Назия просит обойтись без поминок
– Можно я удалю сообщение? – произнесла она таким тоном, что просьба прозвучала как предложение заключить перемирие. – Я… не узнала из него ничего нового.
Фарид кивнул, ведя машину по эстакаде Гизри и с облегчением понимая, что до дома осталось всего несколько минут.
– Деньги у тебя в сумочке? – спросил он, когда чуть погодя они сели на кушетку на веранде.
– Да, – сказала Долли, вытягивая из сумочки два конверта и помахивая ими в воздухе.
– Пересчитай и припрячь их в надежном месте.
Долли вскрыла конверт, адресованный ей, и нашла там лишь аккуратно сложенный листок бумаги. Она проверила конверт, проведя внутри пальцем. Растерявшись, Долли озадаченно взглянула на мужа, будто надеясь, что он объяснит, как деньги выпали из запечатанного конверта. Но Фарид уже включил телевизор и с ногами ушел в ток-шоу, где бурно обсуждалась новая сделка Пакистана с Международным валютным фондом.
– Как странно… – сказала Долли. – В этом конверте пусто, только лежит листок бумаги.
Фарид выключил телевизор, ворчливо вздохнул и изумленно изогнул брови. Долли разорвала второй конверт и уронила челюсть, когда оттуда выпал точно такой же листок бумаги.
– Очень странно, – произнес Фарид. – А там что-нибудь написано?
– Кажется, то же самое, – сказала она, спешно надевая очки и внимательно пробегая взглядом по строчкам по несколько раз, вертя головой то вправо, то влево. С каждой секундой выражение ее лица становилось все более мрачным и натянутым.
– Что там написано? – переспросил Фарид. – Это почерк Назии?
На губах жены играла еле заметная улыбка, когда она протянула ему письмо:
– Фарид, думаю, тебе стоит это прочесть.
Он прочитал письмо и сердито нахмурился:
– Что это вообще значит?!
А Долли воздела руки к небу и поаплодировала подруге.
– Отлично сыграно, Назия. Отлично сыграно… – прошептала она и рассмеялась. Однако смех этот был полон тоски.
* * *Когда Асфанд ввалился в комнату Назии, Салман немедленно ощутил его страх. Пот блестел на лбу мужчины и стекал до самого подбородка. Вид Сорайи, лежащей на кровати, только сильнее выбил его из колеи. Но Салман знал, как помочь ему постепенно расслабиться. Используя силу внушения, нужно ловко втянуть его в добродушную беседу о Назии, а затем вывести его на разговор о боли от утраты близкого человека.
– Сорайя жива, – заверил он Асфанда.
– Я знаю.
– Вас пугают мертвые тела? – спросил Салман, похлопывая пациента по плечу.
– А вас – нет?
– Нет; я пережил много потерь на своем веку, – мрачно отозвался гипнотизер. – Мертвые тела меня не пугают. А вот живые люди – да.
– Полагаю, вид тела напоминает нам о том, что мы потеряли, – сказал Асфанд.
– Это вы чувствовали пару дней назад, когда хоронили Назию? – осведомился Салман мягким тоном, безупречно заточенным под то, чтобы завоевать доверие Асфанда.
– Все эти дни я хранил молчание, – мужественно ответил тот. – Я не хочу, чтобы Нури думала, что я принял смерть ее сестры близко к сердцу. Поэтому я вел себя холодно, говорил с сарказмом, хотя на самом деле мне отчаянно хотелось разрыдаться…
– Могу вас понять, – перебил его Салман. – Я тоже терял бесконечно дорогих мне людей. Давайте используем эту возможность, чтобы выпустить ваши эмоции. Честное слово, я более чем понимаю, в каком затруднительном положении вы находитесь.
Тронутый сочувствием гипнотизера, Асфанд впустил его в самые темные закоулки своего разума, обнажая все чувства и тревоги, оставив в стороне чувство вины, эго и гордыню.
– Давайте вернемся в тот день, когда вы встретились с Назией впервые, – предложил Наранг, загипнотизировав пациента. – Расскажите, что вы видите.
«С ним все будет просто», – подумал он.
За считаные минуты Асфанд переместился в день, когда впервые повстречал Назию.
– Назия сидит на красном диване в доме своей матери в ЖСКПТ, – умиротворенно сказал он. Воспоминание успокоило его тревожно роящиеся мысли. – На ней бирюзовая курта и белые шальвары, ее темные волосы заплетены в аккуратную косу. Она чудесно выглядит.
