Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ
Услышав в очередной раз про «Родину», Лейтенант вздрогнул. Он вдруг понял, что упомянутому претенденту на армянский престол действительно не миновать того самого зелья в супе и прыщей «на харе».
— У нас тут прохладно! — нейтрально сказал Голубоглазый, внимательно следя за его реакцией. — Да вы не бойтесь — не простудитесь! Вы — парень здоровый!
— По поводу демократии, — поежившись, осторожно спросил плешивого аскета юный гладиатор, — а что, собственно говоря, в этом плохого — когда люди могут выбрать такого правителя, какой им нравится?
— Да ничего в этом плохого-то и нет! — На лице Голубоглазого вновь мельком появилась его тонкогубая улыбочка, но оно тут же приобрело уже знакомое серьезное выражение. Лейтенанту показалось, что в нем было нечто волчье. — Плебс волен выбирать любого зверя! Как скоро это будет наш честный и здоровый римский медведь!
— А не какой-нибудь жираф-декадент в оранжевых пятнах! — подсказал его молодой помощник. — Пусть демократы к себе в Грецию мотают, а мы тут и сами разберемся!
— Только мы, граждане Рима, — тихо, но твердо продолжил префект гвардии, — знаем, какой путь развития для нас подходит! Это мы, между прочим, держим варваров на линии Рейна! Иначе бы все Средиземноморье уже по-германски говорило! А что в благодарность от наших ничтожных соседей? За защиту и торговлю по сниженным ценам? То восстание устроят, то все туда же, на Восток, к парфянам норовят прибиться! В общем, когда сильный Рим всем как кость в горле, когда империя в кольце врагов, мы — преторианцы — просто обязаны брать ответственность на себя! Кто же, если не мы?
Всю эту тираду Голубоглазый произнес в своей обычной манере: тихо, но веско, пристально поглядывая в глаза собеседника. Как-то сразу становилось понятно, что претор слов на ветер не бросает.
— Кто же, если не мы? — вновь повторил он и выжидающе уставился на нашего юного героя.
Тому стало не по себе: он вдруг почувствовал, что сейчас его будут втягивать во что-то такое, что, скажем, в далеком СССР могло закончиться не просто исключением из рядов ВЛКСМ и даже не высылкой на 101-й километр, а десятилетним лесоповальным проектом где-нибудь в солнечной Удмуртии или на полном природных богатств острове Сахалин.
— Что вы слышали о Спартаке, мой храбрый Ретиарий? — Голубоглазый задал, надо понимать, главный вопрос сегодняшней встречи.
Для раба-гладиатора даже упоминание имени проклятого бандита-фракийца, чуть было не погубившего империю, было равносильно государственной измене.За это Ретиарию грозила немедленная и мучительная смерть. Не зная, что ответить, Лейтенант предпочел опустить глаза. Тут он вздрогнул: на худых ногах лысоватого римского дядьки красовались резиновые тапочки-вьетнамки с крошечной эмблемой известной немецкой фирмы в виде прыгающей кошки. «Бред какой-то!» — вновь подумал наш герой и тут же сам улыбнулся: конечно, именно бредом это все и являлось!
Глава 9
17.07.90, приказ Главного военного советника в Анголе (передано в 12.50)«О случае нарушения воинской дисциплины в гарнизоне Лобиту и наказании виновных»
«Несмотря на проводимую разъяснительную работу командованием советской военной миссии в Анголе о выполнении норм и правил поведения за рубежом, продолжают иметь место их нарушения. Так, 10 июля с. года специалист-преподаватель учебного центра по подготовке младших командиров подполковник Решаков [23] и переводчик указанного центра ст. л-т Опанасенко, узнав о прибытии в морской порт Лобиту советского рыболовецкого судна МРТР-0253, пригласили знакомых рыбаков к себе на квартиру.
После ужина с употреблением спиртных напитков они поехали в торговый порт, где, по свидетельству представителя миссии ООН [24] и руководителя ангольской группы при ЮНАВЕМ, вели себя грубо и оскорбляли словами и действиями представителей воинского контингента ООН Своими действиями указанные офицеры скомпрометировали себя в глазах ангольских военнослужащих и представителей ООН как советские граждане, а также нанесли ущерб престижу советских военных советников и специалистов в Народной Республике Анголе.
В целях укрепления воинской дисциплины и порядка среди СВС и С и искоренения подобных случаев приказываю:
1. Старшим групп… провести разъяснительную работу и принять дополнительные меры по усилению борьбы с пьянством, добиться полного его искоренения из жизни СВС и С, повысить требовательность и взыскательность к подчиненным.
2. За нарушение норм и правил поведения советских граждан за рубежом п/п-ка Решакова предупредить о несоответствии.
3. Л-та Опанасенко тоже от занимаемой должности отстранить и назначить на иную с понижением и переводом в другой гарнизон…»
Как и после первого кошмара, Лейтенант очнулся внезапно, вдруг открыв глаза и вернувшись в реальность настоящего. Кто-то опять гладил его по лицу. Правда, в этот раз на его кровати сидела не Таня, а, как оказалось при ближайшем рассмотрении, Вань-Вань, уже умывшийся и пахнувший одеколоном. В руке у него был почтовый конверт, которым полковник и провел легонько по покрытому потом лицу подчиненного.
— Надо же, — удивился разведчик, — ничто не помогало! А вот провел письмецом от лапушки-зазнобушки — и тут же очнулся! Был бы врачом — написал бы диссертацию о роли любовных флюидов в лечении малярийной лихорадки!
Лейтенант попробовал сесть на кровати и с невольным стоном прислонился к стене. Сквозь небольшое окошко, несмотря на ранний час, яростно светило проснувшееся солнце. Лейтенант подрагивал от озноба — все его нательное белье и простыни на постели оказались пропитаны потом. Голова кружилась от слабости. Глаза саднило как после получасового рассматривания пламени сварочного аппарата. Мышцы спины ломило так, как будто он всю ночь тащил пианино на верхние этажи здания МГУ В желудке неприятно ныло, а в пересохшем рту был отчетливый привкус желчи.
— Знаю, знаю! — сочувственно произнес Вань-Вань. — Как будто тебя всю ночь дубиной метелили! А во рту как будто сто котов насрали! На вот, держи!
Он протянул Лейтенанту большую кружку с крепким сладким чаем и достал сверток со свежими булочками, сделанными на кухне ресторана (таких он не видел со времени отлета из Москвы). Паче чаяния, и то, и другое пришлось весьма кстати. Никаких рвотных позывов отходивший от малярийного приступа офицер не испытал. Наоборот, после завтрака у него резко улучшились и самочувствие, и настроение.
— Послушай, Лейтенант! — серьезно обратился к нему начальник, когда тот уже допивал свой чай. — Решай сам! Если считаешь, что не сможешь работать — оставайся и жди нас здесь. Никто тебя и не подумает упрекать! Хорошо еще, что ты вообще пришел в сознание и смог доехать сюда! Постараемся обойтись своими силами или, в крайнем случае, попросим переводчика у летчиков! Хотя последнее, как ты сам понимаешь, делать не хотелось бы!
Лейтенант секунду подумал, вспомнил о том, что сегодня предстояло путешествие к предполагаемому месту падения бомбовоза, и, решив, что ни за что на свете не пропустит подобное приключение, решительно встал. Постояв с полминуты под критическим взглядом Вань-Ваня, готового подхватить его в случае падения, он сказал:
— Я смогу, товарищ полковник! Только приму душ и выпью еще чаю!
Разведчик одобрительно крякнул, осторожно похлопал его по спине, отдал конверт с Таниным письмом и сказал:
— Молодец! Найдем «Белого лебедя» — представлю к ордену! У тебя полчаса, потом поедем инспектировать катер! Посмотрим, что летчикам по знакомству подыскали!
То, что «по знакомству» посчастливилось получить летчикам для экспедиции к месту крушения, оказалось потрепанным рыболовецким траулером, приспособленным для плавания в прибрежных водах. Несмотря на потертые бока и устойчивый запах рыбы, суденышко было далеко не самой отчаянной развалиной, бороздившей мелководье Южной Атлантики в поисках морепродуктов и контрабандных товаров. На нем стоял неожиданно мощный и сравнительно новый английский дизель, а в не очень опрятной рулевой рубке обнаружились вполне современные эхолот, локатор и радиостанция. Молчун Леша, прибывший с Вань-Ванем и до этого никак не проявлявший своих талантов (за исключением умения ловить океанскую рыбу с рудного пирса с помощью самодельного трезуба), оказался экспертом по морскому делу. Бывший капитан морской пехоты Каспийской флотилии деловито осмотрел посудину и без обиняков озвучил свое мнение: