Все лестницы ведут вниз (СИ)

Светлова Лена уже стояла около ворот, когда показалась Аня в своей темно-зеленой куртке со множеством карманов и сумкой через плечо. Шла она как обычно, не спеша, в то время как Лена, увидев сообщение на телефоне, отпросившись выбежала, не сумев накинуть на себя куртку. Прохладно, моросит, поддувает неприятный ветер, а она лишь в юбке да светлой тоненькой блузке, стоит, сомкнув руки на груди — вся замерзла и трясется.
Воскресенская сразу заметила ее поблеклый взгляд, напряженные губы и бледность застывшего лица. Если не быть в курсе, почему столь любвеобильная, жизнерадостная девочка как Лена имеет сейчас такой болезненный, депрессивный вид, можно подумать, что она замерзла до полусмерти и вот-вот может упасть мертвая наземь. Но Аня то ее знает эту свою полярную в настроении подругу. Лене, кажется, не дано прибывать где-то посередине: либо она все на свете любит, всем любуется и всему радуется, либо даже самое прекрасное, самое ею любимое становится безразлично или вовсе противно. Это состояние, которое она называла хандрой, заставляет Лену прятаться в себе, закрывая дверь и окна своего существа, и сидеть так во тьме — в мире серых оттенков, до тех пор, пока створки окон сами, не утомившись мраком, устало не приподнимутся и не впустят ослепительный свет, озаряющий красочно исписанные стены дома.
Когда створки закрыты, душный, застоявшийся воздух пропитывается жалостью к себе, руки опускаются, сознание сужается вместе с желаниями и чувствами. Как бы ни было тяжело Лене, привычка, заведенная в ее семье — выглядеть всегда прилежно, опрятно, а в школе еще и строго, срабатывала подобно простому и надежному механизму. Белый верх, темный низ — как этическая заповедь для Лены, собирающейся утром на уроки. Еще с год назад она сменила прическу и теперь у нее не длинные, как у Ани волосы по самые лопатки, а все те же, черные, лоснящиеся, но прической под каре с прелестной челкой на тонкие брови, которая только подчеркивает ее выразительные голубые глаза.
Достав из пачки сигарету и зажигалку, Аня, ничего не сказав, закурила. Как будто не замечая Лены, она повернулась, чтобы оглядеть верхушки деревьев: может быть галка еще где-то здесь, наблюдает за ней, или ждет. Может быть она увидела, что Аня покинула тесный кабинет и давящие стены школы: убедилась, успокоилась и полетела дальше, свободная, ни чем не скованная птица.
— Уже уходишь? — спросила Лена.
— Ага, — присматриваясь к скрюченным голым ветвям деревьев, оживленно сказала Аня. — Была бы ты нормальной, вместе бы сейчас ушли, — добавила она, зная, что никогда бы не взяла подругу с собой.
Светлова ничего не ответила. Она стояла сутулясь, прижав руки к груди; зубы принялись подбивать в такт с дрожью тела.
— Противно на тебя смотреть, — обернулась Аня. — Рожа бледная, как сидушка унитаза. С такой мордой только на улице побираться, и то стороной будут обходить.
— Ладно, я пошла, — сморщив губы, сказала Лена.
— Делай так по чаще. Может быть вид дурочки разжалобит кого и дадут тебе в морду, чтобы поумнела. Да постой ты! У меня теперь ключи от крыши, я замок туда повесила. Пойдем сегодня?
Лена прикусила левую губу.
— Обязательно туда?
— А куда еще! Это лучшее место во всей этажке, да и в нашем захудалом городке тоже, — иронично проговорила она. — Теперь крыша — моя личная собственность. Вот же они удивляться, когда увидят на двери замок, — улыбнулась Аня.
— Кто?
— Не знаю, но ведь туда кто-то же ходит.
Тяжело вздохнув, Лена задумчиво посмотрела в сторону — уйти бы сейчас домой, задвинуть шторы, закрыть дверь своей спальни, упасть на кровать и накрыться одеялом с головой, чтобы ничего не видеть и не слышать, и спать, спать до самого утра, уткнувшись лицом в подушку. Оставаться одной у себя в комнате и чтобы никто не тревожил, не звал, не спрашивал: как дела.
— Славно, — одобрительно сказала Аня. — Тогда, как обычно.
— Хорошо, — злясь на себя и на Аню проскрежетала сквозь дрожащие зубы Лена. Всякий раз, когда Светлова тщетно пыталась найти в себе силы, чтобы наконец отказать Ане и настоять на своем — ну хоть попробовать, — она начинала перебирать в голове случаи, когда сказала подруге: «нет, у меня другие планы», или бы соврала, сказав: «ой, я же маме обещала…» Но нет, Лене обязательно надо промолчать и с огорчением вздохнуть, что стало восприниматься Аней как безоговорочное согласие.
 
