Стеклянные крылья

– Истекла кровью? – Йеппе изо всех сил старался не слушать, как Фальк разговаривает по телефону. – Разве такое обычно бывает не при самоубийствах, когда себе запястья режут?
– Не в этом случае. Могу тебя заверить: это точно не самоубийство.
Нюбо снова вернул указку на левую руку трупа.
– Видишь красные отметины под мышками? Женщину привязывали широкими ремнями. И за лодыжки тоже. Возможно, и ладони – во всяком случае кожа на них красная. – Он снова переместил указку.
– Почему ладони?
– Чтобы жертва не могла сделать вот так.
Нюбо поднял руку в перчатке, сжал в кулак и пригнул к запястью.
– Кровотечение приостановилось бы. По крайней мере на время.
Нюбо убрал указку и задумчиво прижал палец к подбородку.
– Судя по трупному окоченению, смерть наступила где-то между полуночью и тремя часами утра – к сожалению, из-за того, что она два часа пролежала в фонтане, более точно определить не получится. А еще женщина лежала на спине, когда умирала. Видимо, преступник связал ее, перерезал артерии и дождался, пока она истечет кровью.
Йеппе заметил, что Фальк снова стоит у стола, что-то записывает и, сам того не осознавая, неразборчиво напевает. Непрошеная передышка от музыки, звучавшей в голове у самого Йеппе.
– Преступник наверняка заткнул ей рот кляпом. Или вколол обезболивающее? Иначе она бы кричала, звала на помощь.
– Да, и кричала бы от боли.
Нюбо стал состригать покрытые красным лаком ногти в маленький пакетик.
– Она истекала кровью, и ей было больно. Возможно, не в первые десять-пятнадцать минут, но когда начинают отказывать сердце и другие жизненно важные органы, приходит очень-очень сильная боль. С такими ранами она умерла примерно через полчаса. Смерть наступила бы быстрее, если бы ей перерезали сонную артерию.
– Значит, это произошло не сразу?
Нюбо задумчиво кивнул и закрыл пакетик с ногтями.
– Да, в этом и смысл.
– Ужас! – Йеппе передернуло. – В таком случае преступник точно не вкалывал ей обезболивающее.
– Разумеется, это покажет токсикологическое исследование, но я тоже думаю, что он ничего ей не вкалывал.
Нюбо опустил висящий на лбу фонарь, открыл рот трупа и посветил туда.
– Зубы не повреждены, но ей наверняка воткнули в рот кляп – например, смятый полиэтиленовый пакетик или мягкий мячик. Нетрудно сделать так, чтобы человек не кричал.
Йеппе надолго закрыл глаза и представил себе эту картину. Раздетая и связанная женщина истекает кровью, не может даже закричать от боли, а жизнь медленно ее покидает.
– Есть признаки сексуального насилия?
Прежде чем ответить, Нюбо взял очень длинную ватную палочку, опустил ее в горло женщины и протянул судмедэксперту.
– Явных – нет. Такое вполне вероятно, раз ее нашли обнаженной, но признаков пенетрации и сопротивления, а также семени в полостях нет.
– Ясно. – Йеппе склонился над столом и посмотрел на запястья. – Зачем столько ран? Почему преступник просто не перерезал артерии?
Нюбо обернулся и стал искать что-то на рабочем столе.
– Ага, Кернер, на этот раз ты задал хороший вопрос.
Он поднял к глазам скальпель.
– Этого я не знаю. Для начала хотелось бы понять, чем вообще сделаны эти порезы.
Судмедэксперт приподнял голову трупа, Нюбо сделал разрез на затылке, отложил скальпель и опустил лицо женщины к груди.
Йеппе знал, что следующий этап – вскрытие черепной коробки; мозг вынут и взвесят, разрежут на тонкие пластины и изучат. В конце его поместят в желудок, к другим органам, а кожу зашьют. Черепную коробку заполнят волокнистым материалом и впитывающей бумагой. Если поместить мозг обратно в черепную коробку, есть риск, что во время похорон оттуда начнет сочиться жидкость.
– Дай руку!
Йеппе вытянул руку – она затряслась над трупом без лица, лежавшем на столе.
– Что ты придумал?
