Замок

На самом деле он совсем не бездельничал, а его на первый взгляд бессмысленные перемещения были подчинены одной, но важной для него цели — он надеялся встретить Мазуревичуте. Но пока это сделать не удавалось, скорей всего, она пребывала в своем номере, возможно, даже спала. На такой жаре самое милое дело.
Но беспокоить ее там Лагунов не решался, поэтому он выбрал другую тактику — слоняться по замку и ее окрестностям до тех пор, пока они не встретятся. Не может же она целый день спать, непременно выйдет на свет божий. Тут-то они и «случайно» столкнутся.
Прошел целый час его безрезультатных блужданий, и Лагунов уже изрядно притомился. Как он не старался пить совсем по чуть-чуть, но сначала он выдул одну бутылку, за ней последовала следующая. Начинать третью он решительно не хотел, и без того чувствовал легкое головокружение от выпитого алкоголя. Если он в течение ближайших десять минут не увидит литовку, пойдет к Майе. Он знал, что его ждут в ее номере любовные утехи. Он был совсем не против них, но желание увидеть Мазуревичуте пока перевешивало.
Лагунов посмотрел на часы, засек время. Сел за столик на террасе, на стол поставил пустую бутылку пива. Сколько же она может спать? Или занята чем-то другим, готовит программу для президентских выборов. Неужели она, в самом деле, может стать президентом своей страны? Как ни странно эта мысль совсем не вызвала у него протеста, наоборот, ему казалось, что это очень даже это возможно. Должны же к власти хотя бы иногда приходить приличные, талантливые люди, не все же только уродам она должна доставаться. Но именно они более всех охочи до нее. А потом все понимают, кого они выбрали, да только что и остается рвать на себе волосы.
Лагунов посмотрел на часы. Ну, все, лимит вышел, он идет трахаться с Майей. Он встал, и в этот момент на террасу вошла Мазуревичуте. Ее взгляд уперся в него, затем переместился на бутылку.
— Пьете пиво? — спросила она.
— А что еще делать? Тем более такая жара, а пиво холодное.
Мазуревичуте, соглашаясь с этим тезисом, кивнула головой.
— А ведь вы, Сережа, правы. А не принесете пива и мне, только непременно холодного.
Лагунов помчался на кухню. Вернулся он через несколько минут, неся в руке бутылку и бокал. Все это поставил на стол перед женщиной, налил пиво и подал Мазуревичуте.
— Ačiū, — произнесла она.
Он непонимающе посмотрел на нее.
— Это по-литовски спасибо, — улыбнулась Мазуревичуте. — Вы правы, пиво в такую жару прекрасно. А что вы тут делали, почему не на озере?
Лагунов несколько секунд напряженно молчал.
— Ждал вас, — ответил он.
— Меня? — переспросила женщина, но в ее голосе не слышалось сильного удивления. — Какая же была цель вашего ожидания?
Лагунов замялся. Вопрос его до определенной степени смутил. Сказать истинную причину он не решался.
— Хотелось с вами поговорить.
— О чем?
— Я приехал сюда для интервью с Каманиным. Но пока не удается с ним побеседовать. Поэтому решил для начала поговорить о нем с вами.
— Почему со мной?
— У вас были с ним отношения.
— Когда это было. К тому же тут присутствуют его две законные жены, а мой статус был на порядок ниже, всего лишь любовницы. Вам лучше начать с них.
— Нет, я хочу поговорить с вами, — на этот раз решительно произнес журналист.
Мазуревичуте внимательно посмотрела на него.
— Раз хотите, давайте поговорим. Задавайте вопросы.
Лагунов почувствовал некоторую растерянность, к этому интервью он совсем не готовился. Хотя он ждал Мазуревичуте больше часа, но особенно и не думал, о чем будет с ней говорить. Но сейчас он понимал, что не имеет морального права ударить в грязь лицом и просто обязан продемонстрировать свои лучшие профессиональные качества.
— Объясните, Рута, все считают Каманина гением, едва ли не самым умным человеком на земле. Ну, возможно, одним их таковых. Я же когда на него смотрю, слушаю его, ничего подобного не вижу. В целом же вполне обычная личность.
Мазуревичуте прежде чем отвечать сделала большой глотов из бокала.
— Вы правы, когда я с ним познакомилась, то поначалу он не произвел на меня какого-то неизгладимого впечатления. Да и не мог, мы первые несколько дней знакомства в основном говорили сексе.
 
— О чем? — удивился Лагунов.
— О сексе, — улыбнулась Мазуревичуте. — Мы им даже еще не занимались, а только говорили. И это доставляло нам огромное удовлетворение. Ни на какие серьезные темы мы в те дни не беседовали.
— Удивительно.
