Вдова Клико

— Жизнь вообще несправедлива, мадам Тальен. — Он помрачнел.
— Оставьте его с его тайнами, если он не хочет ими делиться, — сказала Николь. — Как-нибудь развлечемся сами.
Она заказала Валентину бренди. Он покатал жидкость в бокале, закрыл глаза, вдохнул аромат.
— Вот это хорошо, — сказал он, поднимая бокал. Николь последовала его примеру.
— «Гранд Шампань Коньяк» из Бордо. Не совсем тот напиток, который обычно пьют работники.
— Если выносишь тайну на свет, тени исчезают, — сказала Наташа.
Валентин налил себе второй бокал.
— У меня была жена. И дети. Сейчас нет. Этих сведений достаточно для вашего небольшого суаре?
— Если это всё, что вы желаете рассказать, — ответила Наташа.
— Всё.
— У меня был муж, а детей не было, — сообщила она в ответ. — Когда его застрелили, его кровь вытекла мне на юбку.
Валентин осушил бокал:
— Соболезную вашей утрате.
— Революция? — поинтересовалась Тереза.
Он кивнул.
— Многие лучшие мои друзья приняли смерть на эшафоте. Их единственное преступление было в том, что они родились аристократами, — сочувственно сказала Тереза.
— Вы-то отлично выжили, — ответил он едко. — Вашу историю знают все.
Ту историю, которую я хочу рассказывать, — отпарировала Тереза. — Все мы выживали, кто как умел.
— Прошу прощения. Революция сделала из нас актеров. Мы подменили старую личность новой, такой, которая смогла бы нас защитить, — сказал он осторожно.
— Боюсь, что ваша новая личность не слишком убедительна, мсье Шатле. Среди работников вы торчите, как сломанный палец. Если что, дальше нашего общества ваш рассказ не пойдет.
Он перевел дыхание, будто готовясь заговорить.
— У меня была дочь, белокурая, зеленоглазая. Она не давала обижать пауков, любила лошадей и меня. Ей отрезали голову.
Николь вспомнила свою милую, идеальную Ментину, и сердце ее исполнилось сочувствия к этой страдающей душе.
— Я была в Бастилии. — Голос Терезы был тих. — Те, кого больше с нами нет, все еще живут в моем сердце. Оно заполнено доверху. Я не буду больше любить.
— Моя жена, мои дочь и сын погибли на эшафоте у меня на глазах. Моя жизнь окончена, но у меня не хватает мужества умереть. Добавить к этому мне нечего. — Он встал и поклонился Николь. — Вашему грузу при мне ничто не угрожает. Мой рассказ как минимум уверит вас, что защищать груз я буду не щадя жизни, которая для меня ничего не значит. Доброй ночи.
Тереза вышла вслед за ним.
Когда она, крадучись, вернулась в комнату, часы на колокольне пробили четыре утра. «Ровно пять часов», — подумала Николь.
Тереза пахла сеном и ночным воздухом. Ее рука очертила контуры тела Николь под тонкой простыней, заставив вспыхнуть огнем желания, но рука тут же исчезла. Тереза легла на свою кровать.
Мысль о ней и о Шатле была мучительной, но Терезе никто не хозяин, и меньше всех Николь. Тереза как пылающий закат, как падучая звезда — просто радуйся, если ты их случайно увидишь.
Николь стала дышать реже и заставила себя сосредоточиться на следующем пункте своего плана, мысленно перебирая все его детали, пока не погрузилась в беспокойный сон, полный видениями семьи Шатле у гильотины.
На следующее утро Николь увидела, что все в порядке: мсье Шатле готов и ждет, фургон запряжен, лошади отдохнули. На дорогу до Шарлевиля, где в шесть утра их должна ждать баржа, надо было отвести примерно час. Еще час на погрузку — и в путь по Мезу, и дальше водой до самого Амстердама. Две с половиной недели дороги, дай-то бог…
Светило солнце, лошади резво бежали рысью, вчерашние облака развеялись, и в этот момент все были заняты только путешествием. Горе не отпускало Николь, накатывая волнами, а рассказ Валентина Шатле слишком его оживил. Но пусть за отступившей волной придет еще более сильная, промежутки между ними надо использовать по максимуму. Во всяком случае, сегодня вода спокойна для всех.
