Обещание (СИ)
— А что было потом? Ведь получилось, что ты спас целую планету? Остановил войну? Или нет? Я не помню, чтобы была война, нам бы в храме сказали на уроках.
— Войны не было, Лапа, — отозвался Стах.
Тёплые пальцы сильно сжимали его руку, будто в поддержку. Вот если бы тогда кто-нибудь оказался рядом и точно так же просто взял его за руку. Но такого человека не нашлось ни тогда, ни после.
— А дальше было вот что. Нас всех четверых арестовали. Но экипаж мой вскоре выпустили, ведь командовал кораблём я и выстрел произвёл тоже я, так что мне и отвечать. А дело было вот в чём: если признать, что мехавейский корабль был агрессором, если они планировали захват Авалона, значит, Содружество должно объявить войну Мехавее. Содружество победит, но сколько будет сожжено кораблей, сколько людей погибнет? Другое дело, если один охуевший капитан дозорного крейсера просто ошибся. Допустим, он увидел чужой корабль и предъявил вполне законное требование остановиться и подтвердить свою аккредитацию. Но, к несчастью, система связи, обычно такая надежная, дала сбой, и корабль запроса не получил, а следовательно, требования дозорного не выполнил. Тот неверно оценил ситуацию и прицельным огнём уничтожил мирный корабль, из-за случайных неполадок системы навигации попавший в зону Содружества. Капитан действовал по уставу, и винить его не в чем, хотя, будь на его месте более опытный командир, невинных жертв удалось бы избежать. Мне так и сказали: «Или война, в которой погибнут миллионы, или ты проглотишь свою хвалёную гордость и тихо-мирно уйдёшь в отставку». А мне тогда пофиг было. Единственное, о чём я мог думать, это то, что я убил десять тысяч живых существ. Десять тысяч, Лапа. Наши военные эксперты выяснили, что именно столько мехавейцев нёс этот корабль…
Кэйлани приподнялся на локте, вгляделся в лицо Стаха. Икеда даже подумал: «Что же он видит сейчас перед собой?»
— Стах, но они же были врагами! Они пришли убивать! Они, наверное, ужасные, эти мехавейцы…
— Они поразительно красивая раса. Настоящие ангелы, ростом с человеческих детей лет десяти и с такими огромными белыми крыльями. Они не умеют летать, но могут очень красиво парить. Могут спрыгнуть метров с десяти и так приземлиться с поворотом…
— Да, я помню, было такое видео, — очень сухо подтвердил Кэйлани. — Нам говорили, что они много веков практиковали и продолжают практиковать евгенику. Культивировали себя, как породистых опу. Любых, кто не соответствовал эталону, кастрировали в младенчестве. Я знаю о них. Они могут быть красивыми, но они не люди. У нас их называют кео-малу. Белые тени.
— Ха, это ты так говоришь, Кэйлани, — с горечью ответил Стах. — И года не прошло, как все три планеты Мехавеи вступили в Содружество. Весь мир облетело изображение: Председатель Парламента Содружества, высокий мужчина с военной выправкой, и хрупкая девочка с золотыми волосами и белоснежными крыльями…
— Я видел этот снимок! — сдавленно проговорил кейяре. Сказал, будто выплюнул: — Это такая приторная, дешёвая ложь!
— Многим понравилось. Большинству даже. Зачем воевать, если можно без единого выстрела присоединить к Содружеству целую империю.
Кэйлани вскочил, уставился на него сверху вниз, будто копьем к полу пригвоздил:
— Но один выстрел всё-таки был! И его сделал ты!
Сел и Стах, потёр ладонями лицо. И зачем он всё это рассказал мальчику? Да, надо было сказать, что в десанте мало платили…
— Да ладно, Лапа, я ни о чём не жалею. Я и второй раз так же поступил бы. Куда бы я делся? Да мне в полиции больше нравится. И то, что в меня не тычут пальцами на улице, меня тоже вполне устраивает.
А Кэйлани вдруг оказался рядом, сбросил его ладони прочь, обхватил лицо и крепко прижался к губам. Стах почувствовал на щеках влагу: чьи это слёзы, зачем? Ведь всё уже давно прошло, и всё реже снится ему сияющий шар в водопаде разноцветных искр, и он почти забыл, как вдыхал пепел десяти тысяч жизней…
С тихим стеклянным звоном падали бетонные стены, весенними ручьями бежала стужа вековых ледников, и, может быть, где-то там, невозможно далеко, ещё жила его мама, но и у неё не могло быть таких нежных губ, таких сильных рук, и даже она не смогла бы так доверчиво открыть ему сердце, как это сделал его мальчик, его спасённый, его спаситель. Они лежали под светом чужих звёзд, и под ними голубым китом в чёрном океане проплывала светлая планета, а Стах, будто в тёплом озере, купался в странном чувстве, что вот именно сейчас всё наладилось и ему больше никогда не понадобятся ни стены, ни льды, ни другая такая же фигня. Опомнился он лишь тогда, когда его рука, уже ничуть не подчиняясь рассудку, скользнула по бедру кейяре от колена к паху и мягко сжала его член, неожиданно крупный и возбуждённый. Как ни странно, это отрезвило. Он перестал наваливаться на мальчика всей тяжестью и ещё несколько раз поцеловал его в приоткрытые губы, в блестящие от звёздных слёз глаза, в гибкую шею. Поцеловал не жарко, а ласково, успокаивающе. Сказал вещь, которую и сам от себя не ожидал, хотя и была она самой настоящей правдой:
— Сбить одним выстрелом корабль-матку — это невозможная удача. Но самое удивительное, что произошло со мной в жизни, — это ты, Лапа.
Кейяре после этого застеснялся и сбежал, но один вопросик у Стаха остался.
Он вернулся к нему в тренажёрном зале, когда они с Кэйлани оседлали соседние беговые дорожки. Икеда подсмотрел, что кейяре выбрал большую скорость, а заодно и больший наклон, и тотчас же подкорректировал параметры своего тренажёра. С выносливостью у него всегда был порядок, не уступит же он этому изнеженному мальчику?
— Кэйлани, слушай. Я такое хотел спросить. Но ты, если не хочешь, не отвечай. Вот как кейяре знает, что у него Зов? Наверняка вас к этому готовят как-то? Это же не просто, что тебе хочется секса, правда? Таких зовов у любого нормального подростка по пять в день бывает.
Кейяре смущённо фыркнул, порозовел от шеи до кончиков ушек, но всё же ответил:
— Нет, это не просто желание. Это подобие транса. Отключается часть мозга, отвечающая за когнитивные способности, остаются только рефлексы, как у животного. Довольно противно, мне кажется, и даже страшновато. Тот, кто ответит на Зов, должен о кейяре заботиться. И хотя кейяре ничего не запомнит, существует такая теория, что чувства остаются: благодарность, обида, разочарование, удивление. И они в значительной степени определяют дальнейшие отношения между супругами.
Он стянул волосы в короткий хвостик, который очень забавно подпрыгивал на макушке. Стах то и дело отвлекался на этот хвостик.
— А какая связь между Белым Обрядом и Зовом? Правда, что без обряда не будет Зова? У нас об этом по-разному говорят.
— Неправда. Обряд повышает гормональный фон, но тот и сам со временем повышается. Особенно если рядом кто-то желанный. С кем тебе хотелось бы… ну, секса. Мне Луана говорил, что ему всё время хотелось, когда Конани был рядом. И, вообще, у некоторых северных народов нет обряда, но они вполне себе живут, обращают кейяре и рожают детей.
Стах начал потихоньку выбиваться из сил, а мальчишке хоть бы что, скачет себе, как пони. Вот что значит шестнадцать лет.
— А что случится, если у кейяре будет секс без Зова? Ну, до Зова?
— Тогда никакого обращения не будет. Кейяре останется кейяре. Но есть возможность, что он ещё испытает Зов, а значит, и обращение. Хотя бывает и такое, что Зов не приходит. Таким людям в нашем обществе нет места. Их зовут по-аку, «камень» по-нашему. Они заканчивают в Садах Забвения. В лучшем случае — в Доме Участия.
— Про Сады эти ваши я слышал, то ещё место, — кивнул Икеда, — а вот что это за Дом Участия?
— Это фактически целый город. Там живут инвалиды, тяжело больные, психически неполноценные люди. А по-аку им помогают, ухаживают за ними. Ведь они тоже по-своему инвалиды.
Стах только тогда припомнил, что не видел на улицах Эхмейи ни инвалидов, ни бездомных попрошаек, ни откровенных дегенератов, которыми полны улицы любого города на Венчуре. Да, у тропического рая была неприглядная изнанка, спрятанная от чужаков. Но одно он уяснил чётко: никакого секса с кейяре. Так ведь можно искалечить мальчика на всю жизнь. Собери свою волю в кулак и — погнал. Мейнаке на станцию не выпишешь, а если он вдруг объявится, то дальше шлюза не пройдёт. Такие дела, как говорит шеф Калеа.