Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II (ЛП)

— Я и бессмертный Мо…
Прежде, чем он успел закончить, Чу Ваньнин прервал его:
— Я спросил, в какой именно забегаловке ты обслуживал?
Жун Цзю прикусил губу:
— Терем «Черный бамбук склоняет бессмертный персик [118.4]».
— Хм, Терем «Бессмертного персика», — повторил Чу Ваньнин с холодной усмешкой. Хотя он больше ничего не сказал, обычно бесстрастное лицо лицо отразило всю глубину его отвращения.
Жун Цзю украдкой несколько раз взглянул на него, прежде чем, поджав губы, бросил еще один пробный камень:
— Господин бессмертный Чу, вы ведь не презираете меня за это?
— …
— Мое тело всегда было слабым, а жизнь полна лишений. Меня продали в это заведение, когда я был совсем молод. Если бы я мог выбирать, то хотел бы стать похожим на вас, господин бессмертный, быть таким же доблестным и отважным, борющимся со злом и несправедливостью, – сказал он с придыханием и апломбом, затем испустил полный сожалений глубокий вздох и продолжил, — Если бы после перерождения я смог стать кем-то похожим на такого выдающегося даоса, как вы, это было бы так прекрасно.
— Душу человека колесо перерождений не изменит, – равнодушно сказал Чу Ваньнин. — Сожалею, но нас нельзя сравнивать.
Даже после того, как его грубо поставили на место, улыбка Жун Цзю не дрогнула. Он лишь чуть склонил голову, продолжив атаковать словами:
— Я знаю, что не могу сравниться с бессмертным господином. Это не более, чем мечты, живущие в моем сердце. Для таких людей, как я, невозможно жить, не сохранив хотя бы каплю надежды на лучшую долю. Если бы я отказался от этих мечтаний, то, боюсь, не смог бы проработать в том трактире даже полгода и давно покончил с собой.
Увидев, что Чу Ваньнин продолжает равнодушно молчать, Жун Цзю украдкой взглянул в ту сторону, где стоял Мо Жань, прикидывая, может ли он подслушать их разговор, а затем со вздохом тихо добавил:
— Ах, в конце концов, часто те, кто посещают нас, грубы и жестоки, за людей нас не считают. То, что мне удалось заполучить такого доброго и щедрого постоянного клиента, как господин Мо, вызывало зависть у многих.
Чу Ваньнин по-прежнему не произнес ни слова, но на тыльной стороне ладони выступили вены, а пальцы так впились в стену, что было очевидно, если бы он не утратил духовную силу, то в ней бы уже появилось пять дырок.
Какое-то время он сдерживался, но в итоге сдался и севшим голосом спросил:
— Было чему завидовать?
Жун Цзю придал своему милому женственному личику подобающее выражение с точно отмеренной долей любовной тоски и нежной привязанности. Не слишком много, но и не мало, так, чтобы зацепило.
— О, господин бессмертный Мо на самом деле очень хороший и добрый человек. Несмотря на то, что, повинуясь порыву, он взял у меня пару монет, однако я считаю, что это лишь потому, что я не удовлетворил его должным образом. До того дня он всегда вел себя подобающе, а уж его пылкий темперамент в постели пользовался бешеной популярностью в нашей среде.
Лицо Чу Ваньнина отражало лишь холодное равнодушие, но он слушал, не перебивая:
— В нашем Тереме все, кто имел честь составить ему компанию, с тоской вспоминают его. Многие юноши с нетерпением ждут его возвращения, мечтая вновь служить ему.
— И…сколько раз он приходил?
Жун Цзю изобразил полную горечи улыбку:
— Как это можно посчитать? Господин бессмертный, вы задаете вопрос, на который я не могу ответить.
— В таком случае, скажи мне, как часто он приходил? Кого выбирал? Когда был в последний раз? – похожие на два меча тонкие губы Чу Ваньнина словно высекали искры каждым новым вопросом. Сейчас, взглянув на него, впору было начинать бояться за жизнь Мо Жаня.
