Ваше Сиятельство 4т (СИ)
— Получается, Перун после известия от Гермеса тайком направился за Герой и, оставаясь непроявленным, наблюдал за происходящим в ритуальном зале, затем решил меня убить, убрать, как часть проблемы? — уточнил я и отправил в рот кусочек сыра.
— Да, он тайком присутствовал там. Появился, наверное, немногим позже, чем ты расправился с Арахной. Но не думаю, что Громовержец собирался избавиться от тебя. Он разгневался от того, что ты унизил его жену своей неожиданной силой. И удача, что Гермес успел призвать Асклепия. Иначе ты бы умер. Когда гнев Громовержца сошёл, он сам назвал тебя великим героем среди смертных. Он подошёл к тебе, когда ты лежал жутко обгоревший, но стараниями Асклепия ещё живой. Перун приказал Асклепию исцелить тебя, вернуть прежнее здоровье до последней капли, — пояснила Охотница, наблюдая за тем, как я ем её угощения.
— А ведь получается, что римское пророчество начинает сбываться, — я потянулся к чаше с вином. Оно, конечно, было разбавлено как прошлый раз водой из святого источника. — Сбывается, даже быстрее, чем ожидалось. Я ещё лишь в начале пути к разгадке тайны древних виман, а Гера уже впала в немилость Перуна, а твоя мама, наоборот, сблизилась с Громовержцем.
— Нельзя сказать, что сблизилась, но он на неё смотрел с большим интересом. Примерно, как ты сейчас на меня, — Артемида рассмеялась. — Он пригласил её посетить Дворец Славы на днях.
— Я на тебя смотрю с любовью. Скажи, что оставишь меня здесь хотя бы на одну ночь, — я положил руку ей на колено, задирая мягкую ткань её одежды.
— Придержи руки, Астерий, — Артемида накрыла мою ладонь своей. — Конечно, я тебя оставлю на ночь и, может, даже ещё на одну. Твоя спальня готова, но имей в виду, она очень далека от моей.
— Я тебя очень люблю, но, когда ты добра ко мне и позволяешь мне то, чего мне хочется. Позволяешь ласкать себя, то люблю ещё больше, — я наклонился, желая поцеловать её.
— Мы здесь не одни, — остановила она меня, приложив палец к моим губам.
— Давай уединимся? — предложил я, взяв несколько олив.
— Ты не слишком ли много хочешь? — в голосе богини не было возмущения.
— Да, много. Очень много. Я хочу тебя. Ты это постоянно чувствуешь, — взяв её ладонь, я пустил «Капли Дождя». — Я хочу стать для тебя больше, чем Орион.
— Ты делаешь мне больно, — она отвернулась, но оставила ладонь в моих пальцах. — Не надо трогать прошлое.
— Скажи, что ты хотела, но не решилась сказать мне до сих пор, — попросил я, после затянувшегося молчания. — Я знаю, это нечто важное. Почему не можешь мне это доверить? Скажи.
— Нет. Не сейчас. Тем более я в этом не уверена, — Артемида смотрела куда-то в сторону зелёных гор, над которыми сияло удивительно синее небо и проплывала белоснежное облако.
Снова повисло молчание. Я выпил несколько глотков из чаши и произнёс:
— Моя мама очень волнуется. Три дня — это огромный срок. Можно её как-то предупредить?
— Я уже приходила к ней. Она знает где ты и не волнуется, — отозвалась Небесная Охотница.
— Спасибо! Ты лучшая из богинь! У тебя самое доброе, заботливое сердце! — я с чувством сжал её ладонь. — Ещё княгиня Ольга Ковалевская…
— Что княгиня Ковалевская? — Артемида повернулась ко мне. — Любишь её?
— Да, — мне показалось, что в глазах Охотницы кроется лукавство.
— Моё сердце доброе, Астерий. А твоё очень непостоянное или, как любят говорить мужчины, большое. Которое желает вместить в себя побольше, — улыбка на её губах стала грустной. — Я не осуждаю. Знаю, что так устроен мир. Мужчины успели установить в нём удобные им законы.
— Нужно бы сообщить Ольге, что со мной всё в порядке. Поможешь с этим? — попросил я, подумав, что княгиня тоже может разволноваться. Ведь она знала куда я иду в пятницу вечером.
— Об этом, маг-сердцеед, ты ей можешь сказать сам, — Охотница освободила свою ладонь из моей и взяла чашу. Видя недоумение на моем лице, усмехнулась и пояснила: — Твоя княгиня здесь. Гуляет где-то у Серебряных водопадов.
— Ты шутишь⁈ — я вскочил на ноги.
— Отчего же? Она очень испугалась за тебя, когда узнала, что произошло. И уговорила меня повидаться с тобой. Потом ей захотелось большего: надумала ухаживать за тобой, пока ты лежишь без сознания, — Охотница тоже встала. — Хотя никакой уход тебе не был нужен. Асклепий сделал всё, что требовалось и оставалось лишь выждать время, пока твоё тело восстановится.
— Где искать эти водопады? — в нетерпении спросил я.
— А ты не думаешь, что я в самом деле могу ревновать? Ревновать, что ты так оживился и рвёшься к ней, уже не думая обо мне, — с сожалением сказала Артемида. — Я даже могу обидеться.
— Прости. Пожалуйста, не сердись. То, что Ольга здесь, стало слишком неожиданным известием. Не буду скрывать, известием столь же приятным. Прости, моя любимая богиня, — я обнял её и поцеловал в губы.
— Ладно, иди, Астерий. Боги не ревнуют к смертным, — она отстранилась и отошла к краю террасы, глядя в сторону гор. — Не должны, по крайней мере.
Я стоял в растерянности, пока богиня не сказала:
— Ступай к ней. Знаю, она очень ждёт, когда ты придёшь в чувства. Иди по ступеням сразу вниз, потом по тропе которой ты ходил с Айлин. Как дойдёшь до поломанной колонны, поверни налево. И иди на шум водопада.
Нехорошо вышло с Артемидой. Вот так вскочить с места при первых же словах, что Ольга здесь, и этим сразу отодвинуть богиню на второй план. Да, я повёлся на вспыхнувшие эмоции. Скажем так, повёлся не столько Астерий, сколько Саша Елецкий — ему свойственны эти душевные порывы, а я лишь позволяю им быть и получаю от них удовольствие, но это не умаляет моей вины. И извиняться перед Артемидой здесь бесполезно. Я видел сожаление в её серых глазах, ставших похожими на дождливое небо — ей обидно, чтобы она ни говорила. Наверное, из-за этого моя встреча с княгиней не станет такой радостной, как могла бы быть.
Спустившись до начала тропы, я пошёл в указанном Артемидой направлении. Не так давно мы проходили здесь вместе с Айлин. Вернее, я шёл, она, очень взволнованная, плыла рядом, чтобы провести вместе последние счастливые часы. Сколько дней прошло после этого? Я попытался вспомнить, считал, загибая пальцы и перебирая в уме события. Прошло десять дней. Но, боги, как много случилось за эти дни! Такое ощущение, словно по этой тропе я проходил с Айлин в какой-то другой, давно прошедшей жизни.
Я повернул, следуя изгибу тропы, повернул ещё раз за старым, треснувшим дубом, направился туда, где тропа взбиралась вверх и виднелись ступени, ведущие к храму. Прошёл ещё сотню шагов и остановился — увидел её. В белом платье, подхваченном бирюзовым пояском. Ольга не сразу приметила меня. Но как увидела, вскрикнула и побежала навстречу.
Как же это не похоже на Ковалевскую! Я не думал, что уравновешенная и горделивая княгиня может так горячо проявлять радость. Мы обнялись, слились в поцелуе, и щеки у неё от этой встречи загорелись огнём. Но вдруг Ольга Борисовна вся преобразилась и спросила строго:
— Кто тебе разрешил вставать, Елецкий⁈
Я не удержался и рассмеялся её вопросу и тону, которым он был произнесён. А следом рассмеялась она сама.
— Родители знают, что ты здесь? — я взял её под руку, желая всё же пройтись к водопадам.
— Конечно же нет. Представляешь, мне пришлось соврать вчера. Сказала, что я поеду по магазинам и буду долго гулять с тобой. Саш, они не поверят, если скажу правду. Я всегда говорила и папе, и маме правду, но в этот раз они сочли бы меня сумасшедшей. И я сама себя таковой считала, когда первый раз шла к храму на Гончарной, — призналась она. — Шла туда, куда мне наказала прийти богиня, и думала, что всё это бред. Думала, что этого не может быть, и жрицы в святилище рассмеются моему вопросу. Думала, что никакой Артемиды на самом деле не было — она мне лишь приснилась. Но другая часть меня заставляла верить в чудо. Говорила, мол, была же богиня на похоронах Айлин — все её видели. И ты мне много раз говорил о ней — а тебе я верю. Но как видишь, я здесь. Не хожу в школу второй день — попросту бессовестно прогуливаю. Школа мне кажется такой глупостью. Второе утро сразу еду на Гончарную, вхожу в храм и меня провожают сюда. Только Артемида взяла обещание, что я об этом никому не расскажу.