Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II (ЛП)

— Нет… Ну какой же я наставник? Не стоит так льстить мне. Я ведь много раз пытался сдать государственный экзамен на ученую степень [107.2], но так и не справился… Увы!..
Мо Жань с улыбкой ответил:
— Истинная нравственность человека зависит не от ученой степени, славы или богатства, а от чистоты его сердца.
Писарь был очень удивлен:
— Ты… Оказывается, ты можешь так красиво говорить?
— Это все речи моего наставника, а я лишь подбираю их. 
— …Повторяю их [107.3], — автоматически поправил писарь.
— Правда? Ну и ну! Ха-ха-ха! — Мо Жань рассмеялся, смущенно ероша волосы. — Опять я все перепутал.
Писарь, наконец, заметил, что время позднее, и вряд ли кто-то уже придет покупать его творения, принялся собирать свой товар в плетеную корзину, приговаривая:
— Вот так и сижу тут годами без толку. Трудно встретить понимающего человека, с которым можно поговорить по душам. Правильно говорят, что отношения с благородными людьми чисты как вода, а с низменными людишками — приторны как мутное вино [107.4], поэтому при встрече родственных душ не напиться и тысячей чаш [107.5]. Думается мне...
Заметив, что этот Книжный Червь, похоже, хочет отделаться от него и удрать, Мо Жань рассмеялся и отрезал ему путь к отступлению:
— Вы хотите сказать, что хотя уже довольно поздно, мы могли бы найти место, где можно пропустить по стаканчику?
— Ах, да. И то верно, что насчет того, чтобы выпить для поднятия настроения?
— Я согласен, — Мо Жань кивнул головой, — раз уж наставник платит.
— … — писарь онемел от его наглости.
На грязном засаленном столе стояли две чаши, наполненный лишь наполовину кувшин с молодым выдержанным вином и маленькая тарелка с остатками арахиса. Впрочем, в горке шелухи вряд ли удалось бы найти и пару орешков. В этом захудалом трактире на весь зал горела только одна свеча. Уродливый трактирщик за прилавком натирал треснувшую пиалу.
— Как-то здесь неуютно, — неловко сказал писарь. — Но у меня проблемы с деньгами, так что это еще не самое плохое из подобных заведений…
— Довольно сносно, — сказал Мо Жань, поднимая пиалу с вином и пристально рассматривая ее. — А разве призраки все еще могут пить?
— На самом деле, это только иллюзия еды из посмертных подношений, — писарь поднес ко рту и пригубил орешек, однако арахис не исчез. — Видишь, как-то так это и происходит. Попробуй на вкус.
Сохраняя внешнее спокойствие, Мо Жань поставил назад пиалу с вином, которую собирался выпить. Он не призрак, так что, если бы он начал пить и есть тут, это могло бы вызвать подозрения.
Захмелевший Книжный Червь, который, судя по всему, «пил» не чаще раза в месяц, от ритуального вина быстро пришел в благостное расположение. Поболтав еще немного, он предложил:
— Молодой господин Мо, если все еще хочешь, этот покорный слуга нарисует портрет твоей возлюбленной?
Мо Жань торопливо замахал руками:
— Ну что вы, что вы, речь идет о моем учителе.
— А?! — писарь был очень удивлен. — Я уже много лет держу лавку в загробном мире и, стоя тут на рынке, повидал немало призраков, желающих купить портрет красавицы, однако никогда никто не просил меня нарисовать своего наставника. Учитель настолько хорошо относился к тебе?
Мо Жаня захлестнуло чувство стыда. С трудом он выдавил:
— Хорошо. Слишком хорошо.
— Понятно, — писарь кивнул. — Но для чего тебе этот портрет?
— Чтобы разыскать его.
Писарь снова протянул «А?!», и на его лице отразилось крайнее удивление:
— Так он тоже в Призрачном Царстве?
— Да. Я услышал, что умершие могут задержаться в Нанькэ восемь или десять лет. Вот хочу разыскать его, чтобы составить ему компанию.
