Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)

— Скажите, а кто к нему ходил? Были у него друзья-приятели?
— Никто не ходил. Он, знаете ли, из тех, кто пыль любит людям в глаза пустить. Одевался всегда как граф какой, часы золотые имел, цепочку. А ужинал одной селедкой. Да и в комнате, кроме кровати и стула колченогого, нет ничего. Поэтому и не водил к себе никого. Правда, в последние дни ходил к нему один присяжный поверенный.
— Присяжный? А почему вы так решили?
— Так у него было написано.
— На лбу?
— Молодой человек, не след вам смеяться над дамой.
— Прошу прощения, это я пошутил неудачно. Так где было написано?
— Портфель у него был большой, так вот на нем золотом и было написано.
— А что конкретно?
— Я же говорю: «Присяжный поверенный».
— А имя было?
— Было, но только я запамятовала.
— Не Рудаков?
— Может, и Рудаков, не припомню.
— Сколько раз он к вашему жильцу приходил?
— Да раза два-три и был всего.
— А в день о… в канун Благовещения был?
— Дай Бог памяти… Был! Был утром, часов в десять. Вот тогда-то он портфель и принес! Я же вам говорила, что боялась, что Александр Петрович сбежит, не заплатив. Ну и поглядывала за его дверью с кухни, думала, если будет уходить с вещами, не пущу — кричать начну, дворника позову, а не пущу, пока не рассчитается. Так вот, сижу я на кухне, часов в десять — звонок. Кухарка моя в лавку пошла, пришлось мне самой идти дверь открывать. Только Александр Петрович меня опередил, сам впустил этого адвоката. Они к нему в комнату по шли, посидели там с полчаса, потом вышли. Тут я надпись на портфеле и увидела. Адвокат его все время стороной, где надпись, к себе прижимал, а как пальто стал надевать, так дал портфель подержать Александру Петровичу, тот его и перевернул надписью в мою сторону. Попрощались они душевно, как родственники: Александр Петрович адвоката даже расцеловал и перекрестил.
Во «Франции» проверили книги и сообщили, что господин Свирин гостил у них с 24 марта, а 28-го выписался за границу. Прислуга им была довольна — барин кутил в ресторане, заказывал все самое дорогое, чаевых не жалел. Время он проводил с дамой, и прехорошенькой.
Вечером Тараканов заглянул на Офицерскую. Он попросил машиниста напечатать два запроса: в градоначальство, по поводу выдачи заграничного паспорта Свирину, и, для очистки совести, в Ревель, по поводу Лантайса, и, получив свежеотпечатанные листки бумаги, пошел было визировать их к Кунцевичу но, вспомнив, что начальника вечером на службе не будет, решил тоже не перетруждаться и помчался к Нюре.
  
3
 
Над воротами, ведущими в извозчичий двор Афанасия Афанасьевича Афанасьева, красовалась вывеска, на которой были изображены четверка лошадей с форейтором и золоченая свадебная карета. Надпись на вывеске гласила:
«Всякий екипаш и на Сватьбу».
Тараканов велел извозчику остановиться у ворот и вошел в обширный, глубокий и длинный двор. Под навесами стояли «всякие екипаши». Посреди двора запрягали в пролетку красивого, серого в яблоках коня. Рабочие торопились, а в стороне стоял высокий старик с широкою седою бородою. Уже одетый кучер, с белыми перчатками за поясом, стоял тут же, в ожидании времени сесть на козлы.
— Вы здесь хозяин? — спросил Тараканов, обращаясь к старику.
— Что прикажете? — спросил тот, слегка приподнимая картуз.
— Такой Ванька Щегол служит у вас?
Старик смерил его внимательным взглядом.
— А на кой он вам? Натворил чаво?
— Свидетелем.
— В деревню я его отпустил, на побывку.
— Давно?
— Вчерась уехал.
— Тьфу ты! А где у него деревня?
— Тульские мы.
— Тульские? Стало быть, земляки. Какого уезда?
— Ефремовского.
— А я Каширского.
— И правда земляки. А что нужно от Ваньки-то?
— Да возил он в свое время одного мазурика, хотел про него порасспрашивать.
— Давно это было?
— На Благовещенье.
— Тю! Ванька мазуриков кажный день возит, да не по одному. Разе честный человек на лихача деньги имеет? Всех мазуриков не упомнишь.
— Все равно я хотел с ним побеседовать, вдруг чем-нибудь тот мазурик ему запомнился. Когда обратно Иван собирается?
 
