Хаски и его Учитель Белый Кот, Том II (ЛП)

Прошло так много времени, потускнела вышивка и поблекли воспоминания, но этот человек все еще с ностальгией вспоминал о прошлом и цеплялся за этот старый кусок ткани, как за что-то дорогое.
Вытерев руки, Мо Жань бросил еще один более внимательный взгляд на платок и вдруг заметил, что, несмотря на то, что каждый цветок был вышит в мельчайших деталях, стежки были довольно грубыми. Сообразив, что этот платок вышит новичком, он был совсем сбит с толку.
Мо Жань сердцем чувствовал, что это Чу Ваньнин изводил себя рукоделием, когда скучал, не зная, чем заняться. Он тут же представил себе Учителя, который с самым серьезным и сосредоточенным выражением лица вышивает цветы яблони, и не смог сдержать улыбку.
Он собирался еще раз тщательно изучить платок, но Чу Ваньнин забрал его.
— Зачем забирать? Я могу постирать его для вас, — сказал Мо Жань.
— Я сам в состоянии его постирать, — отрезал Чу Ваньнин и снова взял чашу и палочки для еды. Мо Жань, который дал себе слово, что не позволит Учителю снова искать смерти, тут же поменялся с ним чашами:
— Ешьте из моей, я к ней даже не прикасался.
Жена деревенского старосты тут же начала хлопотать:
— Если господин бессмертный не может есть острое, то и не нужно. Ничего страшного, все в порядке.
Чу Ваньнин поджав губы, бросил долгий взгляд на свою чашу, прежде чем выдавить:
— Я прошу прощения, — с этими словами он обменялся с Мо Жанем чашами. Взяв в руки его чашку и палочки для еды, Мо Жань тут же осознал, что Чу Ваньнин уже ел ими и, по непонятной причине, сердце его согрелось и затрепетало.
Подхватив крупный кусок сочной свинины, он небрежно бросил его в рот, а потом, чуть прихватив палочки зубами, потерся о них губами...
Предаваясь разврату в прошлой жизни, что он только не делал с Чу Ваньнином! Но в этой жизни ему было дозволено лишь облизывать использованные им палочки и прикасаться губами к краю чаши, из которой он ел.
Вот только, вопреки ожиданиям, этого оказалось достаточно, чтобы самая непокорная часть его тела вновь стала невыносимо твердой и горячей.
Сколько он не ругал себя, сколько не запрещал себе развратные мысли о непорочном и праведном Учителе, но Мо Жаню так и не удалось обуздать свое порочное сердце. Он мог заставить себя не прикасаться к Учителю, но не мог запретить себе желать его.
В нем давно уже не было обиды на Чу Ваньнина. Раньше Мо Жань думал, что после того, как он избавится от ненависти к Учителю, останутся только уважение и желание защищать[4], но, похоже, с этим он сильно просчитался. Когда черная, как смоль, пелена спала с его сердца, за ней обнаружилась не только умытая слезами раскаяния нежная привязанность, но и обжигающая, как крутой кипяток, любовная жажда… Дрейфуя в бурном море желаний[5], он цеплялся за голос разума, как утопающий за доски разбитой лодки, но мимолетного взгляда Чу Ваньнина, одного небрежно брошенного им слова было достаточно, чтобы вновь бросить его в пучину страстей[6].
Он и правда чувствовал, что сходит с ума.
Чу Ваньнину не нравились мужчины, поэтому Мо Жань скорее бы умер, чем начал приставать к нему и принуждать к чему-либо.
Капли тайных желаний, до поры скрытые в его душе, в одно мгновение превратились в безбрежный океан огня. Ему же оставалось только страдать, все глубже погружаясь в эти обжигающие воды[7], в какой-то момент совершенно забыв обо всем, кроме этого чистого, невинного человека, чувства к которому так долго спали в глубине его порочного сердца.
Сейчас, когда Мо Жань сидел рядом с ним, слушая осенний ветер и кваканье лягушек, полной грудью вдыхая запах спелых рисовых колосьев, ему в голову вдруг пришла совершенно нелепая мысль: как было бы прекрасно, если бы они могли провести так всю жизнь… Раньше ему все время казалось, что его в чем-то обделили, поэтому он, как безумный, пытался захватить и ограбить весь мир, но вот сейчас он чувствовал, что у него уже все есть, и не смел желать большего.
Страда обычно длилась около двух недель, и все это время Чу Ваньнин и Мо Жань должны были жить в деревне Юйлян.