Писарь, несомненно, был растроган этим заявлением. Немного подумав, он наконец со вздохом сказал:
— Так редко можно встретить, чтобы ученика и учителя [107.6] связывали настолько хорошие отношения. Ладно! Юный господин Мо, я помогу тебе в этом деле!
 
Он тут же принялся распаковывать свою корзину, вытаскивая из нее принадлежности для рисования.
Мо Жань был вне себя от радости. Он непрестанно благодарил призрака и даже спросил его полное имя, чтобы, вернувшись в мир живых, сжечь для этого бедного недоученого много ритуального серебра, золота и роскошной одежды.
Они спешно разложили бумагу и растерли чернила, однако в итоге, когда писарь был готов приступить к работе, у Мо Жаня перехватило горло, и он с трудом смог выдавить из себя лишь пару слов.
— Мой Учитель… Он… он… — пальцы Мо Жаня сжались в кулаки. Юноша несколько раз стукнул себя по колену, но ему все равно не удалось собраться с мыслями. 
Несчастный и растерянный, он смог выдавить из себя единственную фразу: 
— В общем, он невероятно красивый [107.7]. Так и нарисуйте.
Писарь пристально посмотрел на него.
Мо Жань повторил:
— Так и рисуйте.
— …А какого типа его красота?
— Ну это же очень просто. У него очень привлекательная внешность, так что просто нарисуйте красиво и все.
— Ясное дело, что я буду рисовать красиво, но какое у него лицо?
— Какое лицо? — повторил Мо Жань с глупым видом. — Э… лицо, как лицо.
Писарь уже начал раздражаться:
— Круглое, вытянутое, как арбузное семечко, похоже на миндаль или на гусиное яйцо? В конце концов, просто опиши мне его.
— Я не знаю, как его описать. Оно выделяется своей красотой.
— …
— Ладно, забудем. Просто рисуйте мое лицо. По форме оно не сильно отличается, — сказал Мо Жань.
— … 
А потом настал черед глаз.
— Какие у него глаза?
Воодушевленный Мо Жань открыл было рот, но писарь сразу остановил его.
— Только не нужно говорить, что глаза как глаза.
Мо Жань махнул рукой:
— Да понял я, понял! Его глаза выглядят… это… как это объяснить? Свирепые… и очень очаровательные? Холодные и нежные.
Писарь в гневе бросил кисть:
— Я не могу так рисовать! Пусть для тебя рисует кто-то другой!
— Другой?! — Мо Жань тут же вцепился в него мертвой хваткой. — Никто не сможет нарисовать так хорошо как вы.
Кипящий от злости писарь пристально посмотрел на него. Однако увидев искренность, написанную на лице Мо Жаня, сухо сказал:
— Спасибо за комплимент, конечно, но, раз так, мне нужны четкие ответы на мои вопросы.
В душе Мо Жань был немного обижен. Про себя он подумал: «Разве я не ответил на все твои вопросы? Не каждый сможет ответить также полно и по существу дела». Но так как сейчас он был в роли просителя, Мо Жаню оставалось только кивать с самым жалобным выражением лица, прижимая к себе духовный фонарь.
Писарь продолжил:
— Возвращаемся к его глазам. Глаза леопарда? На выкате? Круглые глаза? Оленьи? Феникса? Или же…
От потока этих вопросов Мо Жаню стало дурно. Он помотал головой и перебил:
— Спрашиваете, какой разрез глаз? Ну не слишком широкий… да и приподнятые сбоку. Я даже не знаю, как сказать, в общем… Такие вытянутые, уголки чуть вверх и очень красивые.
— То есть глаза феникса [107.8].
Мо Жань опять открыл рот, но, заметив мрачное выражение лица писца, обиженно закрыл его: 
— Ну и ладно. Желаете рисовать глаза, как щелки, пусть так и будет.
Между тем писарь продолжил расспрашивать его:
— Переносица. Высоко или низко? 
— Высоко.
— Губы тонкие или толстые?
— Тонкие.
— Брови выраженные густые или редкие?
— Густые.
— Точнее?
— Ну… брови, знаете, такие, вразлет, прямые как мечи.
— Ясно, — писарь добавил несколько штрихов к портрету и снова спросил: