Мягкая кукла (СИ)

— Ты босая.
Невыносимые туфли валялись на деревянном настиле. Нагретом солнцем, безмятежном. Как жаль, что нельзя остаться здесь. Хоть совсем сгореть на солнце.
Каролина.
Только ради нее.
Гори огнем сделка Сережи!
Наклонившись, чтобы расправить пятку, Вера чуть не упала — кровь застучала в ушах и показалось, что голова сейчас взорвется. Сережа успел подхватить, и она еле сдержалась, чтобы не вырваться. Мелкую дрожь скрыть не удалось.
— Точно все нормально? Ты даже не смотришь на меня.
Она посмотрела. Собрала волю в кулачок, не расплакалась, не кинула в лицо обвинения. А даже ответила, подобрав слова, максимально похожие на нее час назад.
— Мне стыдно, что забыла про санблок и теперь доставлю тебе лишних хлопот.
— Давай побудем, сколько сможем, и уедем.
Пробыли недолго. Наверное. Остаток дня утонул в попытках держать спину прямо. Благодарить за сочувственные взгляды из-за неосторожного пребывания на солнце. Вера надеялась, что так.
На Рину не смотрела. Много чести.
Их девочка открывала церемонию обмена клятвами. Кто не знал, какой на самом деле сорванец Каролина, умилялись симпатичному личику, нарядному платьицу и задорной улыбке.
Что молодые обещали друг другу — Вера не запомнила. Невеста с ясным взглядом и открытым лицом истекала любовью к юноше напротив. Наивная юность быстро проходит. Предупреждать нет смысла. Сами поймут, в какую ловушку забрались.
Потом у Веры поднялась температура. Горела изнутри и снаружи. Кажется, Сережа отвел ее в тот ужасный номер. Напоил парацетамолом и намазал чем-то с ароматом алоэ. Смутными кадрами помнилось, что помогал переодеваться в одну из своих рубашек. Они просторнее, но не идеальные — тонкий поплин все равно терзал обожженную кожу.
Дорога домой потерялась в беспокойном сне на заднем сиденье. Точно был ветерок в лицо. Теплая Каролинина ладошка в ее руке. Сережин голос. Но слов не запомнилось. Знакомая смесь ароматов у них в спальне. Легкий гул кондиционера. Прохладная сатиновая наволочка.
Как хорошо дома.
Как плохо дома.
Ее ли это дом?
Бросил ли ее Сережа?
— Я заберу Лину.
Сквозь температурную толщу пробился голос мужа. Кисельные мышцы не слушались. Тяжеленная голова с трудом оторвалась от нагревшейся подушки. Смысл Сережиных слов обжег, и Вера села, несмотря на протесты бескостного организма. Заберет?!
— Что?! — прохрипела она со сна.
Фокус настроился. Стоявший на входе в гардеробную Сережа расправил воротник и принялся застегивать пуговицы. Куда-то собрался. Свеженький.
— Ну да, с собой на работу. Сегодня воскресенье.
— Что ей делать на заводе?
К нему-то вопросов не было. Производство не знало будней.
— Не в цех, конечно. Администрация в другом здании, если не помнишь. Меня с пятницы ждет неподписанная стопка. До завтра надо разобраться. Приедет мой юрист, вместе разгребем.
Он подошел к постели и положил ладонь Вере на лоб. Тело снова взбунтовалось: вздрогнуло, отшатнулось. Сережа не заметил ничего необычного. Даже улыбнулся.
— Вчера была горячее. Как себя чувствуешь?
«Сказала бы я тебе!»
— Не поняла еще.
— Отдыхай. Внизу Мария Степановна. Только не давай мазать тебя сметаной. Нет от нее никакого толку.
Смотрел при этом как обычно. С заботой, с привычкой. С привычной заботой? Будто все нормально. Но она знала, что вчера был с другой. Как у них с Риной до этого дошло?
Сережа закончил одеваться, шагнул к двери, чтобы выйти из спальни, а у Веры вдруг подвело живот и стало холодно. Несмотря на то, руки, спину и лоб жгло, внутри растекалось что-то ледяное. Страх одиночества.
— Постой!
Обернулся с вопросом в глазах.
— Совсем забыла! Ты получил сделку?
— Пока не ясно.
— Я все испортила?
— Не бери в голову. Это не твоя ответственность. Все хорошо. Отдыхай.
— Я вас провожу.
