь своей смерти. Хотя бы поэтому он был неприкосновенным. Если бы дело потребовало, Николь готова была пожертвовать всеми подушками и стульями, но не этим светлячком.
Голые цифры, красные и черные, были неумолимы. Что бы им стоило хоть единожды солгать?
Николь вносила мелкие исправления, пока не заболели глаза, — чтобы чем-то себя занять до той поры, когда небо посветлеет и настанет пора мчаться на виноградники.
Направляясь к дверям, она посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на нее глянуло изможденное лицо. «Такой бесконечной работой вы загубите свою внешность», — предупреждала Тереза. Николь натянула перчатки. «Я живу за двоих, за себя и Франсуа, и потому жизнь моя сурова вдвойне».
По дороге к виноградникам плечи Николь согрело весеннее солнце. Земля не судила ее, а уступала прикосновениям. Работники уже копали канавы. Завидев ее, они выпрямлялись и махали ей. Шайка отщепенцев вроде нее самой. Ни один из нормальных полевых рабочих не согласился бы работать на женщину даже в эти трудные времена. Ее рабочие — это отбросы, остатки, отверженные.
Мать Эмиля Мария была известнейшей шлюхой, но копала куда быстрее и лучше любого мужчины. Она улыбнулась проезжающей Николь щербатой улыбкой. Кристофу-Батисту, вернувшемуся с наполеоновской войны с одной ногой, оставалось лишь просить милостыню на улицах — но больше ему этого делать не придется. Рук у него по-прежнему две, и он очень умело забивает колья для подвязывания лоз.
Сироты из приюта — идея Ксавье. Целая орава недокормленных, сквернословящих, дерганых, психованных мальчишек. К четырнадцати они вполне вырастали настолько, чтобы из них вышел толк, а поскольку Ксавье их хорошо выучил, в Шампани они работу всегда найдут.