— Что же тут удивительного. Мы на тот момент были еще совсем не старые, я-то вообще девчонка, только кончила университет. Кстати, он был моим преподавателем, мы сблизились, когда я сдавала ему зачет. Я видела, как он на меня смотрит, и во мне вдруг возникло такое желание, что я едва сдерживалась. Вместо ответов на вопросы я бы тогда предпочла заняться с ним сексом. Но это случилось почти только через месяц.
— Я завидую ему.
— Не стоит, каждому предназначено свое. Тем более, вы тут время не теряете.
Лагунов невольно покраснел. Эти слова ему были неприятны. Ему очень не хотелось, чтобы Мазуревичуте проведала бы об его шашнях с дочерью Каманина. Но, судя по всему, это уже случилось. Но теперь уже ничего не изменишь.
— Но если все у вас так складывалось, как потом… — Он запнулся.
— Как потом мы перешли к другим отношениям, — закончила она за него.
— Да, — подтвердил он. — Я все же хочу услышать от вас, Рута, что в нем такого замечательного? Для меня это важно, это поможет правильно выстроить интервью.
Мазуревичуте задумалась.
— Как бы вам это объяснить… Мне это понятно, а вот донести до другого… Когда с ним долго общаешься, то постепенно все твои привычные о мире представления становятся хламом. Он сжигает их, как мусор. Это полный переворот сознания. Разумеется, в том случае, если ты сам к этому готов, если не цепляешься за старое. Ты вдруг осознаешь, что жизнь устроена совсем не так, как ты привык думать. Это безумно страшно, но и безумно интересно. — Она посмотрела на Лагунова. — Я доходчиво рассказываю?
— Если честно, то не очень. Я смотрю на собравшихся тут людей и что-то не замечаю в них такого грандиозного переворота.
— Согласна, он происходит далеко не в каждом. Мне не хочется говорить ни о ком персонально, но далеко не все хотят, чтобы с ними случилось нечто подобное. Человек существо крайне консервативное, он практически всегда цепляется за прошлое, за привычное. Феликс говорит, что это его родовое проклятие. Он мне однажды разъяснил одну мысль. Человечество развивается лишь тогда, когда оно свободно. То есть, свобода движет развитием, оно является плодом исключительно свободных людей. При этом девяносто пять процентов населения, если не больше, не испытывает никого стремления к свободе. Более того, из этих девяносто пять процентов огромное число ненавидят, считает ее своим личным врагом. Все человеческое общество устроено таким образом, чтобы можно было бы бежать разными способами от свободы. Отсюда главное противоречие: свобода является залогом развития человечества, но оно же ему всеми возможными вариантами и противится. Поэтому и возникают бесконечные катаклизмы, поэтому так сложно идет продвижение вперед. Теперь вам стало понятней?
Лагунов не очень убедительно кивнул головой. Мазуревичуте в ответ улыбнулась.
— Наверное, лучше я вам не объясню. Для этого надо пожить с Феликсом. Я женщина, мне в этом повезло, мы некоторое время были все время вместе. И днем, и ночью, — добавила она после короткой паузы. Вам вряд ли выпадет такая удача. Придется довольствовать тем, что есть.
— Да, уж, — пробурчал Лагунов. Он уже не первый раз ощутил сильную зависть к Каманину за то, что тот владел этой женщиной. А вот ему это не дано.
— Могу вам сказать, Сережа, — вдруг снова услышал он ее голос, — мне еще многое надо узнать у него. Возникли новые вопросы, обстоятельства. И далеко не на все из них мне известны ответы. Это стало одной из причин, почему я здесь. Знаете, миру очень сильно не хватает людей, способных отвечать на самые насущные вызовы. Раньше их называли мудрецами, сейчас в отношении современников это слово почти не используется. Да и таких людей практически не осталось на земле. Но от этого потребность в них меньше не становится. Я вращаюсь среди политиков не только своей страны, но и Европы. И мое впечатление — это царство по преимуществу серости и убогости. Эти люди однажды заведут мир в тупик или приведут к катастрофе. Они не осознают, что делают. И при этом не желают ничего и никого слушать, они считают себя светочами разума. Но от этого становятся только еще глупей и невежественней. Мне Феликс говорил об этом давно, когда я и не думала заниматься политикой. Я ему возражала, что так не может быть, там должны быть люди, которые на порядок возвышаются над другими. Так вот я вам, Сережа, сейчас официально заявляю: их там нет. И это ужасно. Более того, им неоткуда взяться. И как решить эту дилемму не представляю. Надежда только на него. — Мазуревичуте вдруг улыбнулась. — Что-то мы тут с вами, Сережа, засиделись на этой террасе. Пойду-ка я на пляж, искупаюсь.