Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)

Кухарка, накладывавшая в тарелку пшенную кашу, закончила свое занятие и, переваливаясь на больных стариковских ногах, как утка, пошла открывать.
В квартиру зашел сыскной городовой Семипудов.
— Убийство, ваше благородие.
— Где?
— В Заречье, на Миллионной.
— Кого?
— Господина Тименева.
Тараканов выругался.
— А я рапорт об отпуске написал. Кликни извозчика и поедем. Кто-нибудь на службу уже явился?
— Господин Маслов и домой не уходили. Мы по вчерашней краже из магазина Розенцвайга всю ночь занимались.
— Успешно?
— Успешно. — Семипудов посмотрел на свои кулаки. — Нашли мазуриков и довели до полного сознания.
— Чулковские?
— Не, нонче зареченские. Сейчас хотели ехать вещи уворованные изымать, так что извозчика уже подрядили. И господин Жемчужников за этим на службу пришел.
Тараканов на секунду задумался.
— Вот что, вы с Жемчужниковым кражей занимайтесь, мы с Масловым вдвоем справимся. На одного извозчика мы все равно не поместимся, так ты, будь другом, себе другого кликни. Да, и пошли кого-нибудь, мальчишку какого, что ли, за фотографом.
Губернский город Тула в полицейском отношении был разделен на четыре части, которые соответствовали историческим районам города. Две центральные части — первая и вторая — находились на левом берегу Упы. Их границей служила главная улица города — Киевская. Третья часть — Зареченская и четвертая — Чулково располагались на правом берегу Упы и разделялись между собой другой рекой — Тулицей. В обеих заречных частях располагались многочисленные тульские предприятия — Императорский оружейный завод, самоварные, гармонные, пряничные фабрики. Чулково, заселенное преимущественно пролетариатом, было самым неблагополучным в криминальном отношении районом города. В Заречье же селились не только рабочие, но и состоятельные горожане — фабриканты, купцы, богатые чиновники. Их красивые каменные дома располагались по преимуществу на центральной улице этой части города — Миллионной. Улица эта была хорошо вымощена и освещалась электричеством.
Когда подъехали к дому Тименева, Маслов сунул извозчику гривенник. Извозчик обиженно посмотрел на полицейского.
— Чего зыркаешь? И этому должен быть рад. Полиция может пользоваться извозчиками бесплатно.
— Для перевозки пьяных, арестованных и мертвых тел. — Извозчик проявил неожиданную эрудицию.
Маслов разозлился:
— Хочешь, чтобы все как положено было? Хорошо. Вот в этом доме мертвое тело. Тебе его в земскую больницу и везти. Только спервоначалу подождать придется. Пока доктор его осмотрит, а следователь протокол напишет. Часа три-четыре.
Тараканов порылся в кармане, вынул гривенник и дал его извозчику.
— На тебе еще и езжай. Больше нету.
Напуганный перспективой потерять без толку несколько часов, «ванька» так хлестанул свою лошаденку, что она понесла с места в карьер. Маслов свистнул ему вслед, и полицейские направились к дому.
По веселому, свежему виду этого хотя небольшого, но красивого одноэтажного здания сразу было заметно, что дом недавно выстроен или, по крайней мере, заново отделан. У ведущих во двор ворот с калиткой приютилась будка дворника.
Обстановка комнат показывала, что Тименев — человек со средствами и любит комфорт, но не тот изысканный, аристократический комфорт, который встречается у людей со вкусом, а бросающийся в глаза и бьющий на эффект комфорт нувориша. Расположение комнат было весьма удобно. На улицу, начиная от ворот, выходили в ряд окна кабинета хозяина, залы, парадной, или, как говорят, чистой прихожей, гостиной и будуара молодой жены Тименева, Веры Аркадьевны. На двор выходили окна спальни хозяина, столовой, прихожей черного хода, комнаты Антонины Аркадьевны — младшей сестры хозяйки, уборной. В углу дома располагалась спальня хозяйки. Единственное окно этой комнаты выходило не на двор, а на пустынный, глухой переулок.
Подобные переулки часто встречаются в губернских городах рядом с большими, красивыми улицами. Этим закоулкам не известны ни мостовые, ни тротуары, ни фонари. По сторонам их украшают исключительно заборы, местами обвалившиеся и полуразрушенные. Если путник, не знающий города, случайно забирается в такой переулок, то в тот момент, когда ему удастся выбраться из него на большую улицу, он весело приободряется, чувствуя в сердце приятное облегчение, как человек, успешно перебравшийся в утлой ладье через бурную реку.
 
