Основное условие мирного договора (СИ)

Гуннар фыркнул над «отведу вас туда» и покраснел над любовью к собственной руке. Хорошо, хоть от единственной засалившейся свечи света было немного, и вряд ли Дамиан заметил краску в его лице. Было-то всего разок — до этого последствия смертельной раны милосердно избавляли его от подобных проблем.
 — Странно, что вас заботят такие пустяки, — проворчал он.
 — А это, дорогой супруг, вовсе не пустяк. Я ведь уже говорил вам: я та рука, что держит сладкий пирог, подданные должны любить меня. А я должен вести себя так, чтобы меня любили. Продажные девицы в том числе. На моё счастье, у меня и вправду нет никаких особых потребностей. Я прост и добропорядочен до зевоты — как и все лучшие клиенты. Это с очередной дворцовой фавориткой приходится демонстрировать настоящий придворный стиль… — он зевнул. — Трёхликий, как я понимаю свою невестку. Вместо того, чтобы ухищряться, поражая фаворита своими талантами, просто выйти ночью в холл и наугад ткнуть пальцем в караульного: «Ты, да-да, ты! Иди-ка сюда…»
 — Ну, так кто вам мешает поступать так же? — ехидно спросил Гуннар. Распутство жены наследного принца его покоробило, но, наверное, ей в самом деле проще было потребовать в свою спальню какого-нибудь гвардейца, чем приближать к себе придворного красавца. Который непременно захочет от супруги наследника престола каких-то весомых благодарностей за свои услуги по согреванию её постели.
 — Никто не мешает, — согласился Дамиан. — Иногда я сам так делаю. — Он ненадолго примолк, а когда закончил, голос его чуть дрогнул: — Когда совсем невыносимо оставаться одному.
Гуннар резко выдохнул, словно от боли. Слова виссантского принца задели именно потому, что понимал его Гуннар слишком хорошо. Ночь, темнота и одиночество в темноте — это было так знакомо. И не спится, и нечем себя занять, и некого позвать… может быть, и Артемия тащит в свою спальню одного гвардейца за другим, чтобы хоть часок чувствовать рядом чьё-то тепло? Не то чтобы он её оправдывал, но ведь наверняка у неё со старшим принцем такой же брак, в котором супруги вежливо терпят друг друга, как у их родителей. Виссант… что тут ещё сказать?
 — В детстве я бегал по ночам к старшему брату. — Видеть ностальгическую улыбку супруга Гуннар не мог, но слышалась она совершенно отчётливо. — Лежали с ним под одним одеялом, болтали шепотком… бывало, даже засыпали так. Но лет в тринадцать Юстиниан перестал пускать меня к себе на ночь. Я злился, ничего не понимал, делал ему пакости, чтобы обратить на себя внимание. Теперь-то понимаю, что он не хотел дурацких слухов о совсем не братской любви сыновей короля, а тогда… Трёхликий, да пока вы занимали мою спальню, я уходил к брату, а он — к супруге, потому что идиотов много и можно залить им глотки оловом, но всё равно они умудрятся распустить идиотские сплетни — письмами, знаками, как у глухонемых…
 — И что теперь? — поразился Гуннар. — Всю жизнь жить с оглядкой на идиотов, которые всех меряют по себе?
 — Нордландец, — вздохнул Дамиан, но не с укором, а чуть ли не завистливо. — Вы — не оглядывайтесь, вам можно. Я такого, увы, позволить себе не могу.
 — Вы не северный дикарь, — съязвил Гуннар.
 — Да, — совершенно спокойно подтвердил Дамиан. — Я не северный дикарь. Я сын Великого кесаря, пусть и младший, и я должен вести себя так, чтобы не позорить свою семью, которая на виду у половины обитаемого мира.
Он ещё поёрзал, потом, видимо, смирился и лёг набок, свернувшись, словно кот.
 — Ну, — сказал Гуннар неожиданно для себя, — по крайней мере, этой осенью вам поневоле придётся спать не одному.
 — Да, — отозвался дорогой супруг, и в голосе ясно слышалась ухмылка. — А зачем ещё я, по-вашему, набрал столько приглашений? Должна же быть от вас хоть какая-то польза.
========== “Когда потеряете кого-то из близких…” ==========
 — Уйдите, — не поднимая головы, тускло проговорил Дамиан. — О долге, чести, клятвах… и что там ещё у вас было, когда я потеряю кого-то из близких?.. поговорим позже, если позволите, а пока просто уйдите.
 
Он сидел на кровати в своей спальне, сгорбившись и стиснув кисти рук между коленями. Давно стемнело, но никто из прислуги не смел войти к его ненаследному высочеству, чтобы зажечь свет или хотя бы сдёрнуть отрез тёмной ткани с аквариума-ночника.
Гуннар, не обращая внимания на слова Дамиана, подошёл к кровати и со стуком поставил на низкий маленький столик большую глиняную бутыль. Нашёл пустой бокал, подозрительно понюхал остатки жидкости в другом, вылил их в так и не растопленный камин, а взамен щедрой рукой плеснул туда из своей уродливой бутыли. Второй бокал он налил почти до краёв.
 — Пейте, — приказал он, сунув под нос супругу тот, где содержимого было поменьше.
 — Что это? — брезгливо спросил Дамиан, невольно шарахнувшись от мерзкого запаха.
 — Шнапс, — коротко ответил нордландец, будто жителю Виссанта это что-то объясняло. — Пейте, Дамиан. С горем надо переспать, а со шнапсом вы уснёте, ручаюсь. И завтра утром вам будет так плохо, что скорбь поневоле отойдёт на второй план. Вот вам яблоко, закусите.
Тон у него был такой, что сын Великого кесаря против воли подчинился. Он взял бокал и поднёс к губам, но от противного запаха все внутренности просто взбунтовались.
 — Я не смогу это выпить, — с отвращением сказал он. — Из чего вообще эта мерзость делается?
 — Когда как, — ответил Гуннар, пожимая плечами. — Вот именно эта — из гороха. Да не нюхайте вы. Наоборот, выдохните, глотните хорошенько, закусите яблоком и только потом вдыхайте.
Дамиан послушался. Вонючая бурда обожгла горло и пищевод, заставила раскашляться, так что слёзы брызнули. Хотелось немедленно запить это водой, а лучше — холодным лисским, но северянин не дал. Заставил пару раз откусить от жуткого кислого яблока (где только нашёл такое?) и снова сунул в руки отставленный было Дамианом бокал.
 — Давайте за вашу матушку, — сказал он. — Судя по тому, что я о ней слышал, ей недолго блуждать в поисках замка Ледяной Девы.
 — При чём тут ваша Ледяная Дева? — буркнул Дамиан, но шнапса глотнул ещё. Второй раз пошло легче, а первый глоток уже превратился в желудке в понемногу расползающийся горячий комок, и в голове начало шуметь.
 — Умершие ищут её замок в заснеженном лесу, перебираются через замёрзшие реки и озёра, — словно не понимая, о чём говорит принц, пояснил его супруг. — Чем меньше человек сделал плохого в жизни, тем быстрее находит тропку, которая приведёт его в замок, где всегда жарко натоплено, печётся хлеб, варится пиво… Кто-то блуждает долго, проваливаясь в полыньи и плутая по лесу, кому-то и вовсе путь в замок заказан. Но королева Элина уже должна сушить сапоги у огня и пить горячий грог.
 — Наши души идут на суд к Трёхликому.
 — Точно знаете? — усмехнулся Гуннар. — Кто-то вернулся и рассказал?
 — А вы? — огрызнулся Дамиан.
Шнапс подействовал на него странно. Тупая бессильная тоска отступила, а взамен накатила злость. На себя, на отца, на весь этот паршивый мир…
 — А я уже дважды бывал у её Ледяной милости, но она меня выгнала. Не время ещё, видимо.
Проклятый варвар хлебнул своей мерзости и с хрустом вгрызся в яблоко. На него крепкое до остановки дыхания пойло как будто и не действовало вовсе. Глядя на него, Дамиан тоже выпил ещё. Гуннар протянул ему покусанное яблоко, Дамиан брезгливо повертел его в руках и откусил с того бока, которого ещё не касались зубы нордландца. Шнапс, выпитый на пустой желудок, шумел в ушах всё сильнее — и казался не таким уж и противным.
 — Налейте ещё, — сказал Дамиан, чувствуя, как его ведёт, и понимая, что допиться до полной потери памяти будет очень легко и просто.
 — Сейчас, только раздену вас, пока вы ещё можете шевелиться, — кивнул Гуннар. — Вот скажите мне, кем надо быть, чтобы придумать такую застёжку?
 — Палачом, — пробормотал Дамиан. — Просто слишком трусливым, чтобы пытать и казнить.