Изгнание (СИ)
Тадоль‑ па снял с фарона лучемет и приготовил его к бою. Может быть, к последнему, подумал он, разглядывая оружие. Оно было непривычным для рук: низшим запрещалось иметь даже простые ножи, а также другие «колющие и режущие предметы», как широко извещалось во всех уставоположениях. Однако Тадоль‑па легко разобрался в назначении переключателей, перевел лучемет на ближний бой и приготовился к броску из кабины. Расчет строился на внезапности, на немыслимости для фаронов совершаемого баянном.
Кабина лифта мягко вошла в приемное устройство, раздвинулись дверцы, но пронзать лучом в вестибюле было некого: на маленьком столике валялась перевернутая фуражка, лоснившаяся от жира своим белым нутром, и витал специфический запах гигиенических кремов. Тадоль‑па вышел из кабины, огляделся. Две распахнутые бронированные двери ‑ одна против другой ‑ вели в помещения станции. Слева ‑ тишина, справа ‑ непонятный гул голосов. Тадоль‑па настроился на биопередатчик мыслей какого‑то цузара и его глазами увидел груду денег на большом блюде лендлива. Азартная игра дошла до того пика, когда на лендлив бросалась вся наличность, чтобы отыграться и враз разбогатеть или окончательно разориться. На финальный размет собрались все цузары, оставив свои места за пультами надзора.
«Скоро пересмена. Хватит», ‑ заметил кто‑то благоразумно, но его слова потонули в хоре возбужденных голосов.
«Ставлю своего химика Масли!»
«Облезешь, пока дождешься от него пользы. А то как с Тадоль‑па: провозишься два десятка лет, а он окажется пустым».
«А ты провел его в утилизатор?»
«Куда он денется? Расщепили уже, наверное».
Дальше рисковать было нельзя. Тадоль‑па шагнул за порог второй двери и, уже перед тем как захлопнуть ее за собой, увидел недоуменно‑испуганное лицо какого‑то цузара, немо раскрывшего рот.
Через несколько мгновений раздались вопли, посыпались удары в дверь. Тадоль‑па не обращал внимания. Он лучеметом срезал рычаг обратной подачи задвижки на случай, если у кселензов имеется какой‑нибудь привод замка, и пошел оглядывать станцию надзора за мыслями, чтобы с ее помощью провести дерзко задуманную операцию.
Цузары были высокопоставленной прослойкой господствующей касты кселензов, порожденной Новым Порядком. Когда‑то, в доисторические времена, в цузары шли презираемые всеми соглядатаи и доносчики, служившие каждому, кто захватывал власть. По мере развития цивилизации им доверяли следить за тем, кто что говорил или писал, а после тотального вживления в мозги микропередатчиков мыслей цузары стали обеспечивать единомыслие общества и безопасность господствующей касты.
На множестве экранов станции надзора Тадоль‑па видел ‑ текла обычная жизнь города. После ночных работ брели по улицам изнуренные скуды, сходились к спальным сотам; от раздаточных автоматов получали свертки с ужином, вяло съедали их содержимое, дожидаясь, когда транспортер выдвинет спальный короб, а затем быстро сбрасывали верхнюю одежду, ложились в короб и, прикрытые крышкой, уплывали в чрево спальных сот, где управляемые автоматикой штабелеры рассортировывали коробы по свободным ячейкам. Какие‑то мгновения на экране отражались шевеления рабов и прекращались, когда в короб поступала порция усыпляющего газа. Инжеры и баянны, в отличие от скудов, пользовались привилегиями: вместо спальных коробов имели комнатки и засыпали не от дурманящего газа, а с помощью трансляторов снов. В этих снах они были свободными и счастливыми, совершали путешествия во времени и пространстве, любили красивых женщин, а женщины ‑ крепких мужчин, рисковали жизнью ради спасения кселензов, пользовались за это их расположением, прекрасно отдыхали и в определенный час просыпались от смонтированного в видеосон сигнала пробудки, чтобы продолжить свое служение высшей расе уже наяву. После торопливых умываний и уборки спальни они спешили в питатели, а оттуда, дожевывая прихваченные с собой куски, расходились по местам службы, и на экранах возникали картины работы транспортных сетей, всевозможных автоматов обеспечения жизнедеятельности города, научных лабораторий систерии.
… В дверь усилились удары, надсадно заверещал какой‑то сигнал вызова на связь. Надо было торопиться, и Тадоль‑па сел в ближайшее кресло за пульт.