 
Хотя деревенька была не из богатых, тем не менее им с легкостью выделили два пустующих дома по соседству, а вот с меблировкой возникли трудности. Стиснув зубы, жена старосты согласилась выделить им пару кроватей с толстыми матрасами и даже предложила заклинателям помочь застелить постель, но оба мужчины в один голос тактично отказались.
Чу Ваньнин сказал:
— Постель из рисовой соломы хорошо согреет нас. Вы можете оставить кровати себе.
Мо Жань со смехом поддержал его:
— Мы все-таки заклинатели, идущие по пути бессмертия, и не имеем права отбирать у простых людей их одеяла и матрасы.
Чувствуя себя виноватым, деревенский староста снова и снова оправдывался:
— Эх, правда, вы уж простите. Раньше у нас было много матрасов, но в прошлом году злой дух разбушевался, потом деревню затопило и много еще чего...
— Все в порядке, — успокоил его Чу Ваньнин.
После еще пары утешительных фраз деревенский староста с женой, наконец, ушли. Мо Жань помог Чу Ваньнину застелить постель и постарался положить под его циновку и простынь побольше соломы для мягкости. Со стороны он был похож на пса, который в зубах притащил хозяину свою лежанку, планируя потом устроиться у него в изголовье.
Прислонившись к краю стола, Чу Ваньнин какое-то время равнодушно наблюдал за его возней с соломой, а потом сказал:
— Ну хватит уже, и так хорошо. Боюсь, если ты положишь еще, я буду спать не на кровати, а в стогу.
От его слов Мо Жань немного смутился и, почесав голову, сказал:
— Сегодня я не подрасчитал, но завтра обязательно схожу на ближайший рынок, чтобы купить матрас для Учителя.
— Ты уйдешь покупать матрас, а все работы в поле останутся на мне? — Чу Ваньнин бросил на него пристальный взгляд. – Так и быть, просто отлично, – с этими словами он подошел к постели и сделал глубокий вдох. — Пахнет рисом.
Мо Жань попытался возразить:
— Так не пойдет! Учитель, вы же больше всего боитесь холода, нельзя же…
— Зима ведь еще не настала? — Чу Ваньнин нахмурил брови. – Не тяни время и хватит уже болтать, ладно? Возвращайся в свою комнату. Я устал за день, ног не чувствую и спать хочу.
Понурившись, Мо Жань послушно ушел.
Чу Ваньнин только снял обувь и, зачерпнув воды из чана, приготовился по-быстрому сполоснуть ноги и взобраться на перину из рисовой соломы, как услышал стук в дверь. Вернувшийся Мо Жань, громко крикнул из-за двери:
— Учитель, я вхожу!
— … — Чу Ваньнин в один миг пришел в ярость. — Я же просил тебя, не говорить больше «я вхожу»!
Мо Жань, не обращая внимания на его гнев, расплывшись в улыбке, толкнул дверь головой, так как по-другому он ее открыть просто не мог. Закатанные по локоть рукава открыли взгляду очень привлекательные мускулистые руки с кожей медового оттенка, сжимающие бочку с чистой горячей водой, от которой шел белый пар.
В этой туманной дымке глаза молодого человека сияли как-то особенно ярко, буквально прожигая его насквозь.
Чу Ваньнин не мог отвести от него взгляд. Сердце сорвалось на бешенный бег, все слова просто вылетели из головы.
Мо Жань поставил большую деревянную кадку рядом с кроватью и, буквально ослепив его широкой улыбкой с очаровательными ямочками, сказал:
— Учитель, ваши ноги за день устали, так что просто опустите их сюда, чтобы распарить, а потом я сделаю вам массаж, и вы сможете лечь спать.
— Не...
— Я понимаю, Учитель хочет сказать «не нужно», — со смехом перебил его Мо Жань, — но на самом деле это необходимо. Когда я первый раз работал в поле, на следующий день у меня очень ломило поясницу. Если не сможете расслабиться и хорошо отдохнуть, завтра просто не сможете встать, тогда маленькие сорванцы снова будут подшучивать над вами.
Вода в бочке была достаточно горячей, даже слегка обжигающей, но ее температура оказалась вполне терпима для ног.
Чу Ваньнин медленно погрузил в нее свои босые ноги с округлыми и нежными пальцами, плавным и изящным изгибом лодыжек и молочно-белой, очень бледной кожей, долгое время не видевшей даже лучика солнца.