Это всё из-за тебя (СИ)

Зажимаю рот рукой и слетаю вниз по ступенькам. Слезы застилают глаза. Впопыхах ищу контакт Тины в телефоне.
Анна Бурцева: С тебя бутылка вина. У них всё было. Отправляю подруге.
И следом отправляю Киру сообщение.
Анна Бурцева: Не пиши мне, не звони и больше не приезжай. Забудь всё, что между нами было.
На улице дождь и темно. Октябрь месяц. Темнеет рано. Ставлю телефон на авиа режим. Включаю фонарик и осматриваюсь. Черт. Я забрела на промзону и как выбраться отсюда не знаю. Кирпичные недостройки. Мусорные баки. Железные ангары и гаражи. И огромная черная собака, которая попадает в свет моего фонарика на телефоне. Она скалится и начинает лаять. Я пячусь назад. А когда она начинает бежать, я тоже стартую туда, куда глаза глядят. Еще больше запутываюсь в пространстве. Мне страшно, холодно и вообще паршиво на душе. В одном из поворотов падаю и роняю телефон. Он отскакивает куда-то. Стараюсь нащупать, не получается.
Собаки нет. Но вот шаги и смех слышу достаточно близко. Все сигналы в голове кричат, словно сирена, что надо бежать. Поднимаюсь, когда в начале этого поворота они замечают меня. Троица останавливается и, смеясь, идет уже вглубь, ко мне. Я рвусь с места. Ремешков бы сейчас мной гордился, моей скоростью, которую я выдаю. Молюсь, чтобы не упасть. И всей душой проклинаю Сомова, Аверину и всех взятых. Конкретно рыдаю почти в голос. Стараюсь сдерживать всхлипы, чтобы эта троица не услышала меня, но удается с трудом.
– Малышка, остановись. Мы тебя не обидим, – смеясь, говорит один из парней.
– Тебе даже понравится. – дополняет второй.
Один уже обещал не сделать больно. Сделал.
Я лечу со всех ног. И когда выбегаю на трассу с западной стороны, чуть не попадаю под машину, но удается перебежать на другую сторону и оказаться в лесу. Троица оставляет свои попытки, и я выдыхаю. Но для безопасности убегаю вглубь как можно дальше. Падаю прямиком на попу. Тут глухо и тихо. Я мокрая и грязная. Но сейчас мне всё равно. Мне так больно, что я затыкаю рот ладошкой, прислоняюсь к дереву и плачу. Мне плевать, что дождь омывает лицо, что его капли текут по плечам и щекам. Это даже к лучшему. Он сейчас скрывает мои слезы. Плачу навзрыд. Ору во всю силу голоса. Я даже не знала, что так могу. Еще одна новая эмоция, которую тоже подарил Кирилл мне. Когда, выплакавшись, наконец, успокаиваюсь, промерзаю основательно. Обнимаю себя руками и подтягиваю к себе колени. Оценивать трезво сейчас ситуацию мне не хватает сил. Просто бреду по лесу, пока не натыкаюсь на какое-то строение еще со времен войны. По дедушкиным рассказам ещё помню. Его оставили в память о солдатах. Забираюсь туда. Тут сухо и не так холодно. Одна часть усеяна мхом. К нему и прислоняюсь. Идти сейчас куда-то смысла нет. В лесу еще темнее, чем на улице. Только забреду ещё куда-то. Жалко только, что телефон потеряла. Мама волноваться будет. Моргаю, пока сон не завладевает мной основательно, и я погружаюсь во тьму.
 16 
Ради нее. Себя. И возможно нас. Кирилл Сомов
Две недели гоняю на эти гонки не только ради своего удовольствия, но и тех эмоций, что выдает Аня. Она кайфует. Ловит эти же вибрации, что и я. Загорается. Меня вставляет. Я впору кайфую рядом с ней. Она, блять, такая, что лучше не придумаешь. Одна.
После объявления нашей дружбы я, как монах-еретик, обхожусь исключительно дрочеством. Не подпускаю к себе никого и сам не нападаю. Не могу. Чисто физически и эмоционально. Чувствую, что не то. Хоть и звание друга в нашей истории – нездоровая херь. Френдзона, мать его. Если вам когда-нибудь предложит дружбу девушка, в которую вы влюблены, не ведитесь на эту хрень. А блять, просто нахрапом забирайте себе, ибо во френдзоне можно проторчать еще долгое время.