Высокий забор, украшенный большими иглами для обеспечения от посетителей, имеющих дурное обыкновение являться недозволенными способами и в недозволенное время, окружал небольшой двор дома, на котором находились всего три постройки: в одной располагалась кухня с людскими, в другой — сараи, конюшня и погреб, а в третьей, летнем флигеле, была устроена квартира для гостей. Таким образом, со двора дома был единственный выход — через калитку в воротах, на Миллионную.
Труп убитого обнаружил его камердинер Григорий. Сегодня он проснулся, по своему обыкновению, около семи часов утра, вышел на двор, умылся у кадки с водой, стоявшей у двери кухни, вернулся в людскую, тщательно причесался, надел сюртук, пошел через двор к господскому дому, вынул из кармана ключ, отворил дверь черного хода и, пройдя тихонько прихожую, чтобы не обеспокоить Антонину Аркадьевну, вошел в залу.
Здесь он постоял несколько минут посреди комнаты, почесал затылок, потом подошел к окну и заглянул на пустынную еще улицу. Исполнив это важное дело, он отправился в кабинет.
Отворив дверь, Григорий остановился. На полу у двери в спальню в луже крови лежал Тименев, с закинутой назад головой и страшно вытаращенными глазами.
Пораженный камердинер некоторое время стоял неподвижно. Потом, опомнившись, подошел медленным, нетвердым шагом к барину и со страхом дотронулся до его руки. Тименев был мертв, и, по-видимому, уже несколько часов: труп был совсем холодный.
Григорий отшатнулся и несколько секунд не мог прийти в себя, потом развернулся и побежал так быстро, как только позволяла его объемная фигура. Выбежав на двор, он стал звать дворника таким дрожащим, испуганным голосом, что высыпала вся прислуга. Из женской людской выбежали горничная Катя, кухарка и прачка, а в дверях мужской появился кучер.
— Тимоха! Тимоха! — кричал растерявшийся камердинер. — Беги в полицию! Барина убили!
В первую минуту прислуги остолбенели, а потом бросились толпой в дом.
Женщины остановились в дверях кабинета, не смея войти, глядели на мертвого с любопытным страхом, крестились, охали и причитали. Мужчины же решились переступить порог и робко подошли к трупу, стараясь не пачкать обувь кровью, распространявшей тяжелый, удушливый запах.
— Что же вы стоите? Тимоха! Чего ждешь? Беги же скорее в полицию!
— Поднять бы, — проговорил дворник.
— Баран! Разве можно? Тут полицию надо. Говорят тебе — беги! И к Павлу Аркадьевичу беги. Скорее!
Дворник кинулся на улицу.
Вдруг Катя вскрикнула, всплеснула руками и побежала в спальню барыни, а остальная прислуга отправилась к дверям комнаты Антонины Аркадьевны.
Григорий постучался. Сначала ничего не было слышно, потом слабый, тихий голос спросил:
— Кто там? Что нужно?
— Барышня! Отворите, Христа ради!
— Сейчас.
Через несколько минут дверь отворилась и на пороге показалась Антонина в белом пеньюаре. На прислугу с беспокойством смотрели большие серые глаза.
Увидя испуганные, растерянные лица, девушка отступила на шаг.
— Что случилось? — пробормотала она. — Сестра?
— Никак нет…
— Барина убили! — брякнул кучер Парфен.
Антонина побледнела и бросилась было вперед, но вдруг остановилась. Глаза ее широко открылись и устремились в пространство на какой-то невидимый предмет. Она зашаталась и упала без чувств на руки бросившихся к ней людей.
 
В эту минуту прибежала Катя.
— Григорий Иванович! — кричала она. — К барыне не могу достучаться! Дверь заперта на ключ. Стучала, стучала, не подает голоса… Что это с барышней-то? Ах господи!