Папарацци (СИ)

  
Елена Макарова
 
Папарацци
   
ПРОЛОГ
 
Пролог
Не знаю, как так вышло, что мгновение назад мы кричали как сумасшедшие, обвиняя друг друга во всех смертных грехах, а теперь, как озабоченные подростки, зажимаемся в чужой гримерке, и я позволяю этому Соболеву раздевать себя.
На задворках сознания обрывки мыслей: «Нельзя! Это неправильно! Что ты делаешь, Вика? Ты же его терпеть не можешь!»
Все происходящее похоже на помутнение рассудка и я, как невменяемая больная, не отдаю отчет своим действиям. Это чувства на грани разумного: хочется оттолкнуть Андрея и послать ко всем чертям и одновременно умолять не останавливаться.
Как одержимая я льну к нему, уткнувшись носом в шею, вдыхаю аромат парфюма, смешанного с запахом его кожи. Терпкий, даже горьковатый.
Я ощущаю этот вкус на кончике языка, когда, не устояв, прикасаюсь губами к его коже. Невольно улыбаюсь, понимая, насколько точно это отражает характер Андрея: никакой приторности и елейности, только резкость и горечь. Но не отталкивающая, а скорее будоражащая.
На ум приходит неожиданная и странная ассоциация: апельсин. Ты упорно пытаешься очистить его пальцами, но он, строптивец, не поддается, и завинченная ты вгрызаешься в кожуру зубами, чтобы получить наконец свое. В рот устремляется сладкий сок, но одновременно губы обжигают эфирные масла цедры. Так же и с Андреем: его слова могут больно жалить, а поцелуи нежно утешать. Или как сейчас сводить с ума.
Андрей порывистыми, нетерпеливыми движениями стягивает с меня кофту, расстегивает мои джинсы, ни на секунду не отрываясь от моих губ. Я, окончательно бросив борьбу с собой, перехватываю инициативу и освобождаю его от пиджака. Добравшись до рубашки, сталкиваюсь с непреодолимым для моих нервно подрагивающих пальцев препятствием — целым рядом пуговиц. Это невыносимо долго! Плюю на все и рывком распахиваю рубашку. Часть пуговиц благополучно сами проскальзывают через петли, другие — отрываясь, отлетают в сторону.
— Ты ох*ела? — Андрей замирает и смотрит на сотворённое мной безобразие. — Знаешь, сколько она стоит? Она от Армани.
— Заткнись! — сейчас не время его позерству, потом будет отчитывать меня.
— Не затыкай мне рот! — он начинает злиться, и, кажется, ни о каком сексе дальше речи быть не может.
Ну почему Андрей всегда все портит?
— Как же ты меня бесишь, — вкрадчиво произношу, а пальцы сами сминают его драгоценный «армани».
Его взгляд сосредоточен на моих руках, а сам он рассержено пыхтит.
Настоящая дуэль. Мы словно разошлись в разные стороны и направили друг на друга дуло пистолета. Кто стреляет первым?
— Взаимно, — разит Андрей наповал. И не только ответом, но и поцелуем.
Словно набравшись сил, напитавшись эмоциями, мы с новой силой набрасываемся друг на друга.
Андрей повалил меня на невероятно крошечный кожаный скрипучий диванчик — единственное, на чем можно было расположиться, и грубо, иногда причиняя боль, стягивает с моих ног узкие джинсы. Скоро я лежу перед ним в одном нижнем белье, а он все еще практически одетый. Словно читая мои мысли, он поспешно скидывает рубашку и тянется к ремню брюк. Наши пальцы сталкиваются на пряжке, когда я останавливаю его. Андрей замирает, в глазах немой вопрос. Боится, что как обычно, задразнив, я оставлю его ни с чем. Улыбаюсь и начинаю раздевать его самостоятельно.
Смотрю прямо в глаза, когда дергаю за ремень, туже затягивая, чтобы затем освободить язычок пряжки. Андрей делает резкий вздох, и с этой секунды я ощущаю над ним некую власть. Словно от меня зависит, будет ли он дышать или умрет, так и не сделав ни одного глотка воздуха.
Не смотря полный жгучего желания взгляд, Андрею не нравится быть на поводке. Он снова опрокидывает меня на спину, укладывая на лопатки как проигравшую. На этот раз он прижимает меня к дивану своим телом, чтобы не смела своевольничать.
Слышу, как звенит пряжка ремня, и в нетерпении ерзаю под Андреем.
— Не терпится? — этот дьявол снова читает мои мысли.
 