— Месяц я ему дал отпуску. Летом у нас работы поменьше, господа все на дачах. А Ванька пять лет дома не был.
— Да, не повезло мне.
Записав название волости и деревни Щегла и узнав, что Щегол — это вовсе не фамилия, а прозвище, а настоящая фамилия у лихача — Никодимов, Тараканов двинулся в управление сыскной полиции.
Несмотря на то что до начала присутствия оставался еще целый час, Кунцевич уже был в своем кабинете. Он внимательно выслушал доклад Тараканова, задумался, побарабанив пальцами по столу.
— Прикажете в Ефремов ехать, Мечислав Николаевич?
— Зачем? Только время потеряем. Свирин деньги украл, даже думать нечего. Надо плотно браться за него. Езжайте в банк, поговорите с конторщиками, узнайте, с кем он был особенно дружен, расспросите про его дам знакомых… да что я вас учу, вы все сами знаете. Давайте мне запрос в градоначальство, я постараюсь ускорить его исполнение.
— Вот-с.
— Так. А это что? В Ревель? Ну пусть. Я сам все отправлю, ступайте.
— Мечислав Николаевич, я в своем участке два дня не был. Пристав…
— Я телефонирую Ивану Самуиловичу, не переживайте.
Дальнейшие события понеслись с головокружительной быстротой. Конторщики сообщили, что 26 марта Свирин устроил ужин по поводу своего наследства и увольнения и пригласил туда некоторых сослуживцев.
Сначала кутили в чисто мужской компании, потом виновнику торжества захотелось общения с дамами. Свирин рассчитался за ужин, попросил у гостей прощения за то, что вынужден их покинуть, наказал веселиться без него, а сам, взяв с собой конторщиков Вяземского и Оглоблина, с которыми был особенно близок, на лихаче укатил на Фурштатскую.
— Я бы не поехал, — оправдывался Вяземский, — но пьян был сильно. Приехали на Фурштатскую, там поднялись в квартиру, где проживала знакомая Александра Петровича, Марией Васильевной он ее представил. Хоть и поздно было, но Мария Васильевна ничего, не рассердилась на нас. Быстренько собралась, и мы поехали к Палкину. Там заняли отдельный кабинет, потом появились еще какие-то барышни, как я понял, знакомые Марии Васильевны. Дальнейшее помню смутно. Очнулся дома, жена сказала, что меня дворник в квартиру притащил. Она потом со мной месяц не разговаривала.
— А где именно на Фурштатской эта Мария Васильевна проживает, помните?
— Помню-с. Дом, во всяком случае.
Вяземский показал дом, старший дворник этого дома — нужную квартиру, сообщив, что фамилия жилички — мадам Прелье. Тараканов доложил Кунцевичу, тот написал рапорт на имя следователя, занимавшегося этим делом. Следователь выписал постановление об обыске, и они втроем отправились к Марии Васильевне. Старшего дворника и привезшего их извозчика пригласили понятыми.
Как показалось Тараканову, Прелье их визиту больше удивилась, чем испугалась. Сначала Тараканов думал, что она хорошо разыгрывает это удивление, но потом понял, что Мария Васильевна вполне искренна.
Судебный следователь Головня это тоже заметил.
— Сударыня, я готов вам поверить, что ничего решительно о совершенном преступлении вам не было известно до настоящей минуты. Вы могли точно так же, как и многие другие, поверить выдумке о наследстве. Но вы должны доказать ваше незнание, так как вы ближе, нежели кто-либо, стояли к Свирину. Расскажите же по всей откровенности и по всей правде, что вообще вам о нем известно. Помните, что всякая ложь может вас погубить, а правда — спасти.
— Но вы так мне и не сказали: в чем именно он обвиняется?
 
— В краже значительной суммы из банка, где он занимал скромную должность конторщика.
— Значит, наследства он никакого не получал?
— Это вымысел.
Прелье закусила губу.
— Уезжая, Александр Петрович сказал мне, что его внезапно вызывают по какому-то делу и что вскоре он сообщит мне письмом или телеграммой, куда к нему приехать. Он мне оставил большой сверток, который велел никому не показывать. Он говорил, что есть спор по поводу наследства и другие родственники покойного делают ему процесс.