Через пару часов дороги путешественники увидели шагающий в их сторону отряд солдат. Шатле взял правее, пропуская их, но офицер велел остановиться. Николь стала разглядывать красные мундиры и треуголки на скучающих молодых позерах с палашами.
 
Офицер шагнул вперед и поклонился Шатле:
— Документы, мсье?
Николь достала бумаги из сумки.
— Все документы в порядке, это мой груз, а кучер — мой работник.
Офицер встряхнул бумаги, чтобы развернуть, и стал не спеша их изучать.
Наташа тайком нарисовала на юбке восьмерку.
— Беда. Предупреждала я тебя, — шепнула она.
— Что-то очень большой груз выходит для одинокого поселянина и трех его попутчиц?
— Груз принадлежит вдове. Это кофе, направляется в Россию, — ответил Шатле.
Тереза выпрыгнула из фургона:
— Это груз милосердия. Вот эта старая женщина все свои сбережения вложила в кофе, чтобы передать своей умирающей матери и родственникам в России. Ей предстоит очень далекий путь, и она устала с дороги. Так что нам и вправду надо спешить в Шарлевиль-Мезьер, чтобы встретить нашу грузовую баржу.
Лицо офицера стало жестче:
— Просто душераздирающе трогательно. А вам известно, что все торговые пути в Россию перекрыты?
— Мы решили рискнуть. Пропустите нас, — сказал Шатле. — По какому праву вы останавливаете на дороге свободных граждан?
Офицер подошел к нему, вытаскивая палаш.
— По такому. Что-то ты слишком заносчив для крестьянина! Что-то скрываем, гражданин? Или, лучше сказать, сеньор?
Шатле промолчал. Малейший намек на «аристократа» будет для этих скучающих юных громил отличным поводом покуражиться.
— Слазь со своего скакуна — и на колени.
Солдаты пересмеивались.
— Вы не имеете права. — Шатле не двинулся с места.
Офицер почесал горло Шатле острием палаша:
— Вот оно, мое право. Слезай, мразь, и на колени.
Шатле спрыгнул, не торопясь, и плюнул офицеру в глаза.
Тот немедленно сбил его с ног и прижал палашом к земле.
— Аристократ вшивый. Себя считаешь лучше меня? Лижи сапог!
Шатле снова плюнул. Офицер ткнул палашом, и Николь отвернулась, услышав его крик. Глаза Терезы стали решительными, а Наташа перекрестилась.
— Как вы смеете! — крикнула Тереза пронзительнее выстрела. — Отойдите немедленно, или об этом безобразии узнает генерал Тальен! Ваше имя и звание, быстро!
Офицер убрал палаш от окровавленной груди Шатле, но с места не стронулся.
— Мы люди рабочие, мы честные граждане, как вы, — молила Наташа. — Пропустите нас! Хороший командир должен показывать своим людям пример милосердия, или миру конец.
— Пусть лежит, где лежит, не подходить! — скомандовал офицер, когда Тереза бросилась к Шатле. — Проверить фургоны. Что-то они там прячут.
Кровь Шатле застыла на пыльной дороге лужицей.
Двое солдат раскрыли кофейный ящик и стали копаться в зернах. Николь затаила дыхание.
— Довольны? — окликнула офицера Тереза. — Кажется, вы мне не поверили? Я Тереза Тальен! Если вы услышите от меня кодовые слова «белый гусь», они вам что-нибудь скажут, глупец?
Офицер вытаращил глаза и шагнул в сторону, отдавая честь:
— Виноват, мадам Тальен! Мои глубочайшие извинения. Знаете, осторожность не бывает лиш…
— Вы злоупотребляете своей властью, офицер. Сейчас вам это сойдет с рук, но в дальнейшем не теряйте головы. Власть вам дана для защиты людей, а не чтобы похваляться ею, как ополоумевший юнец. Велите своим людям оставить нам аптечку и следуйте своим путем.
— Слушаюсь, мадам.
Он махнул рукой молодому солдату с розовыми щеками, явно не старше пятнадцати лет. Мальчик опустил к ногам Терезы кожаную сумку с аптечкой, попятился и побежал догонять уходящий отряд.
Наташа тут же принялась останавливать кровь и осматривать рану. Николь не могла на это смотреть.
— На будущее: в своем желании смерти постарайся не прихватить с собой и нас, — укоризненно сказала Тереза. Наташа разорвала бинт зубами.
— Прижми вот здесь, как следует, — велела она Николь.