Все лестницы ведут вниз (СИ)

— Какой тебе нравится, Аня? — поинтересовалась Татьяна Алексеевна.
— Да они все какие-то одинаковые, — подняла она плечи. Аня старалась делать вид, что происходящее ей интересно, и даже очень, только вот этих стараний Ани никто из присутствующих не заметил. Напротив, все видели, насколько ей скучно: все равно на присутствующих, на щенят, на все-все; только вот никто не заметил в ее взгляде навязчивой мысли, недавно возникшей.
С пол часа Аня и Татьяна Алексеевна сидели на диване; парень же с девушкой стояли в разных концах комнаты. Затянулся нудный разговор о щенятах, остальных питомцах, о приюте. Стало известно, что молодая пара здесь не живет, хотя, когда тепло, этот приют для них что-то вроде дачи. В основном же они проживают в соседнем поселке, а занимаются этим себе в убыток — по доброте душевной.
Выйдя из дома, первым делом Аня выполнила недавно данное обещание, подойдя к собаке, которая, будто бы даже и не пошевелилась за все это время, а продолжала стоять и дожидаться. Присев на корточки и поравнявшись, Аня всматривалась в ее глаза, уши, клыки, сама немного приоткрыв как в удивленно рот, будто перед ней было какое-то невиданное ею ранее животное. Собака почувствовала проявленный к себе интерес, замахала хвостом и постаралась обнюхать Аню, чтобы познакомиться поближе, но нос ее уперся в сетку вольера.
— Мы ее зовем Астрой, — пояснила девушка, более словоохотная, чем ее супруг.
— Астра, — протянув, нежно обратилась она к собаке; та оживилась, повела головой, облизала языком свой нос и непременно бы полезла к Ане, если бы не сетка.
— Похоже, это смесь немецкой овчарки с дворнягой. Кстати, она из ваших мест. К нам ее привезти относительно недавно. Месяцев с…
Более Аня не слыша этих пустых, скучных разговоров. Отстранившись от всего вокруг, она смотрела только на эту вытянутую морду с алым высунутым языком. В ее голове один за другим появлялись и сменялись яркие образы, будто бы она сейчас не здесь, а в парке, с Астрой, гуляет с ней на поводке. Это послушная собака — она никуда не дернется, не побежит; она будет следовать шагу Ани. Они гуляют также, как гуляла Аня когда-то без Астры, одна: через дворы и переулки, минуя заборчики и протискиваясь между гаражами.
После прогулки Астра сама запрыгивает в ванную и Аня ополаскивает ее теплым душем. Астра никогда не отходит от Ани, они и спят вместе. Собака запрыгивает ей на кровать, укладывается у ног и не встанет, пока не проснется Аня. Они обязательно идут в школу, и Аня будет привязывать ее на школьном дворе, ведь у Астры будут очень длинный поводок и она сможет гулять; ей не будет скучно, если Аня просидит пару уроков. Главное, научить Астру прыгать через забор и тогда они смогут вместе сбегать с уроков, а потом гулять и гулять, пока не надоест.
Вечерами они выходят в парк, где Астра учится новым командам. Она очень быстро учиться: один, два дня, не более. Первым делом — это самая нужная команда — команда «фас». И вот, Аня видит, как мимо проходят Танька с Машкой. Ее они тоже заметили; стоять поодаль и указывают на Аню пальцами, говорят какие-то гадости, смеются и злорадствуют. Аня смотрит на них спокойно, непоколебимо, просто стоит и молчит, но выждав, протягивает руку с указательным пальцем и кричит «фас». Астра срывается с места, быстро бежит догоняя обидчиц, которые, уже поняв свою роковую ошибку, пустились в бегство что есть духу, спотыкаясь и проваливаясь своими каблуками в ямы осевшего асфальта. Сначала Астра кидается на Таньку, сжав в челюстях ее руку и повалив на землю. Танька кричит от боли — больше от испуга. Астра до крови прокусывает ей руку и мотает головой, глубже впиваясь клыками. Танька плачет, умоляет; она кричит Ане, чтобы та увела собаку. Но Аню не проймешь — она столь же спокойна и непоколебима; о ее хладнокровии еще будут осторожно, с опаской шептаться в углах школьных коридоров.
«Астра, фас!» — кричит Аня, указывая на убегающую Машку с перекошенным от страха лицом. Астра срывается, догоняет, валит Машку на землю, и кричащую, умоляющую кусает пастью прямо в лицо; дергает головой влево и вправо, извивается всем телом, словно рассвирепевший крокодил намертво ухвативший челюстями свою жертву. Машка уже не может кричать, ее голос теряется в глотке собаки, из которого исходит только горячее дыхание ярости и мести.
 