Нюбо закатал рукав Йеппе, повернул руку ладонью вверх и прижал к тонкой коже запястья лезвие скальпеля поменьше.
– Вряд ли я смог бы сделать такие симметричные разрезы, как бы ни старался. Даже самым маленьким скальпелем.
Йеппе убрал руку и опустил рукав.
 
– Другими словами, мы ищем нестандартное орудие убийства.
– Другими словами, да, Кернер. – Нюбо помахал скальпелем, поблескивавшим от яркого света. – Мы ищем нестандартное орудие убийства.
* * *
– Мысли о самоубийстве?
Эстер де Лауренти задумалась над вопросом.
Психиатр рассматривала ее – между стекол очков без оправы залегла морщина, и она снова задумалась, может ли она, женщина шестидесяти девяти лет, воспринимать всерьез такого молодого врача. Сколько ему? Чуть за тридцать?
Эстер оглядела кабинет, сознательно избегая его тяжелого взгляда. Стену за его спиной закрывал шкаф из полированного орехового дерева со стеклянными дверцами, забитый книгами по психиатрии и медицине, а на остальных – современное искусство и бабочки за стеклами.
– Вас посещают мысли о самоубийстве?
Она явно слишком долго раздумывала. Эстер обратила внимание, что вопрос он повторил громче – на тот случай, если она его просто-напросто не расслышала, и тут же решила, что он ей не нравится. Идти к нему было рискованно. Некоторые ее ученые друзья горячо его рекомендовали, другим не нравились его методы. Мнения о молодом психиатре Петере Деманте ходили неоднозначные.
Эстер взяла себя в руки.
– Нет… эм, вообще нет, давно не было.
– Но они у вас были?
Он указал в ее сторону толстой шариковой ручкой «Монблан», как адвокат из кино.
– Как я уже говорила, год назад у меня было сильное потрясение, я потеряла двух близких людей. Впоследствии… после того как…
Эстер потянулась за стаканом воды, сделала крошечный глоток и вернула стакан на место.
– Тогда же я переехала из дома детства – мне было непросто. В тот период я пережила несколько мрачных моментов. Но это было давно. Отвечу на ваш вопрос в настоящем времени: нет, меня не посещают мысли о самоубийстве.
Он записал что-то в блокнот и стал смотреть на нее сквозь стекла очков.
– Тем не менее вы пришли ко мне. Зачем?
Да, а собственно, зачем?
Депрессии у Эстер не было. Дни текли гладко, но ничего выдающегося не случалось. Она ушла на пенсию с должности преподавателя по литературе в Копенгагенском университете. Жила с комфортом в центре, в собственной квартире на Пеблинге-Доссеринген, которую смогла купить после продажи дома на Клостерстреде и которую делила со своим другом и съемщиком Грегерсом и двумя мопсами – Доксой и Эпистемой. Денег хватало, она была еще в форме и располагала кучей времени, чтобы реализовать писательские амбиции.
Только у нее не получалось ничего написать. Тот детектив, о котором она мечтала, Эстер забросила, а придумать что-то еще не могла. Идеи витали где-то далеко, всякий раз, когда она садилась за клавиатуру, на нее наваливались усталость и огромное нежелание работать. Вместо этого день за днем она тратила время на быт и повседневные дела: покупки, прогулки, чтение газет, обеды в компании друзей и так далее. У нее ничего не получалось. Шли дни.
– У меня ощущение, будто внутри все застыло. Остановилось. Мне не плохо, но я и не счастлива по-настоящему. Это о чем-то говорит?
Психиатр склонил круглое и гладко выбритое лицо набок и улыбнулся – улыбка быстро исчезла.
– Это о многом говорит, вы далеко не единственная. Депрессия – очень распространенное заболевание.
Эстер удивленно покачала головой – ее сережки даже задели шею.
– У меня не депрессия, просто… все остановилось.
– В каком смысле остановилось?
Она подумала, прежде чем ответить.
– Я как-то расклеилась летом, и мне сложно снова собраться. Не то чтобы я все время какая-то подавленная, просто…
– Бессоница? Как вы спите по ночам?
– Ну, я обычно просыпаюсь где-то в три-четыре часа.
– А как у вас с аппетитом?
Эстер пожала плечами. Вообще за последние пару месяцев она сбросила четыре килограмма, как-то не хотела есть.