Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II (ЛП)

А если в следующий раз нога на самом деле будет сломана, тот человек подумает: «Это всего лишь сломанная нога, я ведь не умер, зачем мне ваша непрошенная забота».
А если умрет? Тогда его призрак скажет: «Я ведь уже умер, зачем мне ваша непрошенная забота».
Отвергая лицемерную помощь от тех, кого они считают слабее, незаметно для себя эти люди становятся жертвами другого вида лицемерия, попадая в смертельно опасную ловушку гордыни и гипертрофированного чувства собственного достоинства. К сожалению, такое отношение к жизни подобно неизлечимой болезни, которая со временем только прогрессирует.
Мо Жань долго наблюдал, как этот безнадежный гордец опять пытается что-то сказать.
В итоге Чу Ваньнин так и не нашел слов и, поджав губы, бросил ложку.
Было видно, что он очень расстроен.
После долгого молчания он вдруг встал и сказал:
— Попытайся еще раз произнести заклинание, я хочу попасть в духовный фонарь.
— А?.. — Мо Жань замер в изумлении, а затем рассмеялся. — Думаете, духовный фонарь — это раковина, в которую можно спрятаться, если вам стало стыдно?
С грозным выражением на лице Чу Ваньнин взмахнул рукавом и процедил:
— Стыдно? Ты что-то перепутал, почему это мне должно быть стыдно?
— Конечно, Учитель смущен, потому что…
— ..! – Чу Ваньнин, не ожидавший, что этот бесстыдник осмелится такое сказать, вмиг почувствовал себя подушечкой для булавок чужого остроумия и с возмущением крикнул: 
— Заткнись!
— ...Потому что на самом деле вы очень хорошо ко мне относитесь.
Мо Жань вслед за ним поднялся на ноги. Багряные облака плыли по небу Призрачного Царства, то и дело скрывая туманный полумесяц. Серебристый свет выхватил из темноты лицо Мо Жаня, словно покрыв его кожу белым инеем. 
Торжественный и серьезный, он больше не смеялся.
— Учитель, я знаю, что вы хорошо ко мне относитесь. Не знаю, сможете ли вы вспомнить те слова, что я скажу сейчас, когда мы вернемся и вы сможете восстановить свою душу, но… в любом случае, я хочу вам это сказать. Отныне и впредь, вы один из самых важных людей в моей жизни. Ваш ученик в прошлом натворил много глупостей. Все это время у него был лучший учитель в мире, но он все равно ненавидел его. Сейчас я очень в этом раскаиваюсь.
Чу Ваньнин молча смотрел на него, и Мо Жань продолжил:
— Учитель — лучший из учителей, а этот ученик – худший из учеников.
Сначала Чу Ваньнин чувствовал себя неловко, но когда Мо Жань вложил весь свой дар красноречия в эту жалкую попытку выразить свои чувства высоким слогом, выглядело это более чем неловко.
Ему очень хотелось рассмеяться, и в итоге он все-таки не удержался и чуть улыбнулся.
— О! – он чуть кивнул головой в знак согласия и повторил за ним, — Твой учитель — лучший из учителей, а этот его ученик – худший из учеников. Наконец-то ты научился трезво смотреть на себя.
Чу Ваньнин никогда не был жадным человеком, всегда многое отдавал другим людям и почти ничего не просил взамен. Пусть он и не мог получить любовь [119.9] Мо Жаня, но его назвали одним из самых важных людей и самым лучшим из учителей, а это тоже неплохо.
Изначально во всем, что касалось привязанностей и взаимных чувств, Чу Ваньнин был беднее нищего, однако он никогда не стал бы выпрашивать любовь, как милостыню. И тут кто-то вдруг сам захотел дать ему маленькую горячую лепешку. Он был счастлив, как маленький ребенок, которому не нужно много, чтобы утолить голод.
Однако Мо Жань, этот бестолковый парень, в растерянности смотрел на смеющийся осколок души, и его собственная душа воспарила от радости, как иволга из высокой травы. Он был так счастлив, что, забывшись, брякнул:
— Учитель, вам надо больше улыбаться. Когда вы смеетесь, то выглядите таким красивым.
