Юми и укротитель кошмаров

Невероятно, но все происходит наяву.
Девушка в ночной рубашке – такой же, как и на нем, – отчаянно пыталась схватить одеяло. Художник не знал, как реагировать. Прежде ему не доводилось просыпаться рядом с бесплотными девчонками. Я, знаете ли, с кем только не просыпался и могу заверить, что просыпаться с девушкой гораздо приятнее, но от неожиданности все равно можно сбиться с толку.
Встреча
– На тебе моя одежда… – прошептала девушка. – Ты ведь не… незваный гость? Ты тот дух, с которым я говорила. Ты принял человеческий облик?
Художник понятия не имел, о чем она лепечет, но решил: это всяко лучше, чем когда на тебя кричат. И постарался сохранить самообладание. В данном случае это означало притвориться, будто он в курсе, о чем речь. Он сложил руки на груди и напустил на себя привычный вид «мрачного и таинственного воина».
– О могущественный дух! – Девушка поклонилась. – Прошу, прости мою взбалмошность. Я очень удивилась и перепугалась. Не обижайся.
Стоп!
Неужели сработало?
Ого! А дальше что?
Раз кого-то впечатлил его невозмутимый облик, то не следует противоречить и обманывать ожидания. Художнику казалось, что это хороший принцип, даром что впервые удалось применить его на практике.
– Где я? – спросил он.
– В моей кибитке, – ответила девушка. – В кибитке йоки-хидзё. Я Юми, это моя комната.
– А где твоя… мебель?
– Мне не нужна мебель. Мое единственное предназначение – созерцать великих духов и служить им.
Художник почувствовал, что дело принимает крутой оборот. Он неловко поерзал, затем подумал, что неплохо бы выглянуть в окно и выяснить, где он находится. Художник старался прятать глаза от слишком яркого красно-рыжего света. Все происходящее казалось невероятным, да еще этот свет напрочь сбивал с толку. Что может сиять так сильно? Художник с тревогой приблизился к окну, в глубине души опасаясь, что свет обожжет его. Свет казался чем-то большим… бо́льшим, чем хионные линии. Он был словно воплощение пламени. Художник подставил под него большой палец ноги, заранее поморщившись, но ничего страшного не произошло.
Он встал под свет целиком – ощущение, будто залез в теплую ванну. Удивительно. Снова прикрыв глаза рукой от ярких лучей, он выглянул в окно. Я бы не сказал, что это было ошибкой, но… Художник сделал это, не понимая, во что ввязывается. Так десятилетний ребенок спрашивает, откуда берутся дети.
Художник увидел небо, которое не было темным. Оно было светло-голубым, бесконечным, и в нем висел гигантский светящийся шар. Этакая громадная лампочка, вот только сияла она не спокойным бледным светом, а грозным красно-рыжим.
Мало того, в небе парили растения. Целые рощи, за которыми приглядывали громадные черные вороны, сгоняя растения в кучи, будто заблудших овец. Повсюду летали какие-то жужжащие объекты, раздавая команды воронам и разгоняя диких птиц.
Коричневая каменистая земля тянулась в бесконечность, лишь кое-где роились летучие цветы. Художник едва не впал в ступор. К такому его жизнь не готовила. Он даже не сразу заметил, что кибитка Юми тоже парит в воздухе.
Но и замеченного хватило, чтобы развеять остатки скепсиса. Лучше отрезвляют только запертые двери бара, когда ломишься в них в неурочный час. Все было настоящим. Но Художник никогда не слышал и не читал о подобных местах. Ничего похожего на его родину. Он словно попал на другую планету.
– Звезда, – указал он на сияющий шар на горизонте.
– Дневная звезда? – уточнила Юми.
– В новостях говорили, что на звезде живут люди! Что это другой мир, подобный нашему. Помню… как с неба упал кошмар, окутав меня…
Неужели это кошмар затащил его сюда? Может ли это означать, что там, в небесах, осталась родная планета Художника?
– О могущественный дух, – не вставая с колен, произнесла Юми. – Я не понимаю, о чем ты говоришь, но прошу, объясни, что ты сделал со мной? Как долго это будет продолжаться? Я должна знать твою волю, чтобы безупречно исполнить ее.
 
