Молчи (ЛП)

Орион всегда хотела быть Пейдж, отказаться от собственной жизни, взять с собой Адама, купить викторианский дом в Сан-Франциско, сражаться с внутренними демонами, такими же плохими, как и из подземного мира.
Возможно, это было из-за запаха гамбургеров. Или из-за призрака прошлой Ри, которая раньше могла говорить с Эйприл о чем угодно. Не имело значения, что именно заставило ее это сказать. Важно, что она это сделала.
— Как он умер, Эйприл? То есть, Мэддокс сказал, что это была передозировка, но он сделал это… специально? — Орион резко вздохнула, ненавидя слова, которые слетели с ее губ, ненавидя то, что собственные мысли заставляли ее терять контроль. — Он покончил с собой?
Она не произнесла его имени. Не смогла. Просто думать об этом было все равно, что когтями рвать мозг, сердце и душу.
Но Орион не нужно было произносить его имя. Эйприл точно знала, о ком она говорит. Это стало понятно по легкому вздрагиванию, и потому, как ее брови сошлись вместе, а лоб наморщился. Вина окрасила ее лицо, но она не стала, стыдясь отворачиваться от Орион, как это сделал Мэддокс. Она спокойно встретила ее взгляд.
— Поначалу, мы так отчаянно хотели найти тебя, выяснить, что случилось, — начала Эйприл.
Ее глаза не отрывались от Орион, наполняясь слезами и чувством стыда, ее нижняя губа задрожала.
— Это был первый раз, когда со мной случилось что-то подобное, моя лучшая подруга просто… исчезла, — продолжила она. — Мы не были готовы смириться с тем фактом, что никогда не найдем тебя. Мы были детьми. А твой брат, знаешь, он всегда был таким тихим, таким сдержанным. Мы пытались присматривать за ним, приглашали его в гости, общались с ним в школе. Но потом…
Эйприл резко замолчала.
— Честно говоря, у меня нет для тебя достаточно веского оправдания. Мы никогда не забывали о нем, но мы и не догадывались, насколько все было плохо. Я, правда, не знала, что он употребляет наркотики. Пока не стало слишком поздно. Мне показалось, что я просто моргнула, а он исчез, — она замолчала, глядя куда-то вдаль, возможно, вспоминая о нем. — Но он не покончил с собой, Ри. Он был так же одержим твоими поисками, как и мы. Он никогда не терял надежды. Просто…
Её голос оборвался. Слезы катились по щекам. Она глубоко вздохнула и склонила голову.
Орион наблюдала за ней, не произнося ни слова, и между ними воцарилась мертвая тишина.
— Думаю, он больше не мог терпеть боль. Он пытался ее заглушить, — наконец почти шепотом произнесла Эйприл, снова глядя на Орион. — Мэддокс пытался ему помочь, когда вернулся из академии. Силой пытался вовлечь его в работу. Он перепробовал все, что мог, я тебе клянусь. Мы оба старались. Но это просто… не сработало. Твоего отца к тому времени уже не стало. Мамы тоже. Он смотрел на свое будущее, как на дуло пистолета, без семьи и без каких-либо шансов.
Орион по-прежнему молчала. Она попыталась представить, как бы сейчас выглядел ее брат, если бы был жив. Она почувствовала знакомый прилив слез, но подавила их.
Словно пытаясь заполнить ужасную тишину, Эйприл продолжила:
— Сначала я думала, что с ним все будет в порядке. Он выглядел по-другому, жестче, но я все еще видела в нем милого мальчика. Он начал работать на пивоварне. Похоже, ему это действительно нравилось. Потом у него появилась девушка, дочь владельца. Он очень сильно ее любил, слишком сильно для мальчика с добрым сердцем, для подростка, который пережил такие утраты. А потом они сильно поругались, и она его бросила. Не знаю, что именно произошло, но знаю, что после этого он сломался…
Её голос дрогнул. По щеке покатилась слеза.
— А потом нам позвонили.
Орион поняла, что Эйприл ждет. Ждет, что она что-то сделает, что-то скажет. Обвинит ее, закричит, заплачет. Хоть что-нибудь.
Конечно, ей этого хотелось. По крайней мере, какой-то ее части. Но другая, большая часть — растущая с каждым ударом сердца — онемела и не желала принимать уродливую правду. Это была ирония судьбы. Потому что, если бы ее брат был жив, она не смогла бы осуществить свои планы. Она была бы вынуждена попытаться стать хорошим человеком, была бы вынуждена стать старшей сестрой брату, который в ней нуждался. Она бы сделала это для него. Она бы притворялась всю свою жизнь. Она могла бы спасти его.