Для ученого разобраться в механизме, надзора не составляло труда. На панелях пультов, на креслах валялись сетчатые металлические шлемы ‑ понятно, надо надеть шлем на голову. Надел. Перед глазами ‑ десятки экранов, по которым транслируется личная жизнь поднадзорных кселян, а в уголке экрана светятся их индивидуальные номера. Тадоль‑па набрал на клавиатуре пульта номер Кари, и на экране перед ним появился пешеходный тоннель, по которому шла Кари, а в уголке экрана светилась непонятная буква «П».
«А что это означает? Почему «П»? ‑ заметался обеспокоенный взгляд Тадоль‑па по панели пульта. Увидел кнопку с буквой «П», утопил ее ‑ и тут же на экране появилось изображение его комнаты с двумя валяющимися на полу и на кровати фаронами. Изображение продержалось какое‑то мгновение, прервалось и вновь стало воспроизводиться… Значит, Кари была у него, видела фаронов, а электронный механизм станции надзора отфильтровал опасное для кселензов видение и ввел его в память. Поэтому и стоит буква «П», понял Тадоль‑па и содрогнулся, представив, что было бы, если бы не он сидел сейчас за пультом.
На подлокотниках кресла, в том месте, куда ложатся ладони, торчали два подвижных рычажка. Тадоль‑па взялся за один из них, и тут же на экране высветилось кольцо с крестиком по центру. Предположение, что этот экран, шлем и ручки на подлокотниках были установкой диктата, подтвердилось после того, как Тадоль‑па притронулся ко второй ручке: он как бы переместился в Кари, ощутил шероховатость мозоля на мизинце левой ступни, приятное тепло, разлившееся по молодому телу от быстрой ходьбы, услышал легкомысленную песенку, которую она напевала с наигранной беспечностью, стараясь скрыть то, к чему возвращались ее мысли на самом деле.
«Кари, я взял тебя под надзор, ‑сказал Тадоль‑па, и женщина остановилась, замерла, выжидающе уставясь взглядом в стену. ‑ Не бойся ничего, это я ‑ Тадоль‑па».
«Я не боюсь… Где ты?»
«В станции надзора за мыслями».
Кари подняла взгляд под купол города и непонимающе следила за устремившейся туда крошечной капелькой лифта.
«А как ты оказался там?»
«Захватил».
С лица Кари постепенно сходило выражение испуга и непонимания.
«Как захватил?»
«Долго рассказывать, а у нас нет времени».
«Тебя должны были психотрепанировать, я знаю… Я прибежала, чтобы увести тебя, а там… Ты герой, Тадоль‑па! Я всегда восхищалась тобой. Ты, ты…»
«Успокойся, Кари. Я не герой, ‑ я смертник. А смертникам терять нечего».
«Не думай так. Если станция в наших руках, мы разнесем их. Я тоже взяла парализатор…»
«А записи?… Я оставил тебе в лестничном тайнике».
«Взяла».
«Тогда иди во дворец».
«Понимаю, там лифты…»
«Тебе ничего больше не надо понимать, ‑ жестко сказал Тадоль‑па. ‑ Возьми себя в руки!»
«Прости меня».
«Обезмыслься. Иди в приемную ле‑Трава. Ты там мне нужна».
Кари кивнула и, приученно склонив голову, направилась в сторону дворца. Разговор больше не возобновлялся. Тадоль‑па вел Кари.
У входа во дворец Кари остановил фарон, оглядел похотливым взглядом и мысленно проговорил с издевкой:
«К кому? Таких, как ты, только что выпроводили».
«Есть важное сообщение для Верховного», ‑ ответила Кари, глядя на фарона скромно, но в то же время строго. «Говори»,
Дольше Тадоль‑па не мог рисковать, и, когда лицо фарона попало в круг на экране, он надавил на рычажок под рукой с надписью «переброс». Раздался щелчок, и на экране появилась Кари, отображенная взглядом фарона. Она смиренно объясняла, почему не имеет права охраннику сказать то, что положено знать только Верховному кселензу ле‑Траву. Тадоль‑па нашел рычажок «диктата» и, ощутив, как замер в ожидании фарон, подумал, что надо бы отвести его взгляд в сторону, ‑ и фарон отвернулся от Кари, уставился на проходящих мимо ученых. Кари проскользнула в покои мимо отвернувшегося фарона, но тут же столкнулась с выскочившим из отсека охраны полковником фаронов Гюпеем. Он схватил ее за руку: «Кто такая? Почему во дворце? Объясняй!»