Ну да… Одно дело прикидываться невозмутимым, совсем другое – заставить девушку поверить, что он какое-то могучее божество.
– Послушай, – заговорил он. – Я… гм… не…
Его прервал стук в дверь. Юми в панике подняла голову и уставилась на Художника.
– Дух, прошу тебя, верни мне тело! Умоляю!
Дверь распахнулась, и вошли две женщины. Одна низкорослая и коренастая, на вид чуть старше двадцати; другой, стройной, явно за тридцать. Одеты в одинаковые причудливые широкие платья; волосы заколоты в пучок. Художнику передалась паника Юми. Девушка приняла его за важного духа, но старшие-то наверняка отреагируют иначе. Какая участь в этой незнакомой стране ожидает тех, кто вторгается в спальни к юным девам?
Он не придумал ничего лучше, чем снова сложить руки и принять уверенный вид. По его мнению, выглядел он представительно. Пожалуй, это и впрямь было так – по меркам четырехлетнего ребенка, который учится недовольно надувать губы.
Однако женщины прошли прямо сквозь Юми, как будто не заметили. Они внесли столик, за которым можно есть, сидя на полу, и миску риса. Приблизившись к Художнику, они поклонились и опустились на колени.
Художник смотрел на Юми. Та поднялась на ноги; ее волосы спутались во время сна. Она с любопытством наклонила голову, подошла и помахала рукой перед женщинами.
– Чхэюн? – окликнула она. – Хванчжи? Вы меня слышите?
Женщины не ответили. Они не вставали с колен, но одна приподняла лицо и посмотрела на Художника.
– Избранница? – спросила она. – Вы… здоровы?
Юми ахнула и вытаращила глаза.
– Дух… ты принял мой облик?
Может, и принял.
Э, нет! Он ведь не дух.
У него ни малейшего (низким стилем) понятия, что происходит.
(Напоминаю, что в языках Юми и Художника есть такие хитрые особенности, из-за которых непросто пересказывать эту историю слушателям, в чьих скучных языках нет ни высокого, ни низкого стиля. Но я стараюсь. Не благодарите.)
Короче говоря, Художник был не просто растерян, он еще и проголодался. А эти женщины, похоже, дожидаются, пока он поест. Он решил, что кодекс невозмутимого воина-одиночки предписывает ему подкрепиться, чтобы урчание в животе не нарушало ореол таинственности. Поэтому он сел и взял у одной из женщин миску риса.
– Благодарю, – сказал он, забирая у другой майпонские палочки. – А мясо есть? Или один гарнир?
Женщины изумленно ахнули.
– Дух, зачем ты это сделал? – взмолилась Юми. – Зачем принял мой облик? Неужели ты… выгнал меня из тела? Теперь оно твое, а я – просто душа? Но почему я вижу тебя в образе молодого мужчины? – Она упала перед Художником на колени рядом с женщинами. – Мне непонятно! Умоляю, скажи, чего ты желаешь?!
Он неохотно прекратил жевать. Женщина потянулась за миской, но Художник отдернул посудину и сунул в рот еще риса, оценивая реакцию незнакомок. Ужас?
– Он что, отравлен? – спросил Художник. – Не то чтобы меня это заботило. Мне любой яд нипочем.
Женщины бросились наутек, забыв про столик и столовые приборы. Они не потрудились захлопнуть за собой дверь, впустив внутрь еще больше ослепительного света. По камням застучали каблуки. У них что, деревянная обувь?
Юми со слезами смотрела на Художника. Затем ее выражение едва заметно изменилось. Опущенные губы поджались. Зубы стиснулись. Мускулы напряглись.
– Ну все, – процедила она (низким стилем). – С меня хватит!
  
Глава 9
 
Типичная ошибка многих людей – путать покладистость со слабостью. Если вы из таких, то вы даже не догадываетесь, каких усилий стоит терпеть ваши выходки.
Юми слабой не была. Не позволяла собой помыкать. Если человек терпелив, это не значит, что он мягок. Да, у ее терпения существовали границы, и вот теперь они были пересечены.
– Я служу тебе с рождения! – воскликнула Юми, выпрямившись во весь рост. – Я все тебе отдала!