Лучшим ответом становится реакция моего тела. Рука Андрея, лаская кожу, двигается по внутренней стороне бедра, потом пробирает под тонкую ткань кружева — и я шумно выдыхаю.
— Прости что? — издевательским тоном переспрашивает Андрей, и его пальцы медленно скользят дальше. Прикусываю губу, чтобы сдержать стон. — Я снова не расслышал, — откровенно издевается.
— Проблемы со слухом? — впиваюсь в него взглядом. — Это старость, Соболев.
Он не парирует в ответ, вместо этого его пальцы становятся более настойчивыми, и я позорно сдаюсь, призывно выгибаясь.
Андрей улыбается, будто наслаждается желанной победой:
— Оказывается, ты можешь быть послушной.
Я не в силах вступать в полемику или хотя бы поставить его на место.
Снова звон пряжки…
Токи уже бежали под кожей, зудя на кончиках пальцев…
Я впиваюсь ногтями в спину Андрея, царапаясь. От боли он что-то хрипит, но не сбивается с ритма.
Никакой романтики, никакой долгой и нежной прелюдии. Это было похоже на забег в погоне за долгожданной разрядкой после нескольких недель подавления собственных чувств и желаний: учащенное дыхание, невероятное напряжение, влажное от пота тело. Мы не занимаемся любовью, только секс. Страстный, яркий, но всё же секс.
Или я себя обманываю…
Скоро напряжение достигает пика, и отдаюсь всепоглощающему удовольствию. Никогда прежде я не испытывала ничего подобного. Запретного, неправильного, но такого восхитительного.
Не хочу верить, что причиной всему этому Соболев. Ненавистный, невыносимый Андрей Соболев.
— Ненавижу тебя, — шепчу, как признание в любви, едва справляясь со сбившимся дыханием.
— И я тебя, детка, — нежно целует в плечо, — всем сердцем.
  
1. Андрей
 
Андрей
— Пасуй, Санек! — прокричал я с другого края поля.
Мальчишка из всех своих детских силенок ударил по мячу, едва не путаясь в собственных ногах. Он завалился, звонко хохоча, а потом и вовсе взял футбольный мяч в руки и унося прочь, видимо, намереваясь играть со мной в догонялки.
— Дядя Андрей, давай еще! — увязался за мной малец, когда я собрался покинуть маленькое импровизированное поле на лужайке перед домом, чтобы расположиться за столом под зеленным навесом, где Рита уже успела подготовить все для домашнего пикника.
— Саша, — пожурила она сына, — дядя Андрей проголодался и устал, ему надо передохнуть.
— А я совсем не устал! — возмутился юный футболист, и обижено надулся, но скоро его вниманием завладел отец, который медленно шагал по мощенной камнем дорожке, с обеих сторон усаженной цветами. Наша с Костей мать и здесь «пропагандировала» свое маленькое хобби — садоводство, засадив цветочными клумбами и кустами весь участок вокруг дома.
Костя склонился над крохотным сыном и заговорил вполголоса:
— Сынок, а где та машина, что подарил тебе дед на день рождения? — Сашка зыркнул на меня, будто спрашивая, видел ли я ее или нет. Я отрицательно покачал головой — Иди-ка, найди ее, — подначивал его отец, — покажешь дяде Андрею. Он же еще не видел твоей крутой тачки? — Парнишка тут же загорелся этой идеей и сорвался с места, в два счета преодолел лужайку и скрылся за дверьми дома.
— Да ты, *** твою мать, манипулятор! — невозможно было не восхититься, как умело Костя спровадил ребенка.
— Андрей, — Рита укоризненно посмотрела на меня.
— Да помню я правила, — уселся за стол, глазами поедая аппетитные блюда, — не материться в присутствии ребенка, — повторил «священное» правило Риты. — Но мальца-то сейчас здесь нет, — отметил сей факт. Надо сказать, что материнство сделало из Риты редкостную зануду: то нельзя, это вредно…
 
— Это называется «тихие игры», — поправил меня Костя, оправдывая свою «хитрость» с сыном. Он степенно уселся на соседний стул, аккурат во главе стола, невольно подчеркивая свое положение в семье.