— Сколько ей лет? Молодая? А что она умеет? Громко лает? Больно кусает? Агрессивная? — увлеченно интересовалась Аня, не сводя глаз с Астры.
5
Страшна не сама темнота, а тишина, которая сопутствует ей. Глухая тьма будто бы мертва; не мертва тьма и потому не страшна, в которой слышны голоса и звуки. То, что слышно — не мертво, а мертвое безмолвно.
В спину Ани медленно проникал холод, закованный в толщинах бетона. Ноги уже холодные, словно слились с полом и умерли, став одним с ним целым. Горячий затылок ее прижался к стене и делится своим теплом с тем, что никогда не станет теплым. Оно поглотит жар, растворит в себе; убив, превратит в вечную мерзлоту.
Кругом ни звука — все застыло, слилось в одно неподвижное целое. Тишина, холод, тьма. Главное, дышать тихо, чтобы не нарушить установившуюся гармонию, по своему прекрасную, если проникнуться ею. Сердце уже практически не стучит — только мерно, легонько, свыкаясь с действительностью. Скоро и оно станет частью гармонии; частью этой бездушной бездны; умершей, вернее, никогда не бывшей бездны.
Пустота — мысли замирают, словно водная гладь зимой; рябь утихает в ожидании неизбежного оцепенения. Там, где движение — хаос, порядок же в бездвижном, покойном — оно не знает тревог и волнений. Все живое должно умереть и прийти к этому покою от бессмысленного метания плоти с ее постоянными переменами. Должен остановиться этот вечно неугомонный шар в бездне молчаливого и глухого пространства. Бездна эта никогда не жила: она не думает, не чувствует, ее стезя — вечный покой.
Как хорошо, что Бога нет! Иначе этому ужасу не было бы конца. Кругом была бы эта неугомонная, бесцельная жизнь, которая так нестерпима. Худшей муки, чем бессмертие не придумаешь. Жизнь — это страдание. Бессмертие — это ад. Как хорошо, что Бога нет!
Аня слушала тишину, проникала в нее, сливалась с ней. Со временем страх ее покинул, а с ним растворились во тьме мысли с их нестерпимой болью. Наконец все ушло, вместе с противоречиями, которые рождает живая душа. Теперь душа спит. Жаль, что не мертва. Она спит и видит одну, только на первый взгляд пугающую действительность. Это так кажется, что тьма затмевает глаза. Нет, тьма открывает иной взор, когда можно посмотреть на мир снизу вверх. Она — тьма, растворяет в себе душу, но есть что-то, что и она — могучая и всесильная — не в силах в себя вобрать.
Мысли, боль и чувства — все отступило, все ушло, но обнажило это. Что это, Аня не знала. Но от этого становилось еще больнее. Казалось, здесь она нашла умиротворение, хотя-бы на несколько минут — того было бы достаточно.
Какое предательство! Мгновение назад оно даровало Ане спокойствие, отдушину; открыло возможность посмотреть снизу вверх, и это умиротворяло, но теперь оно невыносимо. Теперь это пытка! Кругом грязь, смрад, сплошные нечистоты, и она — Аня, часть всего этого отвратительного, нестерпимого, мерзкого и невыносимого.
Как же одиноко! Она одна, здесь, продрогшая, но ни разу не шелохнувшаяся в дрожи. Аня вскоре встанет, выйдет, и там, как здесь, будет одна — одинокая. Сегодня, завтра, через год — всю жизнь одинокая. И с кем бы она не говорила, с кем бы не поделилась своей болью — никто не поймет. Этого нельзя понять; только «это» — оно, — немое сердце способно ощутить весь этот ужас, от которого не хочется жить.
 
Одиночество! Мир покинул Аню. Мир никогда не был с Аней.
Аня подняла с правой ноги дрожащую от заставшего ее врасплох ужаса руку, и на ощупь закатала левый рукав. Грудь давит. Тяжело! Поднимать руку тяжело, дышать тяжело, жить еще тяжелее.
Из кармана Аня достала нож, тут же нажав кнопочку рукоятки. Тьма содрогнулась от резкого щелчка, оглушившего пустые коридоры и комнаты; он — словно брошенный неспокойный мячик, рикошетом отскакивающий от холодных стен и уносящийся вдаль, туда, где его забудут навеки.