Притворившись, что не замечает ревнивый огонь в глазах Чу Ваньнина, Жун Цзю продолжал подливать масло и уксус [118.5]:
— Как часто бывал, сейчас и не припомню. Из тридцати дней десять точно проводил у нас. Относительно того, кого он искал… господин Мо такой непостоянный гость. Ой, ну зачем вспоминать старые дела, бессмертный господин Чу, не нужно его винить…
 
— Я спросил тебя, когда он приходил в последний раз, – лицо Чу Ваньнина, казалось, превратилось в кусок льда. — Отвечай!
На самом деле после перерождения Мо Жань больше никогда не навещал Жун Цзю и не посещал бордели.
Хотя глядя в лицо Чу Ваньнину, Жун Цзю не осмелился солгать, он изобразил растерянность и опять подбросил в полыхающий костер охапку дров:
— Это я тоже… нет, не могу точно сказать, но до моей смерти, кажется, я все-таки видел издали фигуру господина Мо… но он был довольно далеко, так что я не могу утверждать точно.
Не успел он закончить фразу, как Чу Ваньнин внезапно убрал свои длинные пальцы от стены и спрятал их в рукавах одежды.
В полумраке было видно, что все его тело слегка дрожит, а глаза наполнены обжигающими искрами. 
Про себя Жун Цзю посмеивался над тем, как ловко обманул этого наивного даоса. Сам он годами общался с самым разным сбродом, от протитуток до мошенников, и умел управлять мыслями других людей. Стоило ему открыть свой рот, и такой невинный праведник как Чу Ваньнин тут же проглотил наживку.
Теперь осталось только нанести последний удар. Жун Цзю нацепил на лицо смущенное и испуганное выражение и запричитал:
— Господин бессмертный Чу, что случилось? Я что-то не то сказал? За все те ошибки прошлой жизни я не виню господина Мо и не желаю ему зла… он… не такой уж порочный человек…
— Он что, нуждается в том, чтобы именно ты оправдывал его передо мной? – голос Чу Ваньнина дрожал от гнева. — Я занимаюсь воспитанием этого ученика! Считаешь, что имеешь право вмешиваться?!
— Господин бессмертный Чу…
Чу Ваньнин не обратил на него никакого внимания. Холодная глыба льда в его глазах подсвечивалась изнутри огненными всполохами гнева. Оттолкнув со своего пути Жун Цзю, он стремительной походкой направился к воротам амбара. Приблизившись вплотную к сидевшему рядом с ними Мо Жаню, он схватил его за шиворот и одним рывком поднял на ноги.
Озадаченный Мо Жань быстро обернулся:
— Учитель?
Чу Ваньнин тут же отдернул руку, с таким видом словно прикоснулся к чему-то очень грязному. Сейчас он напоминал обнажившего клыки гепарда, готового к тому, чтобы броситься на жертву и разорвать ее в клочья. Кипя от злости, он молча уставился в лицо Мо Жаня, не в силах произнести ни слова.
А что тут можно было сказать?
Публичное наказание на Платформе Шаньэ Мо Жаня ничему не научило. Было ясно, что эти его извинения и признания ошибок были не более, чем виляние хвостом [118.6] и притворство.
Кто знает, сколько раз он тайком брал чужое? Сколько раз занимался мужеложеством [118.7] в этом Тереме, полном огрызков персиков [118.8]?!
Мо Жань даже не догадывался, что стал жертвой коварного заговора. Увидев сердитое лицо Чу Ваньнина, на котором были написаны возмущение и отвращение, он не понимал, в чем провинился, изо всех сил подавляя собственную обиду на такое несправедливое отношение.
— Мо Вэйюй, те слова, что ты сказал недавно, это правда или ложь? — хрипло спросил Чу Ваньнин. Опущенные ресницы затрепетали, когда он упавшим голосом добавил, — Ты… и правда... от природы дурной характер почти не поддается исправлению!..
Эта фраза была похожа на огромный кусок скалы, который, упав в море, поднял огромные волны.
Мо Жань вздрогнул и отшатнулся назад. В оцепенении он мог только трясти головой, с непониманием и обидой глядя на Учителя.
Неправильно…
Это неправильно…
В прошлой жизни эти слова Чу Ваньнин произнес, когда совсем разочаровался в нем.
Почему сейчас, когда все в порядке, он опять это говорит?