Запрет на любовь (СИ)
— Не надо никуда переводиться, Джугели.
Это произносит, уже глядя в глаза. После чего просто уходит, оставляя меня наедине с ворохом беспокойных мыслей.
Прислонившись взмокшей спиной к холодной плитке, прикрываю веки и стою так до тех пор, пока гнетущую тишину не прерывает трель звонка.
Глава 40
Марсель
Апрель.
Кабинет директора.
Свободный. Ромасенко. Горький. И я.
Всё те же, всё там же.
— Жду объяснений, молодые люди, — строго смотрит на нас Светлана Николаевна. — Долго молчать будем? Хочу услышать причину конфликта, возникшего между вами и обучающимися одиннадцатого «Б». Из-за чего произошла драка у ворот школы?
— Какая драка, мать? Ничё не было.
— Я напоминаю, первое: тут я тебе не мать! И второе. На территории везде установлены камеры.
— Конкретно там их нет. Ты же в курсе? — хмыкает Макс.
— Опусти ногу и сядь нормально! Ещё раз спрашиваю. Что произошло?
В ответ — звенящая тишина.
Ну реально, кто станет рассказывать про стычку с бэшками? Тем более, что поводом для неё послужил поступок одного дебила по отношению к Марго, нашей психологине.
У Ромасенко ж пунктик. Издеваться над ней — исключительно его прерогатива.
— Значит, по вашей версии, ничего не было, — вздыхает директриса. — Тогда что с руками? Объясните?
— Тренировался, — пожимает плечами Дэн.
— Один уже дотренировался вне стен секции. Хочешь, чтобы выгнали, как Абрамова?
Недовольно поджимаю губы.
Обязательно упоминать конкретно мой пример? Обойтись без этого никак?
— Горький? — ждёт пояснений от него.
— На физре, об козла стесал.
— Об козла… — повторяет она за ним. — А фамилия козла случайно не Голенищенко?
Пацаны ржут.
— Ну а ты?
Николаевна переключается на меня. Смотрит в упор испытующе.
— Упал с мотоцикла, — пожимаю плечом.
— Третий раз за месяц? Горе-ездок.
— Да.
— А я… — заводит Макс.
— Тебя даже слушать не хочу! Вот что… Я устала от ваших выходок!
— Старые песни о главном начинаются, — бормочет он раздражённо.
— Если с тобой всё понятно, — машет рукой на сына, — то как насчёт вас, ребята? Поступать в приличные учебные заведения не планируете?
— Видимо, нет, — присоединяется к разговору завуч. — Совсем о своём будущем не беспокоятся. Думаю, коллеги, нужно всех поставить на учёт в полицию!
— Поддерживаю! Сколько предупреждений было! — поддакивает соцпедагог.
— А сколько нарушений за прошедшие два месяца! Драки, вандализм, девиантное поведение!
— Ой, да чё вы…
— Не чё, а что, Ромасенко! Ни стыда, ни совести! Только и делаешь, что мать подставляешь! Курение, распитие алкоголя, порча чужого имущества!
— Я совершеннолетний. Мать за меня ответственность уже не несёт.
— Окончить школу спокойно ты можешь, совершеннолетний? Молва о тебе на весь город!
Макс закатывает глаза.
— Пожалей-то самого близкого человека, скотина бездушная!
— Поосторожнее с высказываниями, женщина-одуван. У вас, кстати, шиньон отваливается.
— Хамло! Всё-таки надо было сдать его в спецшколу, ещё тогда, в восьмом классе! — шипит, поправляя искусственную накладку.
— Ничего. Получит аттестат и пойдёт в армию. Сил моих нет больше… — произносит Светлана Николаевна, снимая с переносицы очки.
— Вы на себя-то посмотрите. Уличная гопота, ей Богу!
— Этот изрисованный… Весь уже в наколках!
— Ваще не весь.
— Готовишься в места не столь отдалённые, Павел? — интересуется завуч, глядя на Горького. — Чтобы приняли за своего?
— Странная у вас теория, — усмехается друг.
— Когда отец или мать явятся в школу?
— Им некогда. У них суды и разгар бракоразводного процесса.
— Это не повод! Заниматься твоим воспитанием — их прямая обязанность.
— Они не придут.
— Дед значит пусть приходит!
— Деда не трогайте, ясно?