– Почему вы так внимательно разглядываете ее?
– Не разглядываю, – опасливо отозвался Асфанд. – То есть стараюсь не разглядывать. Бабушка пихает меня и велит перестать пялиться. «Ты сватаешься к Наурин, а не к ее старшей сестре, – шепчет дади мне на ухо, когда Назия с матерью уходят на кухню делать чай. – Не позорься. И так было сложно уговорить мать Наурин встретиться с нами. Она хотела отдать младшую дочь за пуштуна, особенно после того, как старшая опозорила семью, выйдя за мухаджира. Но согласилась на встречу с нами, панджабцами, потому что знает, что ты успешный бизнесмен, в отличие от ее старшего зятя, политического лидера мухаджиров. А ты хочешь все испортить, пожирая глазами ее старшую дочь? Стыд и позор, Асфанд!» Дади замолкает, чтобы перевести дух, а затем продолжает свою тираду: «Вы, молодежь, ничего не цените. Когда выдавали замуж меня, я вовсе не была знакома с твоим дедушкой. Мы впервые увидели друг друга в день свадьбы и первые несколько месяцев вообще не знали, что говорить друг другу. Но вскоре произошел Раздел Индии, наш дом сожгли, мы бежали из Лудхианы в Лахор и там начали новую жизнь. Вот тогда нашему молчанию пришел конец, и мы научились любить друг друга».
Салмана насмешило то, как абсурдно выглядела эта сцена в исполнении Асфанда.
– Я извиняюсь перед дади, – продолжил тот. – Но Назия очень заинтересовала меня.
– Вы пытаетесь с ней заговорить?
– Нет… – проблеял Асфанд. – Я не могу… Дади постоянно следит за мной. Я вежливо беседую с Наурин, но она и близко не увлекает меня так, как ее сестра. Она рассказывает мне, что училась на гуманитарном факультете, но бросила все, потому что ей это оказалось неинтересно. Упоминает, что в свободное время пишет стихи. Меня подмывает спросить, что она подразумевает под «свободным временем», если университет она бросила. Ведь, несомненно, теперь все ее время «свободно». Но я стараюсь обуздать язвительность, чтобы дади потом не сказала, что я слишком жесток к будущей невесте. Она воспитывала меня одна после того, как мои родители умерли, так что я не хочу ей перечить.
– Где находится Назия во время вашего разговора с Наурин? – рискнул спросить Салман.
– Сидит рядом с Наурин, – криво улыбнулся пациент. – Более того, она хихикает и пихает сестру, пытается уговорить ее прочитать нам одно из своих стихотворений. В итоге Наурин соглашается и зачитывает мрачные стихи о девочке, потерявшей сестру в автокатастрофе. Мы с Назией переглядываемся, и я с трудом сдерживаю смех от того, как неловко подобраны слова в этих виршах. Тронутая искренностью Наурин, дади объявляет, что одобряет этот брак, и просит мать девушки начать готовиться к свадьбе.
– Вы говорите с Назией хотя бы раз до свадьбы?
– Всего один раз. Она рассказывает мне о детских проказах Наурин и радостно смеется над ее чудаковатыми выходками в юности. Наурин не может защититься, потому что ее с нами нет, – в некоторых консервативных семьях невест не пускают даже на их собственную церемонию мехенди. Но мне в любом случае не слишком интересны эти истории. Куда больше мне нравится мягкий тембр голоса Назии. Этой ночью я подумываю бросить свою будущую жену ради ее замужней сестры. Если бы Назия была свободна, я бы не раздумывая признался ей в своих чувствах. Но этот ее никчемный муженек не оставляет мне шансов.
Салман вздохнул, позволяя Асфанду выплеснуть всю свою неприязнь к мужу Назии, хотя и считает это пустой тратой времени. «Сколько же они все скопили в себе желчи, – подумал он, – а ведь уже и смерть на горизонте маячит».
– Что происходит после вашей свадьбы с Наурин?
– Мои чувства к Назии отходят на второй план, их вытесняют пробудившиеся эмоции к супруге, – сказал Асфанд с улыбкой. – Оказывается, что в этом качестве Наурин сильно отличается от девочки, бросившей учебу и читающей ужасные стихи.