Все лестницы ведут вниз (СИ)

— Так ты вышла?
— Да как бы я прошла? Проснулась я, — раздраженно ответила Аня.
По-первой Аня настойчиво выпытывала у Татьяны Алексеевы подробный разбор каждых своих снов, имея представление, что всякий психолог отлично разбирается в сновидениях. Думая, что имеет право требовать почти все что угодно, она указывала — словно тыкая Татьяну Алексеевну пальцем — на интересующие ее детали и чуть ли не приказывала немедленно дать ей ответ. И каждый раз ответ ее не устраивал, а потому Аня немедля бойкотировала сеанс, развалившись в кресле и уткнувшись в экран телефона, не желая больше произносить ни слова. Вскоре, для себя уяснив, что «в этом Танька туповата», а потому бесполезна, Аня продолжила делится своими снами, но только потому, что ей нравилось о них рассказывать; да и не редко они ее волновали — эти мрачные, темные образы, всплывающие из ниоткуда. К тому же, иногда «Танька может что-то случайно сказать». К слову, Аня сделала вывод, что профессия психолога по большому счету бесполезна, не то что работа в какой-нибудь исправительной колонии или тюрьме, ведь «кому-то же надо держать на цепи всякую сволочь». В случае же с Татьяной Алексеевной, Аня ценила ее как человека, которая в отличии от остальных, не двуличная лицемерка с приросшей к лицу маской, только и норовившей откусить одну из шести лап своего сородича, а из тех она редких людей, с которыми можно «поделиться всякой мутью, а иногда и не мутью», и «никогда Танька не посмотрит свысока, как все эти уроды».
— Я так поняла, ее там не было? — выслушав Аню, спросила Краснова.
— Не-а, не было, но они все на одну рожу. Из одной норы повылезали, походу.
— Лицами похожи?
— Да нет же! Взглядом. Или… Ну не знаю. Настроем что-ли…
— Настроем к тебе?
— А к кому еще? — возмутилась Аня. — Кого еще можно называть сукой, если не меня?
Она — это женщина, которая лет с двенадцати временами снится Ане. Ее Воскресенская никогда в живую не видела, да и не могло такого случиться по одной простой причине: этой женщины не существует, и в каждом очередном сновидении она появляется в различных образах. Она может быть худой или полной; чаще сухой, словно она — это только скелет обтянутый серой кожей. Лицо, прическа — всегда разные, что и не запомнишь. Женщина может появиться в современной одежде, но бывало, что на ней было платье черного покрова из периода позднего средневековья Западной Европы. Это сказалось увлечение Ани темой средневекового макабра, на которую где-то с год назад случайно набрела в интернете. Выразилось это увлечение преимущественно рассматриванием ночами перед сном в телефоне изображений гравюр XIV–XVI веков.
По внешним признакам Воскресенская не могла сказать, что снится ей именно та самая женщина, которая — признаться — пугала ее порой так сильно, что Аня даже просыпалась глубокой ночью или под утро, всхлипывая, с мокрыми от слез висками и щеками. Сквозь сон она порой слышала, как стон страха жалостно, умоляюще срывается с ее губ. Узнавала она женщину по глазам и поведению, и как сама определила: настроем по отношению к ней — Ане. Взгляд ее всегда нечеловечески злой, задиристый, а иногда насмешливый. Женщина непременно что-то скажет Ане — с укоризной, да так, чтобы побольнее, чтобы унизить; может ущипнуть плечо или руку, ударить по голове; бывало даже, что со стороны, поодаль погрозит Ане чем-то, в том числе и ножом.
— А у меня к тебе предложение, — словно сама только узнав, и тому обрадовавшись, сказала Татьяна Алексеевна. — Завтра я поеду в собачий приют. Хочешь со мной?
— Зачем? — удивленно спросила Аня, приподняв брови.
— Хочу присмотреть себе собачку? Ты любишь собак?
— Ну не знаю, наверное. В основном люблю, — задумчиво отвечала Аня. — Они лучше людей. Животные лучше.
— Значит так, Аня. Если надумаешь, и мама не будет против, завтра с утра можем поехать. Это не далеко, я там уже была. Час на автобусе в сторону деревни. Тебе должно понравиться. Можем выбрать собачку вместе, если хочешь. Только я сразу брать щенка не буду. Выберим и оставим, а я потом заберу, как все подготовлю. Пока хочу просто присмотреться… Как тебе?
 