— Не трогайте. Вы посмотрите на него! Указывать ещё нам будет! — стучит ладонью по столу соцпедагог.
— Вернёмся к нашей беседе, — директриса устало потирает лоб. — Голенищенко и Боков утверждают, что вы на них напали.
— Они пи… Лгут короче.
Вдох-выдох кислорода сквозь зубы.
Мать Ромасенко явно в очередной раз теряет терпение.
— Светлана Николаевна, с ними нужно что-то делать. Оборзели в край! Хамят, никого не слушают, устраивают в школе беспредел! Вседозволенность налицо! Шац не справляется, — качает головой завуч.
— Она-то тут причём?
— При том, Свободный! Матильда Германовна — ваш классный руководитель. Который, что печально, не в состоянии призвать вас к порядку и дисциплине! Всю школу на уши поставили своими выходками! Что ни день, то происшествие! Прогулы, битые стёкла, сорванный учебный процесс, конфликты с мордобоями, аморальщина!
— Аморальщина? — вскидывает бровь Ромасенко.
— Ещё раз увижу тебя в женском туалете или женской раздевалке спортзала… — грозится соцпедагог.
— С кем-то конкретным или вообще?
— Ну какое хамло!
— Так, пошли все писать объяснительные в соседний кабинет, — выгоняет собравшихся Светлана Николаевна. — Абрамов, ты — пока задержись.
Приходится снова опуститься на стул.
Какого чёрта ей от меня надо?
— Через десять минут жду объяснительные!
— Чё писать-то, если писать нечего?
— А ты сядь и хорошенько подумай, Денис! А не подумаешь, придётся мне сделать звонок твоему тренеру!
— Не надо тренеру.
— На выход! Видеть вашу компанию уже не могу. Тошно!
Вышеупомянутая делегация перемещается в соседнее помещение.
— С тобой хочу пообщаться тет-а-тет.
— На тему?
— На тему твоего вызывающего поведения.
— И снижения успеваемости, — вставляет свои пять копеек завуч.
— Она давно снизилась. Опоздали с промывкой мозгов года на два.
— Послушай, Марсель, — двигает к себе какую-то таблицу. — Впереди экзамены, а ты пишешь диагностические работы по русскому языку и математике на двойки.
— Он даже не пытается выполнить задания. Сдаёт, Светлана Николаевна, девственно чистые листы!
— Ты можешь это как-то объяснить?
— Не хочу — не пишу. Такое объяснение катит?
— Нет не катит! Ты перестал заниматься совершенно!
— Ситуация аналогичная по всем предметам. Кроме физкультуры, — докладывает завуч директрисе.
Усмехаюсь.
— Очень весело, Абрамов. Что в аттестате по итогу будет?
— Да мне как-то плевать.
— Ну-ка не выражаться! Следи за языком! И выплюнь, наконец, жвачку.
Сверлит меня взглядом-бензопилой, но я продолжаю жевать.
— Распоясался окончательно! Говорила я вам, что это было затишье перед бурей. Так и оказалось, собственно.
— Марсель, скажи, возможно, тебя что-то беспокоит?
Мать Ромасенко примеряет на себя роль хорошего полицейского.
— Котлеты в столовке стали дерьмовые.
— Да он над нами просто издевается! — возмущённо кудахчет завуч.
Вскидываю руку с часами.
— Мне пора идти за сестрой в соседнее здание.
За спиной открывается дверь.
— Мы с тобой ещё не закончили!
— Ну, пять минут у вас есть максимум, — откидываюсь на спинку стула и вытягиваю ноги. — Вещайте, давайте, Людмила Петровна. Что там ещё за претензии?
Неожиданно получаю хороший такой подзатыльник.
— Встал.
Растерянно моргаю.
Увидеть отца тут, в кабинете директора, я никак не ожидаю. Он ведь уезжал в Москву по работе. Полтора месяца не виделись.
— Добрый день, Ян Игоревич, спасибо, что пришли. Мы не стали беспокоить вашу жену. Понимаем, ей сейчас волноваться нельзя.
— Как раз-таки из-за того, что она нервничает, я здесь
— Присаживайтесь.
— Ты когда приехал? — потираю ушибленное место.
— Рот закрыл и встал. С каких пор нужно повторять дважды?
Давит взглядом, пока я поднимаюсь.
Злой и сердитый. Сразу считываю. По глазам.