 
Как бы то ни было, это давало ей разрешение больше не притворяться человеком, склоняясь к монстру, в которого превратил ее мир. Принять то, куда ее вели демоны. Он тоже был жертвой, за которую она должна бороться и отомстить, потому что, если бы они не забрали ее в тот день, ее брат наверняка был бы сейчас жив.
— Я ценю то, что ты рассказала мне, и то, что пыталась ему помочь, — сказала Орион.
Она не могла придумать, что еще ей сказать. У нее больше не было сил казаться стервой перед Эйприл, но она хотела, чтобы та перестала плакать и переживать.
— Но твои обязательства передо мной и моей семьей давно закончились, Эйприл. Ты мне больше ничего не должна.
Эйприл нахмурилась.
— Я здесь не потому, что чем-то обязана. Я здесь, потому что я твоя подруга, Ри. Потому что я скучала по тебе каждый гребаный день с тех пор, как ты пропала.
— Нет, — Орион хотела, чтобы это слово было лишено эмоций, но оно вышло жестоким, злым. — Ты была подругой Ри. А у Орион нет друзей.
Эйприл посмотрела на нее.
— Ты не одна, Ри, — сказала она мягким, терпеливым голосом.
Орион стиснула зубы.
— Нет, Эйприл, я одна. Моя семья, вся моя гребаная семья мертва. У меня нет никаких давно потерянных родственников, которые снова могли бы появиться в моей жизни, а если бы и так, то объявились бы только ради славы и денег. У меня нет друзей, потому что я больше не знаю, каково это — быть кому-то другом. Понимаешь? У меня никого нет. Я — никто.
— У тебя есть мы, — ответила Эйприл, отказываясь отступать и съеживаясь от уродливого тона подруги. — А ты Орион, черт возьми, Дарби. Ты пережила дерьмо, о котором большинство писателей ужасов даже не могли мечтать. Ты самая сильная сука, которую я знаю, Ри. Самая сильная.
Орион рассмеялась. И ей понравилось, что этот смех заставил Эйприл поморщиться. Это был просто отвратительный звук.
— Эйприл, мне не нужны друзья. Мне вообще ничего не нужно, — сказала она, наконец, подобрав тот холодный, бесстрастный тон, который искала. — Я сама пережила все это дерьмо, и хочу, чтобы так и продолжалось. Потому что той девушки, которую ты знала десять лет назад, больше нет, Эйприл. Она мертва. Если бы в тот вечер я вернулась домой, и вместо меня похитили какую-нибудь другую бедную девочку, конечно, мы с тобой до сих пор бы остались подругами. Или, возможно, что, в конце концов, ты бы утратила интерес к тому, что твоя подруга была обычной нищенкой, живущей в трейлере, и отправилась бы в какую-нибудь частную школу на Восточном побережье, за которую заплатили бы твои родители, а я осталась бы гнить в трейлерном парке Саннисайда. Может, и нет. Только один из нас знает правду. И моя правда — истинная.
Орион сделала паузу, убедившись, что ее слова попали в самую точку. Она могла сказать это потому, как заблестели глаза Эйприл. Затем Орион пожала плечами, заставляя себя выглядеть настолько жестокой, насколько это было возможно, и наклонилась, выгнув бровь.
— Скажи, что я лгу.
Эйприл покачала головой.
— Ты не понимаешь, что говоришь, Ри, ты злишься. И ты имеешь на это полное право.
Орион снова рассмеялась, все еще чудовищно и глухо. Она сделала вдох, глоток воздуха был болезненным и густым, но она постаралась, чтобы этот жест казался легким.
— Я точно знаю, что говорю! — эти слова сорвались с губ Орион, и ей понравилось, как при этом вздрогнула Эйприл. — Я была бы для тебя всего лишь школьной подругой, имя которой ты забыла бы через десять лет, — сказала она Эйприл. — Но теперь у нас даже нет совместного прошлого, пережитого в старших классах, за которое можно было бы цепляться. Я тебя не знаю. Знаю только то, что в тринадцать лет ты таскала пиво из холодильника отца, любила «Зачарованных» и ненавидела алгебру. Что твоей самой большой любовью был Чад Майкл Мюррей*. И предполагаю, что все это сейчас спорно. Ты всего лишь незнакомка, которая знает, что мне нравилось, когда я была младше. Когда я была кем-то другим. Потому что, хоть я и могу только догадываться, как прошли твои последние десять лет жизни, я с уверенностью могу утверждать, что они не имеют ничего общего с моими. Я понимаю, что ты хороший человек. Что, может быть, ты чувствуешь вину, ностальгию, что угодно. Но я не умею лгать, так как жизнь позаботилась о том, чтобы я не знала ничего, кроме уродливой правды.