— Посмотрим. По настроению, — скрывала интерес Аня. — Завтра?
Татьяна Алексеевна засиделась с любимицей дольше обычного, но и Аня ни разу не посмотрела на часы, делая вид, что куда-то спешит. Краснова делилась историями о Маркусе — это пес, который жил у нее дома, когда она была на пару лет моложе Ани. Очень добрый и послушай пес, но стоило его оставить одного, так погром обеспечен. Рассказала пару забавных, смешных случаев, произошедшими с Маркусом. Последний очень понравилась Ане, что она вопреки своим надуманным принципам смеяться только со злорадством, подражая воображаемой ухмылке Судьбы, прямо таки разразилась настоящим добрым, неудержным детским смехом. Оказалось, Аня смеется совсем как маленький ребенок, услышав смех которого, всякий бесчувственный нрав непременно зашевелится, а Татьяна Алексеевна и вовсе обомлела от счастья.
В свою очередь и Аня рассказала одну историю, намеренно, или нет — под вопросом. По Ани, так все одно, а вот Татьяну Алексеевну этот рассказ омрачил. Начала любимица про то, как днем обнаружила у будки мертвого Норда и как не легко было закинуть его отяжелевший труп в тележку.
— Он первый, кого я сама, лично похоронила, — заключила рассказ Аня, задумчиво устремив взгляд в сторону.
4
Всю дороги автобус трясло как по бездорожью, из-за которого Аня уже третий раза стукнулась лбом о стекло, в ответ громко и выразительно ругаясь на весь свет и отчаянно сожалея, что согласилась на эту поездку. После каждого, скороговоркой произнесенного Аней бранного выражения, Татьяна Алексеевна, словно беззаветно любящая мать, улыбалась ей, повторяя, чтобы та была немного повнимательнее, и что они уже скоро будут на месте. Но для Ани дорога была долгой. Казалось, не всего лишь час, как выразилась Татьяна Алексеевна, а по меньшей мере все три часа ям и кочек в замусоленном жестком кресле автобуса, от которого уже начинал болеть копчик и затекали ноги. Стараясь разбавить заметно неприятные впечатления Ани от поездки, Татьяна Алексеевна каждый раз старалась привлечь ее внимание видом из окна. Указывая на дома вдали, поясняла, что совсем маленькой она часто ездила в эту деревню навестить бабушку, у которой было много кур и она — маленькая Таня — постоянно развлекалась тем, что пугала их. Обратила внимание на пруд, который находился неподалеку от дороги, где она летом часто купалась, будучи ребенком.
Неподалеку от деревни, где они и должны были выйти, на лугу паслось несколько коров, впервые увиденными Аней живьем. Никакого впечатления коровы, обрывающие и лениво жующие свежую траву не произвели. Аня лишь подумала, что раньше ей эти животные казались куда более интересными, нежели сейчас. Изображение на пачке молока или реклама по телевизору выставляли корову куда более в благородном и привлекательном виде, но теперь Аня увидела, что это какое-то жалкое, неповоротливое животное с пустым взглядом. Она серьезно задумалась: не отказаться ли ей от молока? Исход решения имел большие последствия — на кону стоял любимый латте.
Послышался лай собак, одиночные вопли припозднившихся петухов, а люди в автобусе засуетились — начали шумно доставить пакеты и сумки. Вскоре автобус остановился и его шумный, почти оглушающий двигатель, наконец утих. У Ани был такой вид, будто бы она ехала всю ночь и толком не спала. Всем видом она говорила, что устала от поездки, от этого автобуса и ям, которые водитель, похоже, намеренно искал, чтобы пассажиры не скучали; устала от этого жесткого кресла и скучного вида из окна; надоела ей и «Танька», особенно ее голос.
 
Сойдя с автобуса, Аня первым делом потянулась поднявшись на цыпочки и вытянув руки над головой. Мучения закончились, настроение возвращается, ее застывшее лицо начало разглаживаться, до того выражавшее катастрофу вселенского масштаба. Но тут же лицо Ани перекосилось: скулы приподнялись, сморщился нос, а обе руки ладонями, как в испуге, прижались к губам. Всем видом она выразила небывалое отвращение и даже презрение, будто ее собственный, личный воздух был отправлен существом мелким, недостойным и ее взгляда, на которое и обращать внимания было бы унизительно.