Чу Ваньнин, наоборот, тут же перестал улыбаться.
Его болезненная гордыня опять подняла голову. Он искренне считал, комплимент «красивый» больше подобает полевым цветам [119.10] и сорной траве [119.11], которым нравится выставлять напоказ [119.12] свои достоинства, лишь бы заслужить благосклонный взгляд прохожего. А он не собирался уподобляться Жун Цзю и ему подобным.
 
Вот только Мо Жань, этот слепец, полностью поглощенный тем, как бы покрасивее похвалить своего Учителя, даже не заметил перемены в его настроении:
— Учитель, знаете, когда вы смеетесь… вы... мм… каким же словом описать ваш образ…
Он очень старался подобрать слова, которыми можно было бы описать ту красоту, которую он только что увидел.
Это должно быть что-то связанное со словом «улыбка»
В Призрачном Царстве деревянный барабан ночного стража пробил три.
И тут Мо Жаня настигло озарение свыше и он сказал, не подумав:
— Точно! С такой улыбкой и в Ад отправиться в радость [119.13]!
— …
На этот раз Чу Ваньнин и правда рассердился. Больше не желая видеть Мо Жаня, он яростно взмахнул рукавами и, взяв в руки духовный фонарь, строго сказал:
— Мо Вэйюй, ты собираешься болтать бестолку, или уже начнешь читать заклинание? Если продолжишь нести эту чушь, уж лучше я сам отправлюсь во дворец Четвертого князя. Это лучше, чем в смертном мире днями напролет слушать этот вздор!
Мо Жань изумленно замер.
В Аду радостно с этой улыбкой… он неправильно выбрал метафору?
Находясь в Призрачном Царстве иметь красивую улыбку это же не уродство?..
В конце концов, возникшее посреди городской улицы недоразумение так и не было разрешено, а Мо Жань в очередной раз не понял, что он сказал не так. Однако, раз Учитель велел ему заткнуться, он так и поступил и послушно замолчал. Мо Жань озадаченно почесал затылок и поспешил утянуть Чу Ваньнина в проулок, подальше от любопытных глаз. К тому времени звучание мантры в его голове становилось все громче, и он осторожно позвал:
— Великий Мастер, еще долго?
По ту сторону все стихло, и до него донесся стук деревянного щелевого барабана [119.14] монаха, а затем голос Хуайцзуя прозвучал ясно и отчетливо прямо у него в ухе:
— Сейчас.
Как только голос смолк, золотое сияние вырвалось из лампы, окутав вторую земную душу Чу Ваньнина, и множество сияющих капель запорхали вокруг него. Душа становилась все прозрачнее и, в конце концов, разлетелась на тысячи маленьких светлячков, которые, образовав подобие Млечного Пути, устремились в духовный фонарь. 
Мо Жань слышал, как голос Великого Мастера нараспев читает мантры, и Призрачный Мир перед его глазами постепенно расплывался, превращаясь в бурный мутный желтый поток, по которому он медленно плыл, отгороженный от мира спокойными водами реки забвения, и лишь тростниковый пух парил вокруг.
— Настал час возвращения… настал час возвращения…
Все страдания и горести растворились и исчезали в этом пении буддийского монаха. Прижав к себе духовный фонарь, Мо Жань чувствовал, как тело его стало легким и свободным, почти невесомым.
— Тук!
Звук удара в щелевой барабан.
Будто бросили пригоршню стальных лезвий, которые вдребезги разбили гипнотизирующее звучание мантры.
Мо Жань тут же распахнул глаза, с трудом приходя в себя!
Призрачный мир растаял, как затянувшийся сон. Он понял, что лежит на бамбуковом плоту, который пришвартован к берегу у моста Найхэ на Пике Сышэн. Под плотом можно было увидеть, как быстро течет горный поток. Пенистые волны, столкнувшись с бамбуком, разлетались сверкающими брызгами. Темно-синее небо над ним уже начало окрашиваться алыми тонами. Тысячи листьев облетали с бамбука, что рос по берегам реки, все было наполнено шелестом и запахом свежей зелени.
Похоже, приближался рассвет.