Это еще хорошо, что Воскресенская не всякий раз таскает ее с собой, иначе ей бы пришлось ходить туда, возможно, несколько раз на дню, как казалось Лене. Кто знает эту Воскресенская! Лена представления не имела, где Аня гуляет, что она вообще делает на этой этажке, тем более одна, когда даже Световой вдвоем с подругой жуть как страшно пробираться через эту холодную темень.
— Лен! — крикнула Аня уходящей подруге. — Наушники забыла что-ли?
2
Бескрайними горизонтами повисли над всем миром мрачные, свирепые, неподвижные тучи, жадно скрывающие над собой теплые лучи солнца. Ветер, снующий по улицам и переулкам городка, как мелкий проказник, боится подняться выше и прогнать прочь тяжелые массивы небесных гор, испуганный их сурово-старческим видом. Морось, осыпаемая ими на слабую, не проснувшуюся почву, лишь напоминает проказнику, насколько он немощен, труслив и мелочен, и не может он большего, чем надоедать своей мерзлостью смертным людям.
Выбросив на землю тлеющий окурок среди множества других: пожелтевших, почерневших и отсыревших, Аня поправила лямку сумки на плече и принялась карабкаться вверх по воротам школьного двора. Когда-то она ставила ноги задумавшись и оглядываясь, примеряясь цеплялась пальцами, но теперь, словно кошка, в сотый раз карабкающаяся на одно и то же дерево — все движения делала не задумываясь, с необыкновенной легкостью. Не она одна уходит с уроков таким путем, но с уверенностью можно сказать, что ни один школьник не взбирается по этим воротам так ловко и быстро, совершенно не задумываясь, как Аня. Занеся обе ноги за ворота, она также легко спрыгнула наземь и вложив в уши красные наушники Лены, достала телефон и включила музыку. Аня пошла гулять.
Всякий раз, когда Воскресенская собиралась погулять, она не думала куда ей идти — в какую сторону направиться. Гораздо интереснее, приятнее просто идти: сначала прямо, а там уже как выйдет — захочет, свернет налево, либо обойдет парк; может быть она заглянет во дворы домов улицы Лесная, где в том году отремонтировали детские площадки, либо решит выйти на Южную — до сих пор там глубокие ямы на дороге, а по тротуару приходится идти, постоянно обращая внимание себе под ноги.
Если выйти на Речную, то можно присесть на лавочке в сквере и наблюдать за сплоченной стаей бездомных собак. Иногда Аня специально ходила на Речную, чтобы побаловать себя забавным зрелищем: как бегают чем-то озадаченные псы, иногда немного разбегаются, а вожак всегда оглядывается — присматривает за подопечными. Это зрелище очень веселило Аню, хотя по ней и не скажешь: в душе она смеялась, а на лице все одно — застывший суровый насупленный вид.
Всякий раз Аня приходила на пруд, который находится недалеко от центра. Как и у всего городка, вид у него неважный, пока из почвы вокруг тропинок и скамеек не полезет трава, а на ветвях не полопаются почки стремительно нарастающей листвы. В марте унылый, мрачный, пожалуй, видом своим отталкивающий, но совсем обратно, когда на пруд слетаются утки и селятся на его водах. К этому времени уже расцветать клумбы и вид преобразуется в противоположный — всякий глаз радующий и не трогающий лишь самые безнадежно черствые сердца.
 
Тут, на пруду, если пройтись по извилистой дорожке, вдоль которой расположились деревянные скамейки с закругленным металлическим каркасом по краям, можно дойти до единственного большого кустарника черемухи, а прямо под ним — любимая лавочка Ани. Здесь особенно красиво в мае, когда черемуха рассветает белоснежными цветами и совершенно скрывает из виду скамейку так, что с дорожки ее вовсе не видно. Зато обзор на сам пруд — на его рябистую гладь, остается прежним, ни чем не прикрытым, разве что немного листвой слева стоящего молодого деревца.