Я же, блять, готовый к тому, что с Бурцевой легко не будет. С каждым разом прощупываю почву. Точнее, постепенно наглею. Аня подпускает ближе. Контакт уже теснее. Подпускает положить руки на плечи, коленку и даже талию. Переплести наши пальцы и крепко обнять. А когда я выигрываю в гонки, и Аня прямиком бежит в мои объятия, увиваясь своими ножками вокруг меня, я дурею от счастья. Уношусь в космос, когда она гордится мной. Грудь распирает такая важность, что твоя девочка тобой гордится. Сердце заходится в унисон, кровь вскипает в венах. Кислорода настолько мало, что ребра готовы разорваться в щепки. Это, блять, эйфория. Это гребаный серотонин с окситоцином. Это, блять, любовь.
 
Крайняя тренировка проходит запредельно нервно. Не только из-за Ремешкова, который всех собак спускает на всех, включая нас самих, но и из-за того, что сегодня в академии я не пересекаюсь с Бурцевой. Меня это калит и вызывает тремор. Мне нужно её видеть. Хоть краешком глаза. Но, блять, видеть.
Выходим командой на построение. Мне плевать на гимн и прочее. Взглядом веду по рядам. Выдыхаю и улыбаюсь, как кретин, когда пересекаемся взглядами. Ради неё должен выиграть. Она поддерживает. Смотрит с волнением. Меня это будоражит. То, что волнуется. То, что переживает за меня. За меня, черт возьми. Это приятно и чертовски важно. Аверина как всегда появляется эффектно, не оставляя себя не замеченной. Сиськи и все остальное настолько открытое и доступное, что смотрится пошло и блять, не вставляет. Трахнуть без эмоций? Да. Но что-то серьезнее, увы, не того поля ягода. Её доступность вызывает смех, когда закрытость Бурцевой вызывает целый тайфун эмоций в моем мозгу, теле и члене. Необъяснимые процессы. Я её хочу. Всегда. С ней он всегда во всеоружии. Стояком. Да я и не парюсь уже. Похуй. Только так можно держаться трезвенником, а то и с катушек слететь можно.
Отыгрываю периоды на масштабных эмоциях. Ребята не подводят по скорости, но и с соперником было приятно играть. Хоть мы и опять натянули их. Приятная победа. Особенно приятно, когда Бурцева вместе со всеми скандирует мою фамилию, а затем ей кто-то подсовывает флаг с моим изображением. Она встает и за ней все подрываются. Вытягивает руки над головой и машет им. Я, блять, залипаю и охреневаю посередине периода, чуть не пропуская мяч в нашу корзину. Но, блять, это зрелище стоит того. Новая моя девочка. Новые эмоции. Живая. Моя. Моя. Хочется в этот момент к ней взлететь и поцеловать. Она красивая, нежная и такая охуенная, что меня вставляет. Хочу к ней. Набираю еще больше скорости, чем довожу парней до предела. И мы вытягиваем игру с таким капитальным разьебом, что Ремешкову в радость. Мне в кайф от Аниных эмоции, а проигравшие голосят как обсосанные птенцы. Парни наваливаются гурьбой на меня. Обнимаемся по-мужски. Скачем как сайгаки по площадке. Но это неумолимая радость. Сезон в завершенке. Кубок наш. Тело бомбит нещадными импульсами. Пожимаем руки и расходимся с соперниками. Уходим на третий этаж в раздевалку. Там обсуждаем. Я мимолетно поддерживаю. Гоняю тупо на своих мыслях.
Форму в сумку.
Полотенце с собой.
Душ.
И Аня.
Всё, что сейчас нужно для полноценного счастья. Она гордится мной. Эту фразу подтверждаю из раза в раз. Не то, чтобы мной не гордились. Да и я сам всегда к этому стремился. Но сейчас хочется еще больше стремиться. Еще лучше. Еще сильнее. Планку завышаю. Ставку поднимаю. Ради неё. Для неё хочется быть лучшим. Хочется, чтобы так же гордилась. Так же любила.
Пока не ощущаю на своей спине руки. Охуеваю. Понимаю, что Аня вряд ли бы на это решилась. Разворачиваюсь.
– Ты что, блять, тут забыла? – рычу на Аверину.
– Я соскучилась, – трется своими сиськами Аверина. Её даже вода не смущает. – Ты долго не приезжал. – опускается на колени и руками обхватывает член. Сука! Инстинкты реагируют. Он встает. Природа, мать её. Только вот внутри не ёкает. Не отзывается.
Наклоняется и почти обхватывает головку члена губами. Сдергиваю ее руки. Отшатываюсь назад. Хватаю полотенце и обвязываю вокруг бедер. Выталкиваю эту дрянь с кабинки и за пределы раздевалки.
– Научись ценить себя. Ты ж нормальная девчонка, Алин, – уже спокойнее говорю. – А то так и придется всю жизнь в подстилках провести.