Вера неуклюже выбралась из-под легкого покрывала, отметив, что на ней по-прежнему рубашка Сережи. Сначала хотелось содрать ее, а потом внимание отвлекли красные до коленей ноги. Только бы не дошло до волдырей!
— Я намазал, где смог, этой штукой из аптечки, — муж показал тюбик пантенола.
 
— Спасибо.
Мужская сорочка уступила место шелковому халатику. Раньше у него было другое назначение — радовать Сережу, но Вера его разжаловала до больничного одеяния. Коротковато для завтрака в присутствии помощницы по дому, но все еще пристойно.
— Батюшки святы! Верочка! Сергей Александрович говорил, что вы перегрелись на солнышке. Но я не думала, что сгорели докрасна. Пейте водичку, а не этот ваш чернущий чай. И сейчас сделаю ромашку для компресса.
Не было сил сопротивляться, и она поручила себя заботам Марии Степановны. Та принялась с убаюкивающим воркованием раскладывала на палящих участках кожи ромашковые компрессы. В момент, когда влажные тряпочки коснулись рук, Вера почувствовала заминку в действиях помощницы. Должно быть, увидела синячки, овивавшие запястья и прячущиеся под манжетами или браслетами. Долгие секунды бездействия, и она молча продолжила. Закончив, наказала отдыхать, думая о приятном.
Почему-то не хотелось думать о прекрасной дочери, о куклах, о мечте, воплощенной в их доме. Все омрачало знание о неверности Сережи. Словно все, чего она добилась, перестало иметь вес.
Что делать дальше?
Поведение мужа подсказывало, что он живет по формуле, «добирая где-то недостающее». Чего же ему не хватает в ней? Что она упустила? Чем не угодила?
— Время вышло, — объявила Мария Степановна.
Когда они встретились впервые, Вера не хотела ее нанимать. В возрасте под шестьдесят Мария Степановна одевалась как дачница — в бриджи, пестренькие туники и кроксы. Эти бегемотоподобные тапки словно приросли к ее ногам. Фартуков не признавала, но сколько бы блюд не приготовила, ни пятнышка не попадало на одежду. Покорила она тем, что приготовила обед при пустом холодильнике, а Каролина съела его без капризов.
Сейчас она проворно и аккуратно снимала компрессы, приговаривая что-то ласковое. Вера не вслушивалась, боясь расплакаться перед ней. Жалость к себе захлестывала с головой. Как так вышло, что в свои двадцать девять она совершенно одна?
Нет близких родственников. Мамина сестра не захотела помогать после того, как отец ушел. И с тех пор Вера недолюбливала тетку. Бабушек-дедушек у нее сразу было на комплект меньше. Ушли они рано, еще до мамы.
Нет подруг. Со школы отношения не сохранились. В институте не успела — после второго курса пришлось переводиться на заочку и работать. А потом замуж, почти сразу Каролина, пару лет общалась с мамами на детской площадке. После переезда в дом было сложно налаживать отношения с соседками, и дальше шапочного знакомства не пошло. С мамами в садике не складывалось.
Нет никого, кому она могла бы рассказать о произошедшем на свадьбе.
Виктор… скорее предложит свои услуги в качестве утешения. А вот адвоката или мужчины?..
— Скоро пройдет. Ну, не надо плакать.
— Я не плачу.
— Вижу-вижу. Ну, бывает. И хуже бывает. Все пройдет. А если надо поплакать, плачьте.
— Не буду. Вы правы. Бывает и хуже. Компресс принес облегчение, спасибо.
Не совсем, но печь кожу действительно перестало. Мысли еще не выстроились в четкий план, но одно Вера знала точно.
Надо ехать к Даше.
* * *
Вера едва узнала двор своего детства. Не была-то три года, а все новое: дорожки, скамейки, клумбы, игровая площадка. Убрали фруктовый киоск, старые деревья.
Невзрачный панельный дом хранил традиции постсоветского строительства. Но, судя по люльке и выкраске на торце, недолго ему стоять в прежнем виде.
Вера по памяти шла в квартиру Даши. Проходя мимо своего подъезда, увидела выставленную мебель. Кто-то уезжает. Крепкие грузчики затаскивают вещи в машину. Вдруг кольнула мысль: если она подаст на развод, придется возвращаться сюда. Кошмар. Так, рано паниковать. Жильцы ее на месте. И вообще, пришла по другому поводу.