Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ

— Да, кстати, папа отпускает меня на выходные в Луанду! Я слышала, что вы туда тоже отправляетесь. Покажете мне город?
Хотя, разумеется, Лейтенант понятия не имел, что бы он показывал в совершенно неведомой ему африканской столице, он закивал головой с таким энтузиазмом, что Таня на секунду испугалась за его шейные позвонки.
— Тогда до вечера! Встретимся в «зоопарке»?
  
Глава 10
 
 
«Правда», 4 января 1990 года
 
МОРЯК С АВОСЬКОЙ В СИНГАПУРЕ
 
 «Вывески на русском языке. Крики „Давай-давай, дешево отдаю!“ Здесь хватают за рукав и хлопают по спине. Эти сингапурские магазины специально для советских… Довольно грубой работы кроссовки, джинсовые одежды, с недавних пор — мыло, детские электронные игры, предпочтительно с аляповатыми „фирменными“ наклейками. Ну и магнитофоны, телевизоры, видео… Советские моряки — основная клиентура этих магазинов — проводят в непрерывном плавании до шести месяцев. Валютная часть зарплаты невелика. А купить надо столько всего! Поэтому торгуются до последней копейки. Предлагают в обмен что угодно: рубли по злодейскому курсу, консервы…» 
 
Большинство ангольских городов — это резервации одноногих. По какой бы улице вы ни прошли и какое бы общественное место ни посетили, вы увидите десятки детей и подростков с очень взрослыми глазами. Эти несчастные уже знают, что им не стоит ждать помощи от окружающих. Их участь — проигрывать в борьбе за существование в той части мира, где вторая нога или рука могут пригодиться в толпе, окружившей грузовик с гуманитарной помощью. Или где физическая способность донести емкость с питьевой водой до своего жилища (если оно, конечно, есть) может означать разницу между жизнью и смертью от дизентерии или тифа. Они, эти взрослые дети бесконечных войн, знают, что милости ждать не приходится, а потому вы не увидите в их темных глазах ребяческого веселья или просьбы о снисхождении. Именно в эти скорбные колодцы человеческого несчастья должны время от времени заглядывать лидеры тех государств, которые по-прежнему не собираются отказываться от мин как средства ведения войн. Они — важные, сытые и никогда не воевавшие — увидели бы в этих темных глазах много поучительного.
Уже несколько недель Лейтенант ездил на местный рынок, а все никак не мог привыкнуть к виду всех тех калек, которые либо, если им повезло, торговали с покрытой пленкой земли, либо выпрашивали еду у «богатых» посетителей. Сам он отдавал инвалидам половину своего хлебного пайка, состоявшего из четырех плохо выпеченных кубинскими солдатами белых булочек. Булочки эти, кстати, приходилось выпрашивать, несмотря на то что на мешках с мукой красовалась надпись «Сделано в СССР». Некоторых инвалидов он даже знал по имени. Один из них — Педро Лука, потерявший брата и правую ногу от неизвестно когда и кем поставленной противотанковой мины, — в свои тринадцать лет проявлял немалые способности. Однажды Лейтенант стал свидетелем того, как Педро с сотоварищи пристроился с зеркальцем у ног одетой в юбку жены старшего миссии. Та — со страшно сверкавшими на солнце обесцвеченными перекисью волосами — давно уже перешагнула черту, обычно отделяющую «хорошо сохранившуюся женщину» от «старой пи…ды». Вскоре до начальственной матроны дошло, что чернокожие засранцы исследуют качество ее нижнего белья. Качество это, скажем прямо, было неважным. Вместо того чтобы молча и с достоинством удалиться, полковничиха устроила пятиминутный спектакль с криками, приседаниями и обещаниями скорой и кровавой мести со стороны царственного супруга. Педро же, не понявший ни слова, решил помириться. Взяв костыль, он подковылял к разорявшейся полковничьей жене и, подняв полу длинной армейской футболки, представлявшей его единственную одежду, показал ей свой обрезанный, черный, похожий на кусок кровянки, член. Разумеется, не умеющая владеть собой и не обладающая навыками межкультурного общения бабища восприняла это не как попытку компенсировать моральный ущерб, а как дополнительное оскорбление. В общем, сопровождавшим пришлось в срочном порядке эвакуировать ее с рынка.
 
На базар члены коллектива советников и специалистов отдельной бригады радиоразведки попадали раза два-три в неделю, обычно перед обеденным перерывом. Разумеется, подобные поездки официально не поощрялись. Во-первых, в посещении ангольских рынков всегда таилась скрытая опасность попасть под огонь не поделивших что-либо торговцев, пьяных солдат или местных бандитов. Вполне можно было стать и жертвой банального ограбления. Во-вторых, теоретически советские граждане не имели права продавать и покупать что-либо за местную валюту — «кванзы» — без возможности, в случае чего, объяснить компетентным органам источник ее получения. Единственным официальным способом получения ангольской валюты являлся обмен долларов по грабительскому курсу в местном банке. Разумеется, с точки зрения граждан СССР, пойти на такой шаг мог лишь человек, перенесший менингит с тяжелыми церебральными осложнениями. Практически все советские, обитавшие в Анголе, предпочитали получать кванзы за счет продажи утюгов, кипятильников, ситца, постельного белья, одеколонов и фотобумаги, привезенных из СССР. Еще одним источником инвалютных поступлений являлась спекуляция полученными по разнарядке пивом и газированной водой с местных заводиков. Сначала, когда Лейтенант в первый раз получил причитавшиеся ему четыре ящика, он предпочел их просто выпить. Это решение было вполне естественным для находившегося в Африке белого человека. Но когда зашедший в его квартиру Семеныч увидел початый ящик, он тут же категорически высказался в свойственной ему манере:
— Не всех дурных война убила! Ты что? Тормозной жидкостью опохмелился?
Оказалось, что, продавая на «прасе» — то есть рынке — полученные за копейки пиво и «газозу», можно было заработать не только на фрукты и овощи, но еще и на бутылку хорошего виски или «гаррафу» португальского «тинто».  [11]
Сегодняшняя «праса» отличалась хорошим предложением и низкими ценами. Это явилось результатом «дуплета». С одной стороны, УНИТА разграбила колонну снабжения, двигавшуюся на Восточный фронт. С другой, в Уамбо без потерь дошла колонна, предназначавшаяся фронту Западному. В итоге украденные как правительственными, так и партизанскими интендантами продукты попали на один и тот же рынок. Накануне Лейтенант тщательно отмыл и высушил свои ношенные четыре года румынские кроссовки с подошвами разного цвета и вдел в них свежие белые шнурки. Эта нехитрая предпродажная подготовка принесла ему солидные дивиденды: пять кило картошки, целый мешок бананов и маракуйи, банку сухого молока, а также большую бутылку португальского бренди. Рядом делал свой бизнес переводчик Сашка. Умеющий развеселить базарную публику, сегодня он умудрился «впарить» местным довольно экзотический продукт: душистый советский глицерин, подкрашенный зеленкой и залитый в бутылочку от польского одеколона «Варе». Получившему этот парфум чернокожему спекулянту пришлось расстаться с двумя ящиками бельгийского пива. Глядя на то, с каким восторгом его клиент вдыхает запах глицерина и зеленки и как прочие соратники по рыночной торговле завистливо нюхают его пальцы, Сашка почесал еще не знавший бритвы подбородок и задумчиво вымолвил:
— Вот бл…дь: опять продешевил!
Когда удачно поторговавшие советники вернулись к машине, их ждал неприятный сюрприз. Выяснилось, что из легко открывающегося бака «буханки» местная шпана с помощью пластикового шланга слила бензин. Охраной средства передвижения занимался дядя Миня, а потому на него обрушился праведный гнев Ильича:
— Тебя здесь, довбень череповецкий, поставили своим красным рылом торговать? А?! Или за черными девками гоняться? Иди теперь и покупай этот бензин обратно! За свои собственные бабки!
До этого момента Лейтенант не думал, что красная физиономия парторга может покраснеть еще больше. Он ошибался. Провинившийся человек-акула стал еще более пунцовым и огрызнулся: