Шесть месяцев спустя (ЛП)

Если бы это была моя мама, мы бы потратили следующие два часа, проверяя номер и обсуждая меры предосторожности. Но миссис Кэмпбелл не такая напряжная, поэтому я знаю, что мы увидим океан до того, как отправимся на боковую.
Двумя часами позже наша троица идёт на пляж Венис. Мы пробуем рыбный тако и мороженое и смеемся всю дорогу к нему. Мама Мэгги устремляется в кофейню, а мы идем на пляж, чтобы посмотреть на удачливых людей.
Я всегда думала, что дикость преувеличена, но была неправа. Дощатый настил по дороге на пляж как гигантская цирковая постановка. Огромный парень с самой маленькой собачкой, которую я когда-либо видела, проезжает на ярко-зелёном велосипеде, почти задавив девушку, которая жонглирует по меньшей мере пятью апельсинами. Несколько длинноволосых детей двигаются вокруг них, разговаривая друг с другом на языке Шекспира.
Мы с Мэгги качаем головами и меняемся нашими рожками, чтобы попробовать другой вкус. Возможно, это лучший день в моей жизни. Правда, если не считать того дня, который я провела с Адамом, но я не могу его учитывать. Я не могу даже подумать об этом, если только не хочу расплакаться.
Уголком глаза вижу Мэгги, её золотисто-рыжие волосы сияют в лучах заходящего солнца.
— Мэгги? — Я смотрю на море.
— Ммм?
— Ты собираешься мне когда-нибудь рассказать, что между нами произошло?
Её нос морщится, и на секунду я жалею, что спросила об этом.
— Н-не уверена, — отвечает она.
Я смотрю на длинные закручивающиеся волны, желая, чтобы моя память вернулась ко мне, как прилив. Но, в конце концов, может, я и не хочу вспоминать. Может, лучше оставить всё запрятанным по тёмным закоулкам.
— Чтобы там ни было, я сожалею, — говорю я ей.
— Да. Теперь я это знаю.
***
Поезд мчится все быстрее, отрезая побережье Калифорнии. Я сжимаю руки и пытаюсь не думать о том, куда мы направляемся. Или о том, что предстоит увидеть, когда мы доберёмся.
— Мы здесь именно из-за этого, Хлоя, — говорит Мэгги, словно читая мои мысли.
— Как долго мне предстоит торчать в этом поезде на грани нервного срыва?
— Уже недолго. Но я уверена, что ты будешь сходить с ума и в машине.
Поезд прибывает на станцию, и Мэгги ведёт нас к такси без излишней суеты. Может, для неё это не такое большое дело, но я немного не в себе из-за того, что увижу Джулиен. Если она сошла с ума, я буду следующей?
Тем не менее, солнце здесь исключительно успокаивающее. Я стягиваю свитер, который надела поверх майки, и позволяю тёплому ветру улучшить моё настроение. Я могла бы переехать в подобный город. Небо настолько голубое, что можно вылить его в бассейн.
В машине нашего водителя играет музыка регги, и он ведёт со скоростью примерно тысяча миль в час. Иногда краем глаза я замечаю залив, участки кобальтовой воды усеяны белыми точками парусных лодок. Затем я возвращаюсь к попыткам задержаться в этой жизни и смотрю, как Мэгги становится всё более зелёной с каждой секундой.
— Двадцать восемь долларов, — говорит таксист, когда мы, наконец, останавливаемся. Я вынимаю пару двадцаток и протягиваю ему. Даже не прошу сдачи. Я слишком заинтересована в том, чтобы снова оказаться на твёрдой почве.
Дом не такой, как я ожидала. Это гладкая, ультрасовременная башня, полная больших окон от пола до потолка и металлических балок. Это маленькая версия дома, который мог бы быть у рок-звезды.
Я смотрю на окна. Не вижу, чтобы кто-то выглядывал, но всё равно ощущаю холод невидимых глаз. Может, я выдумываю, но всё же отворачиваюсь, смотря вместо этого на Мэгги.
— Ты в порядке? — спрашиваю я. Она смертельно бледная и глубоко дышит. Это всё из-за поездки в такси, я уверена.
— Просто удивительно, что на тебе н-нет моего обеда.
Она не преувеличивает. Мэгги подташнивает в машинах всё время, что мы с ней знакомы. Поездки в лагерь всегда были её особым видом ада.
Мы медленно направляемся к двери, и Мэгги снова проверяет адрес. Невозможно представить Миллеров в этой холодной, покрытой сталью штуковине. Если бы Миллеры, которых я знала, переехали, они бы переехали в коттедж в лесу, где поют птицы, а пироги постоянно стынут на подоконниках.
 
Дверь открывается, и появляется женщина, которая, должно быть, и есть миссис Миллер.
— Чем могу вам помочь? — спрашивает она, смотря на Мэгги, а не на меня. Её голос звучит как у миссис Миллер.
Она одета в свою обычную летнюю униформу — белое поло и юбка хаки, — но у миссис Миллер не было таких больших мешков под глазами.
И она не хмурилась. Никогда. Я видела миссис Миллер на похоронах её отца, и она так улыбалась, что я чувствовала, будто плачу за неё.
Мы с Мэгги стоим и пытаемся заговорить, но не можем сказать ни единого слова из тех, что репетировали прошлой ночью.
А затем Миссис Миллер смотрит на меня и сразу узнаёт.
— О! — Её рука движется ко рту, глаза становятся большими, а с лица сходит краска. Какое-то время я думаю, что она закричит. Или, может быть, упадет в обморок. Но вместо этого она качает головой, выглядя абсолютно шокированной.
— Боже, Хлоя Спиннакер. Как ты нашла… — Она замолкает, закрепляя хорошо мне знакомую коммерческую улыбку на месте. — Зачем, Бога ради, вы проделали весь этот путь?
Я наконец обретаю голос.
— Здравствуйте, миссис Миллер. Простите, что не позвонили, но у меня не было номера.
— Мы принесли вам это, — говорит Мэгги, вытаскивая подарочный пакет с коробкой орехов в кленовом сиропе — конфет ручной работы из магазина в центре города, которые каким-то образом нашли дорогу в каждый дом Риджвью на День благодарения.
Это странная традиция. Маленький город и всё такое. Но Миссис Миллер берёт подарок, как будто мы предложили ей подержать новорожденного младенца. Как будто она никогда не видела ничего столь же совершенного или драгоценного в своей жизни.
— Это очень мило, — говорит она, всё ещё сжимая священную пластиковую сумку с конфетами. Затем её улыбка колеблется, как будто она не уверена, что делать. Она оглядывается, и улыбка возвращается.
— Не хотите зайти?
Мы следуем за ней маленькими шаркающими шажками. Я всё время ощущаю напряжение Мэгги, соответствующее моему собственному. Не похоже, что мы хорошо проводили время с этими людьми. Или, по крайней мере, мы не веселились, пока меня не засосало в Секретное Учебное Сестринство.
— Прости, — говорит миссис Миллер. — Можешь снова назвать своё имя?
— Мэгги. Мэгги Кэмпбелл.
— О, точно! Дочка Норин.
— Единственная и н-неповторимая.
Она ведёт нас на кухню, и я покрываюсь мурашками. Это похоже на Сумеречную Зону. Комната не похожа ни на одну из тех, что были в их старом доме в Риджвью, но она настолько близка к оригиналу, насколько это возможно.
Те же самые часы с петухом стоят наверху кухонной стойки. Те же самые полотенца в деревенском стиле висят на ручках шкафов. Все корзинки и антикварные кувшины, которые я помню из их прошлого дома, выстроились на определённых поверхностях, делая всё возможное, чтобы выиграть сражение за стерильность этого места.
Миссис Миллер даёт нам горячий шоколад, хотя на улице должно быть не меньше тридцати градусов. Но мы всё равно вежливо потягиваем его, пока она лепечет о том, как правильно нафаршировать индейку. Мэгги, истинная вегетарианка, заметно бледнеет, когда миссис Миллер учит нас удалять потроха после перерубания шеи индейки.
А затем, когда она заканчивает вытирать кухонный стол и обсуждать технику подготовки птицы, её улыбка выключается. Так резко, будто кто-то переключил выключатель. Я почти ожидаю, что у неё закружилась голова или что-то вроде того, но она просто поднимает кружку и снова ставит её обратно, даже не сделав глотка.
— Я полагаю, вы здесь из-за Джулиен, — произносит она.
Мы с Мэгги обмениваемся быстрым взглядом.
Я вымученно улыбаюсь.
— Так и есть.
— Я позову её, если хотите. Она наверху в своей комнате. — Её улыбка настолько незаметная, что похожа на подёргивание. — Но должна предупредить вас.